Ты всё знал...

      В эту ночь я опять не могла уснуть. Уже в который раз. И поэтому луна была моим молчаливым безликим собеседником и свидетельницей моих попыток попасть в мир снов. Остальные девчонки мирно спали, а мне приходилось слышать их спокойное дыхание, досадуя на то, что завтра опять буду ходить вялая и весь мир выкрасится в серый цвет. О том, чтобы попросить у Пауков успокоительное или снотворное не могло быть и речи. А вот по какой причине я уже в который раз отказывала себе в возможности попросить те же самые таблетки у состайниц, я понятия не имела. Противоречивая часть меня отчаянно нашёптывала голосом ведомой только одному Слепцу Арахны, что в ночном безмолвии есть своя прелесть, которую необходимо уловить.       Но лунный свет действительно был красивым, и когда мне надоело скашивать, лёжа на кровати, глаза на пол, чтобы посмотреть за серебристыми полосками, которые он образовывал, то я решительно поднялась, набрасывая на плечи длинный халат и опуская ноги в тапочки. Подошла к раскрытому окну, и облокотившись о раму вгляделась в абсолютную темноту, а потом подняла глаза, чтобы узреть весьма объёмные формы полной луны. Время утратило осязаемость — и пришла я в себя только тогда, когда замёрзла. Оглянулась на остальных. Они так мило спят… Нет, это невыносимо, учитывая, что сон мне по какой-то причине недоступен!       Моих шагов, подкреплённых хлопком двери, никто не слышал.       Ночные часы в Доме были особыми. Здесь очень редко стояла такая тишина, словно все вымерли. Вместо этого слышались разные шорохи, звуки, иногда завывания. Порой казалось, что это воспалённый ум здешних жильцов сам создаёт всё это, а после отбоя — выпускает на волю из своего подсознания. Я не верю в мистицизм, но поверить в слухи, которые порой разносятся здесь поутру, могу. И на то есть причины.       Темнота меня не страшила, потому что лунные отблески освещали мне дорогу. Но я даже не могла знать, куда они меня ведут…       Проходя по коридору, я вдруг заметила чей-то силуэт в пустующей комнате. Не разглядев, кто это, но убеждённая, что мне не показалось, я осторожно приоткрыла пошире приоткрытую дверь. На меня уставились выпученные оконные рамы и не совсем чистые оконные стёкла, а в нос ударил запах штукатурки, настолько сильный, что захотелось чихнуть. Так как в сильном полумраке мало на что можно было смотреть, то я зацепилась взглядом за фигуру того, кто делил со мной это пространство. Он сидел сейчас на подоконнике, и я видела, как вспыхивает мимолётно кончик его сигареты. По пристрастию к никотину определить конкретную личность нельзя… но вот он поворачивает голову — и при следующей сигаретной затяжке становятся видны его лоб, брови, глаза и часть подбородка. Это происходит всего мгновение, но меня уже осеняет догадка, заставившая кончики пальцев буквально впиться в поверхность двери. Вот уж кого-кого, а его я встретить здесь никак не ожидала!.. Без проблем ушла бы, не зная, правда, как коротать остаток ночи (в конечном счёте всё свелось бы к возвращению на Девичью Половину), но неожиданно чужой голос прерывает тишину: — Входи, — и в этой фразе и приглашение, и констатация факта… и самую малость приказ.       Хочется возразить, но как это ни нелепо, я в данный момент боюсь собственным голосом опять всколыхнуть марево тишины, — а ноги уже двигаются вперёд, словно под воздействием импульса. Дверь едва за собой прикрываю, — тут же взгляд вперёд устремляя. Не позволю себе такой оплошности, как не смотреть ему в лицо. Молчание затягивается, а я всё пытаюсь придумать предлог, чтобы покинуть это место. Желательно так, чтобы это не выглядело, как трусость, хотя будет ложью сказать, что мне не страшно или во всяком случае, не боязно. — Лось ругается за курение в общей комнате? — спрашиваю первое, что приходит в голову. Он чуть передёргивает плечом, прежде, чем ответ всё-таки дать. — Там слишком много чужих мыслей, из-за них не заснуть, — и добавляет, выпад незримый совершая вопросом: — Душенька не поощеряет бессонницу после отбоя? — лёгкий оттенок иронии, но им не возможно упрекнуть, так как я сомневаюсь, что именно его услышала.       