Последняя капля

Вандер делает полшага вперёд и выдыхает дым, нависнув над ней в полном осознании своей впечатляющей мощи: — Я что, похож на труса? Вместо того, чтобы отступить, Севика лишь наклоняется ближе: — Нет. Ты похож на слабака. Свистнув парней, она поворачивается к нему спиной и направляется к выходу из бара, давая понять, что разговор окончен. Вот так, значит, да? Вандер стоит неподвижно несколько секунд, стискивает кулаки, а следом и зубы. Нет уж, так просто она не уйдёт. — СЕВИКА! — громовым голосом окликает он. Она и ухом не ведёт. Хотя он точно знает — слышит. Вандер злобно бьёт ладонью по стойке, суёт трубку Бензо и уверенно идёт за ней. Догоняет в несколько размашистых шагов, у самой двери, хватает её за плечо и рывком разворачивает к себе. Она грубо сбрасывает его руку — только тронь. — Отойдём на минуту, — цедит он обманчиво сдержанно, хотя по глазам видно — это прямая угроза. Но Севику этим давно не возьмёшь. — Если не затем, чтобы обсудить план сепарации Зауна, — отвечает она твёрдо, — я не пойду. Вандер выдыхает через ноздри и глухо утверждает: — Пойдёшь. Севика приподнимает бровь: серьёзно? Они молча смотрят друг на друга под прицелом уже ставших лишними чужих глаз. Вандер бросает взгляд поверх её плеча на сброд, что увязался за ней, рыкнув отрывисто: — Пошли вон. Парни, переглянувшись, не двигаются с места. Севика невозмутимо провожает взгляд Вандера своим — за плечо, — снова поднимает, пряча улыбку в уголки губ: — Они больше не твои люди, Вандер. Она явно наслаждается в паузе выражением его лица. Вандер дышит так тяжело, что видно, как, опадая, ходят под курткой широкая грудь и плечи. — О, ну тогда скажи им, чтобы шли вон, — с преувеличенной любезностью выдавливает он наконец. Нет желания тратить время ещё и на это. Увидев в его глазах что-то, известное только ей, Севика бросает вполоборота: — Подождите снаружи. — И добавляет с ухмылкой, глядя на Вандера при этом: — Я ненадолго. Когда она идёт перед ним через зал, светя голой поясницей, сложнее всего продолжать делать вид, что он абсолютно хладнокровен. Но за баром, у чёрного входа, где людей в эту минуту нет, самообладание его всё же подводит: Вандер буквально вталкивает её в подсобку «Капли» ладонью в спину и закрывает дверь, яростно вгоняя задвижку в паз. — Ты что устроила? — рычит он с порога, угрожающе надвигаясь на неё. Единственный человек в Переулках, на которого Севика смотрит снизу вверх. — А ты на что так вызверился, м? — отзывается она, прищурясь. — Не нравится слышать правду в лицо? — Правду, значит? — Вандер дышит всё тяжелее, держась за полки по обе стороны от себя, теснит её вдоль по узкому пространству. — Правду… — Останавливается в шаге от неё, опасно понизив голос. — Повтори, как ты назвала меня. Здесь. Севика знает уже, что у него стоит, даже не проверяя — и явно рассчитывала на это. Она задирает подбородок выше, глаза в глаза, не моргая. Смакует во рту: — Слабак. Он бьёт её в ответ по лицу — наотмашь, сразу, но — Севика в последний момент ловко ныряет под его руку, заставив его по инерции врезаться плечом в стеллаж — вдвоём им тут едва хватает места для манёвра. С полок с грохотом сыплются вещи, что-то падает под ноги, катятся врассыпную фрукты. Вандер встряхивает головой, тут же снова развернувшись всем телом. Щёлкает пряжкой на ремне, в одно движение выстегнув, складывает вдвое. Смотрит зверем, из-под низу, разом обнажает зубы: — Я тебе покажу, как унижать меня на людях! Севика выхватывает первую подвернувшуюся под руку бутылку, не задумавшись ни на миг, бьёт ей о стенку ящика, брызнув стеклянным звоном — полупустая, — и выставляет острыми гранями скол, косо ухмыльнувшись: — Валяй. Они замирают так на пару мгновений — два зверя в одной клетке, и ни один не шутит. Севика реагирует чутко на каждое движение корпуса в свою