Поцелуй смерти

Возьми мое сердце, возьми мою душу — Я так одинок в этот час, что хочу умереть Мне некуда деться, свой мир я разрушил По мне плачет только свеча на холодной заре. Ария — Возьми моё сердце.

Громкая трель телефона разбила вдребезги ночную тишину пустынной студии. Не дождавшись реакции своего владельца, телефон умолк. Гун Цзюнь поправил лампу, чтобы свет падал на его рабочее место. Студия была засыпана пылью, разбросанными инструментами и осколками мрамора. Вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, Гун Цзюнь окинул оценивающим взглядом свою работу. С каждым ударом долота статуя становилась всё сильнее похожа на оригинал. Он проклял тот дождливый день, когда выжил в страшной аварии. Гун Цзюнь отделался парой царапин, а вот его любимый... В памяти навсегда отпечаталось подобное маске искажённое страхом и болью лицо. Спустя час их вытащили из разбитой всмятку машины, но жизнь Гун Цзюня остановилась в тот миг, когда последний проблеск сознания ушёл из остекленевших горячо любимых глаз Чжэханя. Гун Цзюнь впервые в жизни видел смерть, и сразу — самого дорогого человека. Его выписали из больницы после обследования, но для него это не имело никакого смысла. Гун Цзюнь засел в студии после похорон, где ему даже не дали взглянуть в последний раз на спрятанное в закрытый гроб, искалеченное в аварии тело Чжэханя. Он не реагировал ни на что, забывая есть и спать, слишком оглушенный собственной болью. Выход предложила их общая подруга Чжоу Е, искренне переживавшая за него. — Может быть... Ты сделаешь памятник? Скульптуру на его могилу. Эта идея придала Гун Цзюню новые силы, а его потухшему взгляду — яркий, немного безумный блеск. С работы его уволили, но его это ни капли не волновало. Он заперся в студии, и, подобрав нужный кусок мрамора, занялся тем, что лучше всего умел в этой жизни. Гун Цзюнь не стал терять время на создание модели. Отсекая все лишнее, подобно древним мастерам, он извлекал из глыбы тот самый облик. Доточив подбородок, Гун Цзюнь с нежностью погладил холодный камень. Эти черты он мог воссоздать с закрытыми глазами, столько раз он ласкал их и восторгался. Теперь же они остались живы только в его памяти... Ведь никто иной не мог их запомнить лучше, чем он! В эту ночь Гун Цзюнь закончил вытачивать бюст, добавив последние штрихи. Отойдя на несколько шагов, он окинул взглядом статую, которая должна в скором времени стать фигурой в полный рост. Совершенный облик Чжэханя, ни следа той ужасающей смерти, что навеки исказила его черты… вот только чего-то не хватало. Взяв резак, он осторожно выточил зрачки в холодном пустом мраморе. Некстати вспомнилась легенда, где художник дорисовал зрачки дракону на своей картине, и он тут же вырвался на волю и улетел в небеса. Возможно... Нет. Невозможно. Отбросив в сторону резак, Гун Цзюнь уткнулся в ладони, не в силах сдержать навернувшиеся на глаза слёзы. Невозможно, это всё сказки. Про художника, нарисовавшего способного взлететь дракона. Про Пигмалиона, так крепко полюбившего Галатею, что боги смилостивились и оживили её. Увы, это всё сказки. Нет ни одного бога, способного вернуть к жизни его возлюбленного Чжэханя. Неуверенной походкой Гун Цзюнь поплёлся в дальний угол, где лежала спортивная сумка с вещами Чжэханя. Он собрал всё в их общей квартире, чтобы вернуть родителям Чжэханя, но... Не смог. Может быть, стоило оставить себе что-то на память?.. Усевшись прямо на голый пол, Гун Цзюнь расстегнул молнию. Наверху лежал пушистый чёрный джемпер, и Гун Цзюнь с нежностью провел про приятной на ощупь ткани. В этом Чжэхань ходил с ним на свидание в луна-парк, где они весь вечер дурачились как