Кажется, теперь настала моя очередь начинать с ответа. — Или я просто недостойна сна, — отвечаю, запоздало отметив, что подобно ему плечами дёрнула. — Зачем тебе это? — Захотелось узнать тебя получше, — звучит короткая фраза, лишённая издёвки, какая обычно присуща ему в общении со мной. Заслышав такое, скрещиваю руки на груди, ощущая, что робость отступает. — С чего бы это вдруг, Волк? А? Помниться, прежде ты моё присутствие переносил с трудом! — это правда, но почему-то, произнеся её сейчас, улавливаю в ней нотки досады и обвинения. И убеждена, что он их тоже уловил. Нехорошо… Парень выпрямляется бесшумно и быстро. Ему в спину бьёт свет луны, отчего по полу расползается его чересчур длинная тень. Молчит он всю следующую сигаретную затяжку, после чего неожиданно говорит: — Подойди, Жар-птица. Ближе. Голос его спокойный и очевидно обладает каким-то гипнотическим свойством — иначе объяснить тот факт, что я исполняю его просьбу почти сразу я не могу. — Чего ты хочешь? — спрашиваю, остановившись. Руки уже не скрещены на груди, а расслаблено опущены, но в голосе звучит почти вызов. Волк тушит сигарету о край подоконника, и я невольно смотрю на сизые струи дыма, устремляющиеся к потолку. — Я предлагаю мир.       Всего три слова, — но они начасто сбивают с меня весь морок мимолётной задумчивости, вгоняя в ступор. Мозг работает на пределе возможного, и тем не менее, в реальность происходящего мне верится с трудом. Звучит эта фраза так абсурдно, что я вначале даже не воспринимаю её, продолжая смотреть на своего невольного собеседника. И лишь потом до меня доходит, что он это всерьёз. — Ты что предлагаешь?!.. — ошарашенно переспрашиваю, даже попёрхиваясь. Даже делаю несколько шагов вперёд, чтобы удостовериться, что он мне не привиделся. Потом интересуюсь почти обречённо: — Скажи, ты всё-таки попробовал «Лунную дорогу», да? Много же отхлебнул, однако, если такие предложения озвучиваешь!.. А может, ты издеваешься надо мной? — подозрительно прищуриваюсь. — Я сказал то, что хотел сказать. Ты знаешь, я не бросаю слов на ветер, — лица его в темноте не вижу, но по тону догадываюсь, что мои слова его слегка задели. В голове в этот миг проноситься слишком многое…       — Горбач! Привет! Я принесла, что ты просил! — я запыхалась от быстрого бега, но не жалею ни на секунду о потраченном времени и горящих от недостатка воздуха лёгких, потому что мне удалось выполнить просьбу моего нового друга. А тех, кого я так называю, в моей жизни не слишком много, но зато каждый ценен для меня как все сокровища Вонючки для него самого. От моего оклика парень оборачивается и расплывается в радостной улыбке, делая шаг навстречу. — О, Жар-птица. Привет! Спасибо тебе большое! — благодарит, ненадолго заглядывая в глаза. — Пойдём, Слон хочет отдать тебе свой любимый кактус. Легко пожимаю плечами, соглашаясь. Это уже получается не услуга, а взаимовыгодный обмен, если честно, но я не против. — Да не за что, — протягиваю ему книжку в тонком переплёте. Он забирает. — Не расскажешь для кого это? — хитро прищуриваюсь.       В этот самый момент мы доходим до комнаты Чумных Дохляков. Дверь открыта нараспашку. На глаза попадаются оба Сиамца, придерживающие стремянку, на которую взгромоздился Вонючка, увлечённо что-то рисующий. Но всё это перекрывает собой фигура, вынырнувшая прямо перед нами в дверном проёме. — Кузнечик, смотри, Жар-птица достала самоучитель! — восторженно говорит Горбач, при этом немного смущённо покосившись на меня. Зеленоглазый мальчишка переводит взгляд на меня, и на наших лицах появляются синхронные улыбки, адресованные друг другу. — Спасибо, — говорит он. — Ты к нам не зайдёшь? Качаю головой. — Нет, мне уже нужно бежать, а то Душенька спохватиться, что меня долго после ужина нет. — Ну ладно. Но ты заходи, если что! — приветливо отзывается Кузнечик.       