сторону, скалясь в азарте: давай, псина, рискни. Вандер играть не намерен: атакует её нахрапом, беря первый удар на предплечье — застёжка наруча с лязгом встречает кромку стекла, спасая от новой раны. Перехватывает запястье по дуге — одно и второе — у обоих твердеют до предела мышцы вдоль плеч, — после короткой борьбы пересиливает и со всей дури отбивает её правую кисть ровно по ребру шкафа — на! на! на! — вынуждая наконец разжать сжимающую горлышко руку и выронить розочку. Севика отвечает, треснув лбом ему в открытое лицо. Вандер, взревев и отщёлкнув зубами, толкает её спиной на полки. Сверху падают коробки, валится посуда, просыпаются какие-то специи — корица? — пыль попадает Севике в глаза, рефлексом разобрав на кашель. Пользуясь этим, Вандер бьёт её в полную силу — под дых, — заставляя согнуться, сгребает за волосы и на потерянном равновесии грубо швыряет в пол. Севика отползает, пытаясь подняться, но подламываются локти — он уже наваливается сверху коленом, придавив её между лопаток. Накидывает ремень на её шею, пропускает в пряжку, рвёт на себя петлю, дважды смотав на кулак. Попалась, тварь. Теперь не уйдёшь. Взрыкнув в голодной горячке, он по-животному быстро пристраивается сверху, стягивает лихорадочно штаны с неё, с себя, направляет, помогая себе дрожащей от нетерпения рукой, и — даа этот момент с ней мурашки по хребту блядь — плотно проскальзывает внутрь, как по маслу. Севика выгибается протяжно, точно враз струной натянули. Выдыхает в голос, принимая, проседая под ним. Вандер замирает, шумно, влажно дышит в волосы над её ухом, жарко норовя прихватить зубами, вдавливает её в пол тяжестью бёдер. Как же сладко снова подминать её под себя вот так, не раздев, на земле. Как сладко… — Что, нравится? Допросилась?.. — храпит он, выбирая ремень ещё на один оборот кулака. — Так ты течёшь под слабаком, дррянь? Мм? Он мокро вгрызается в неё под ремнём и ниже, по ходу сонной, сдирает топ с плеча и болезненно проходится укусами по коже, не думая о следах — не его забота. Севика низко стонет горлом, рукой судорожно шаря, ища позади его тела, цепляется за штаны, тянет на себя, толкаясь навстречу, растягивает в истоме «Да-а…ва-а-ай…», вздрагивая голосом в такт жёстким толчкам — во-от… та-ак… н-нн… Единственный член в Переулках, который заполняет её именно так, как нужно. Единственный кобель, которому под силу с ней совладать. Вот чего она добивалась, чего хотела… Больше её ничем не проймёшь. Если драться — то до последнего вздоха; если ебаться — так до крови. Бешеная сука. Который год он дерёт её так, что другую бы уже наверняка доконал — а ей, двужильной, всё мало… — Тихо… ти-ихо… — заговаривает он глубоким и хриплым басом, зажимает её рот ладонью, а сам хочет громче, так хочет… Севика ни секунды не улежит на месте, извивается в напряжении всего тела, чтобы прочувствовать, как он скользит внутри. Принимается сжимать и расслаблять стенки, помогая себе, догоняя его. Вандер жмурится, еле сдерживая себя. Когда она так делает, он просто с ума сходит… и сейчас это даже слишком… — Прекрати… — Он пытается придавить её к земле, зажать промеж колен, чтобы рыпалась меньше, но Севика упрямо сучит ногами, расталкивая разбросанный по полу хлам, хочет вжаться плотней. — М-мм… иначе я… ч-чёрт… Севика, огрызнувшись, вырывает лицо из его ручищи, мотнув растрёпанной головой. Её так и ведёт от жажды: — Даже… не вздумай… — Она уплывает взглядом наверх, впивается ногтями в бедро. — Не вздумай… раньше меня… — Подожди… просто дай мне… минуту, я… Но Севика не думает останавливаться — не для того начинала. Вандер исходит прерывисто на глухой рык, почти умоляет, передёрнув загривком: — Не двигайссся, сссукаа… Севика чует безошибочно, что он на грани, фыркает, презрительно выдыхая: — Да ты даже… бабу выебать… толком больше не можешь… тряпка… — Заткнись… — распаляется