дети, а в конце целовались в тесной кабинке колеса обозрения. Чжэхань тогда смеялся, и его изогнутые полумесяцем глаза сияли от радости. Под джемпером лежала выцветшая от старости футболка с анимешным героем. Гун Цзюнь с трепетом взял её в руки и прижал к лицу, пытаясь ощутить запах Чжэханя. В этой футболке он ходил дома, отказываясь менять на что-то более новое. В ней он часто пытался готовить завтрак, а потом накормить своим горелым и совершенно несъедобным шедевром Гун Цзюня. Тому оставалось только смириться, судорожно пытаясь прожевать очередной кулинарный изыск Чжэханя. Иногда он только притворялся, что говорит, и привлекал внимание Гун Цзюня, покачивая соблазнительной задницей в тонких домашних шортах... И снова смеялся, когда Гун Цзюнь прижимал его к столешнице, целуя в шею. Среди других вещей обнаружился мешочек, и Гун Цзюнь секунду колебался, прежде чем открыть его. В бархатной черной ткани скрывалась длинная нитка розового жемчуга... Чжэхань работал моделью, и Гун Цзюнь не смог отвести глаз от того ролика, где он рекламировал совершенно прекрасные бусы, посвящённые дню влюблённых. Чжэхань вернулся со съёмок грустный: разумеется, запавший в душу реквизит ему никто не отдал! Поэтому в праздник Циси Гун Цзюнь отложил все заказы на работе и рванул к открытию ювелирного, чтобы купить баснословно дорогое украшение. Бусы стоили как две его зарплаты, но восторг в глазах Чжэханя, развернувшего подарок, стоил дороже всех денег мира! Гун Цзюнь с восхищением смотрел, как его любимый чуть не расплакался, шепча, что и не мечтал о такой красоте! Что это дорого, и он не женщина, чтобы надевать подобные украшения в обычной жизни, а не в рекламе... И всё же Чжэхань упорно носил этот жемчуг, пряча его под одеждой... Или же надевая на ночь, когда одежда вовсе не нужна. Розовые жемчужины оттеняли нежную кожу, и Гун Цзюнь втайне им завидовал, ведь он не мог постоянно прикасаться к Чжэханю, а какой-то бездушный жемчуг целые дни проводил в контакте с этой прекрасной молочной кожей. Сжав бусы в руке, Гун Цзюнь с трудом поднялся на ноги. Его шатало, как пьяного, хотя он не пил. Ни спиртного, ни воды... ничего. С момента выписки из больницы только Чжоу Е приносила ему в студию еду и сидела над душой, пока он не съедал очередное заботливо принесённое блюдо и давился горячим кофе. Жизнь больше не имела ни вкуса, ни запаха, ни цвета... Ничего. Гун Цзюнь вернулся к статуе, приласкал пальцами выточенные накануне ключицы. Он забыл сделать из мрамора любимое украшение Чжэханя, быть может, статуе подойдёт настоящее? Гун Цзюнь надел на неё бусы, свернув нитку в три ряда... Розовый жемчуг контрастировал с белым мрамором, но лёг именно так, как было нужно. Гун Цзюнь с нежностью расправил бусы, лаская совершенный, но мёртвый холодный мрамор. — Я так скучаю, — тихо прошептал Гун Цзюнь, сглатывая подступающие слезы. — Вернись ко мне... Поддавшись душевному порыву, Гун Цзюнь потянулся и поцеловал статую в чуть приоткрытые холодные губы. Они были жёсткими, каменными, совсем не похожими на теплую и податливую плоть. Но их изгиб был так знаком. Гун Цзюнь обнял статую за плечи, вспоминая знакомые черты. Ему показалось, или под его напором губы статуи чуть потеплели? Гун Цзюнь погладил вьющиеся мраморные волосы и уткнулся лбом в твёрдое плечо. Слёзы вновь текли по щекам, наверняка пачкая холодный мрамор. — Цзюнь-Цзюнь, — раздался у него над ухом знакомый голос. Гун Цзюнь поднял голову, не веря своим ушам. У него уже галлюцинации? Статуя наклонила голову и повела мраморными плечами, высвобождая из глыбы необработанного камня руки. Не веря в происходящее, Гун Цзюнь отступил на несколько