И в этот самый момент… — … Волк, смотри, тебе подарок! Теперь ты сможешь научиться играть на гитаре! — голос Горбача излучает такую радость, словно книга предназначалась ему. <i>      А я замираю, словно меня окатили колодезной водой. Так вот кому нужен был самоучитель… В этот момент появляется сам будущий гитарист. Спокойная походка, энергичный блеск таинственных глаз — он не меняется никогда. То, что он узнал меня я понимаю в первую секунду, как вижу его. Но когда наши взгляды пересекаются, мне начинает казаться, что он понял это давно. Словно <i>ощутил.       Мне кажется тишина, — воцарившаяся всего-то на пару мгновений! — была бесконечной.</i>       «Так ты играешь на гитаре?» — безмолвно вопрошал мой взгляд.       «Как видишь, мои таланты обширны, » — блеснули в ответ из-под чёлки глаза.       «Понятия не имела, что это тебе нужен самоучитель, » — метался по чертам его лица мой взгляд.       «Если бы знала, то убеждён, даже и не постаралась бы его достать, » — холодно сверкнул отблеск в чужих глазах. Потом в мир опять вернулись звуки, а я моргнула. — Подарок — это хорошо, Горбач, — проговорил парень, взяв у состайника самоучитель, — однако, я — рыцарь в доспехах из гипса, и не принимаю… даров, — судя по его тону, сюда подошло бы слово «подачек», — даже от прекрасных дам, — поднял на меня взгляд, усмехаясь.       А у меня горели щёки. От обиды и гнева. Он при всех отверг мой подарок, дав тем самым понять, что мне нечего делать в их комнате. Это было больно, потому что с налаживанием дружеских отношений у меня итак было худо из-за стеснения… Не знаю, что придало мне сил, хотя внутри всё дрожало, но внезапно я выкрикнула почти что зло: — Хорошо, раз подарок не нужен, выкинь в мусор, только мне его, быть так добр, не возвращай! И на глаза не смей попадаться, понял?!.. — на последней фразе голос опасно сорвался, глаза защипало. Это была не злость конкретно на эту встречу — наша вражда началась намного раньше. Развернувшись, чтобы не ждать никаких язвительных ответов, я понеслась обратно вглубь коридора…</i> Вместе со стуком крови в висках, тяжело дыша, я поняла, что тишина вдруг стала звенящей. И воспользовавшись этим… — Да пошёл ты. — выплюнула с тем чувством, которое давно хотела выразить.       Ночная прогулка исчерпала свою привлекательность, надо возвращаться…       Едва поворачиваюсь к нему спиной, как сильные пальцы почти жёстко обхватывают моё запястье. Когда он успел подойти так близко?.. Ну, это уже перебор! — Отпусти! — дёргаю рукой, но безуспешно. — Дослушай меня. Поняв, что не вырваться, раздражённо вздыхаю, поправляя на плече халат. — Чего тебе? — почти грубо рявкаю. — В полнолуние каждый имеет шанс начать новую страницу жизни, — в голосе Волка всего на мгновение слышны философские нотки. — Ты где этого начитался? — фыркаю. — Сам знаю, да и кому как не мне это знать? — он подходит ближе, а я почему-то не шевелюсь.       А, ну точно, он же и вампир, и оборотень в одном флаконе! Как я могла забыть?..       «Тук-тук, » — отстукивает свой ритм сердце. — Жар-птица…       «Тук…тук… тук…» — оно словно замедляет свой бег при звуке его голоса, но при этом кровь стучит в висках.       Я вздрагиваю, когда его пальцы касаются сначала моего подбородка, приподнимая его, а затем, добившись того, чтобы я на него смотрела, скользят по щеке. Кожа покрывается мурашками, а холод его ладони заставляет прикрывать глаза. Я точно под гипнозом. Под действием волчьего заклятья.       Не зная, что ответить и как себя повести, но вместе с тем чувствуя к этому невыносимую тягу — комкаю в пальцах ткань его свитера, позволяя себе быть ближе, прислоняю ухо к его грудной клетке, пытаясь успокоить себя и найти объяснение происходящему. И мне это не удаётся… Поднимаю голову, вглядываясь ему в лицо. Наши взгляды опять сталкиваются. — Есть одно маленькое, «но», мешающее мне согласиться с твоим предложением, — голос звучит хрипло, но на удивление твёрдо, и я усмехаюсь. — И какое же? Отвожу взгляд: — Ты меня ненавидишь. — Неправда. — ответ приходит так быстро, что я вздрагиваю, но тут же качаю головой. — Неужели? Я тебе не верю, — голос подрагивает, но нахожу в себе силы взглянуть на него. Его такой поворот не смущает. — Я докажу. Но тогда ты станешь моей, — его голос слегка приглушён, а пальцы время от времени, в продолжении всего диалога поглаживают мою щёку, словно удерживая оттого, чтобы уйти.       