он, разъяряясь, а сам и пошевелиться не смеет, мнётся на ней задом едва-едва — так ослепительно каждое движение внутри неё. Когда они трахались в последний раз? Вспомнить бы, когда он вообще в последний раз кончал, со всей этой грёбаной историей с Пилтовером и с… — Попробуй… заставь меня… замолчать… — Севика напрашивается — открытое пламя, — дразнит через плечо оскалом. Тычет факел прямо в нос медведя. — Как его заставил. Вандер рвёт её голову назад — и — надо же — петля затягивает горло Севики, а темнеет в глазах у него. — Не с-смей!.. — свирепеет он страшно, выламывая ей ближнюю руку за спину, до непритворной уже гримасы и возгласа боли. Вбивается ещё, назло самому себе, потому что и этого для неё кажется мало, но — тут же замирает от ощущений вымученно — слишком... — Не смей, или клянусь, мразь, я и тебя придушу… — Ну дава-ай... — подначивает она бесстрашно, подмахивая, подстёгивая себя заодно — надеется ещё добрать адреналином. Пьянеет под ошейником, играет со смертью — весело, злобно, как и всегда. — Сделай… ДАВАЙ! Что, смелости не хватает? Или… силы, а?.. — Я сказал, заткни-ись… — …и он хочет убить её, так искренне, так дико, что задыхается, еле глотая слюну, а голос жалко сдаёт через дрожь. Потому что он знает, что больше не сможет — это не замедлить, не оттянуть. Единственная в Переулках, кому под силу довести его так просто… — Не вывезешь, — разочарованно, насмешливо сипит она под ремнём, опуская веки. Обхватывает собой горячо напрягшийся член, сжимает теснее, вдавливается задом в него, не жалея. — Сдавайся, трепло. Вандер хочет вытрахать её, как было между ними прежде — до хрипоты, ссадин и до поплывшей в изнеможении краски вдоль глаз, но не выдерживает, не может, неймётся — спазмом уже поджимает у корня. Он вздрагивает судорожно на раз, два, н-н — и наконец-то срывается в ней со стоном в зубы, спускает, оттирая себя, сокращаясь толчками в стволе так, что почти больно, заполняя её своей бешеной злобой — получай, получай, вот так, внутрь, глубже, сука — первобытная, животная блажь, право на самку. Да хранят боги ноксианцев, что холостят на возрасте всех своих бой-баб. Он падает на неё, взмыленный, отяжелевший, носом тычется в волосы, словно извиняясь, трётся небритой щекой о её. Горячо. В ней горячо, так горячо и так влажно, что совсем не хочется вынимать. Она только разошлась, разогрелась, а он… и пяти минут не продержался, слабак. Раньше он бы сразу пошёл на второй заход, показал бы ей, кто здесь главный, ещё трижды повторить вслух бы заставил, но сейчас даже один раз на ней выматывает его до отказа. Он уже не тот, прошло время. Если она и хотела его унизить, это был самый подлый приём. Севика спихивает его с себя, как побеждённого соперника, поднимается грузно, неспешно. Стягивает с шеи ремень, поведя челюстью и обнажив полосу кровоподтёка, бросает ему в ноги. Нашаривает одну из валяющихся вдоль полки салфеток, вытирает себя по бёдрам изнутри, с лёгкой брезгливостью — выше, всё, до последней капли. Подтянув, застёгивает штаны. — М-м… ну я так и знала, — сплёвывает она, рассеянно ощупав разбитую губу на вкус. — Только языком работать и можешь. Вандер приваливается спиной к сундуку у стены, пятернёй заводит волосы назад и всё пытается отдышаться. Ему больше неохота снова начинать с ней грызню. И впрямь выдохся. Сдал. Но уязвлённое эго не даёт оставить за ней последнее слово. — Останься, — скребёт он ладонью по земле возле себя, зная уже, что ничего не выйдет. — Давай перекурим, и я… смогу ещё. Как ты хотела. Увидишь. — Хах, — невесело усмехается Севика с порога. — Нет уж, твоих обещаний мне по горло хватило. — Она подвязывает съехавший хвост, оправляет топ и открывает задвижку, чтобы всё же уйти — насовсем, оставив его вот так — жалкого, слабого, на полу. — Довольно с тебя вторых шансов, Вандер.