шагов. Статуя тем временем огляделась по сторонам и протянула к нему руку в умоляющем жесте. — Цзюнь-Цзюнь?.. — голосом, который Гун Цзюнь и не мечтал больше услышать, позвала его статуя. Гун Цзюнь как заворожённый подошёл ближе. Неужели его молитвы услышаны? — Чжэхань? Ты вернулся? Статуя широко улыбнулась, снова маня его рукой. — Я пришёл к тебе, Цзюнь-Цзюнь... Я слышал, как ты плакал, и не мог не вернуться. Гун Цзюнь обнял статую, уже совсем не холодную, но всё равно каменно-жёсткую. — Хань-Хань, мой любимый... Пожалуйста, не оставляй меня больше. Жёсткие мраморные руки легли на спину Гун Цзюня, прижимая его к каменной, неподвижной груди. Несмотря на то, что статуя говорила, она даже не пыталась дышать. — Цзюнь-Цзюнь, останься со мной. Без тебя так больно и холодно, пожалуйста, не оставляй меня. — Что мне нужно сделать? — хрипло спросил Гун Цзюнь. — Я собственными руками вырежу себе сердце и отдам тебе, только, умоляю, не покидай меня. Возьми моё сердце, душу, что угодно... Только не оставляй меня больше. — Увы, я не могу вернуться... Пойдём со мной, Цзюнь-Цзюнь. Я больше не хочу с тобой никогда разлучаться. — Забери меня... Моя жизнь кончилась в день той аварии. Никто не пожалеет обо мне. Объятия статуи стали крепче, и Гун Цзюнь поднял голову, встречаясь со взглядом безжизненных мраморных глаз. — Идём со мной, Цзюнь-Цзюнь. Я люблю тебя. Гун Цзюнь ощутил, как новые слёзы потекли из глаз. Те самые слова сорвались с любимых губ... Ради этого не жалко умереть. — Я всегда буду любить тебя, Чжэхань, — прошептал он и поцеловал мраморные губы. В следующий миг Гун Цзюнь ощутил острую пронизывающую боль в спине. Тут же мраморные объятия усилились и не дали сделать очередной вдох. Боль в груди была невыносимой, и из последних сил Гун Цзюнь ещё крепче прижался к мраморным губам, пачкая их поднявшейся из горла кровью. Лампа под потолком несколько раз моргнула и погасла, погружая студию в предрассветный мрак. *** По дороге на работу Чжоу Е привычно заглянула в кафе и взяла там сэндвичи и кофе для своего друга. Гун Цзюнь в последние дни буквально поселился в своей мастерской, не в силах расстаться со своим новым шедевром, поэтому девушка каждое утро приносила еду. Подойдя к двери в полуподвал, в котором располагалась мастерская, Чжоу Е постучала. Не дождавшись ответа, девушка открыла как обычно незапертую дверь и зашла внутрь. Пакет с сэндвичами выпал из ослабевших рук, кофе разлился грязным пятном по пыльному полу. Девушка не смогла закричать: при виде ужасающей картины горло свело спазмом. Безжизненное тело Гун Цзюня повисло на мраморной статуе, застыв в пугающих объятиях. И как он смог залезть между её рук?.. Из его спины торчала деревянная рукоятка резака, а кровь залила всё вокруг: и пол, и мрамор наполовину готовой статуи. Несмотря на свой ужас, Чжоу Е подошла ближе, пытаясь понять, что же случилось с её другом. Как он смог подлезть в эти объятия? Они явно были слишком крепкими… Девушка предполагала, что Гун Цзюнь может покончить с собой от горя, но кому понадобилось убивать самого обычного скульптора? Не сам же он воткнул себе в спину острый инструмент? Размышляя над этим, Чжоу Е перевела взгляд на статую. Та была просто гениальной: черты были подобны живому лицу, выражение было спокойным и… счастливым? Как будто она обрела мир и покой. Счастливым? Тут Чжоу Е заметила, что губы статуи были испачканы кровью, напоминающей вульгарную помаду. Единственное яркое пятно на мраморном лице делало его настолько пугающе живым, что девушка жалобно вскрикнула и без чувств упала на пол. В приоткрытую дверь мастерской светило солнце, поджидая новых свидетелей ночной трагедии.