По моему телу пробегает табун мурашек, но не из-за вероятного подтекста этой фразы, — а потому, что это сказал мне сам Волк, произнёс как самую очевидную констатацию в мире. И видно, что это не шутка. С таким взглядом он не шутил никогда…       Вскинув в который раз голову вверх, провожу затем рукой по его лицу, «читая» пальцами каждую чёрточку на нём. А он молчит, не шевелясь. И во мне почему-то крепнет уверенность, что то, что он сейчас позволяет мне он не позволит больше никому… Когда пальцы очерчивают линию его скулы, я замираю. Его глаза поблёскивают в полумраке. Он ждёт.       В тишине незримо высекается искра… и происходит взрыв.       Мои губы горячие, а его — холодные. Но дыхание Волка быстро накаляет температуру не только на моей коже, но и во всей комнате. Я, привстав на цыпочки, целую его, окончательно наплевав на границы, а он позволяет мне насладиться этим моментом безумства, отвечая лишь едва-едва. Но со вторым поцелуем всё меняется: он отвечает, окончательно захватывая меня в свой плен, лишая воздуха. Мои руки стремительно обвиваются вокруг его шеи, а его — сцепляются в стальной замок за моей спиной. Я могу зарыться в его тёмные пряди. Наконец-то…       Отстраняясь на мгновение, чтобы пополнить запас кислорода, я утыкаюсь носом в его шею, и судя по тому, как резче скользнули его руки вдоль моих плеч, сжав их слегка, ему понравился этот жест. Он пахнет сигаретным дымом, и этот запах почему-то безумно нравится мне. — Это полнолуние на тебя так влияет… — отшучиваюсь я в перерывах между короткими поцелуями, которыми мы одариваем друг друга. — Ну, не только: ещё и возможно вампиризм, — его голос раздаётся возле самого моего уха, заставляя засмеяться. Молча подставляю каждый сантиметр кожи, до которого он может добраться его поцелуям, а потом прошу кажется, вполне серьёзно и в то же время в шутку: — Обещай, что завтра мне это не припомнишь. — Обязательно… — чувствую, как он улыбается, прежде чем захватить мои губы своими. При втором объятье он отрывает меня от пола, но я не боюсь, потому что верю ему. И оказывается, всегда верила…       Волк не шутил серьёзными фразами и обещаниями. В этом был серьёзен. Если когда-то пообещал что-то — обязательно выполнит, достанет, найдёт. В этом он был необыкновенным.       И вознося меня на вершину счастья, он не шутил, шёпотом говоря, что не покинет, не оставит. Сомневаться в искренности его слов не было возможности. Он отдалил рассвет насколько мог, и даже с первыми лучами солнца был рядом… Как будто знал, что это было последнее полнолуние, которое нам суждено провести вместе. Как будто впервые извинялся…       В эту ночь произошло перерождение из Жар-птицы в Волчицу…       А через два дня, утром я, сидя всё в той же комнате на краю подоконника и куря сигарету, искала в жизни возможные краски и сдерживалась, чтобы не завыть в голос и не начать биться головой о стену.       Чёртов Могильник забрал Волка к себе. И сейчас, прокручивая в голове все события последних дней, и особенно — последних двадцати четырёх часов, я понимала, что он догадывался о том, что так будет.       Моя первая ненависть, моя единственная любовь… моё всё! Как же потускнел без него мир вокруг, как одиноко мне в нём стало… — Ты всё знал… — сиплым, не своим голосом произношу, бросая этот упрёк в тишину, и испепеляя взглядом покрасневших глаз пространство.       Да, действительно, с очевидностью этого упрёка никто не поспорит, и мотив теперь ясен…       …Но разве Волчице от этого станет легче?..