Среди драконьих костей

От грохота кидающихся на берег волн должно закладывать уши. Камни под босыми ногами мокрые, скользкие и ледяные — совсем не похожи на разогретую внутренним огнём чешую. Стылая вода омывает ступни стальным языком, слизывает налипший на кожу песок. Иного бы захватил один вид Драконьего Камня да силы стихии, кажется, и здесь демонстрирующей мощь правящего дома. Мераксес дёргает плечом, так и не оглядываясь — ни на замок, ни на линию горизонта. Ведь за великим морем всё равно нет того места, которое когда-то было им домом. Шум беснующейся воды стихает, стоит оказаться под сводами пещеры. Куда оглушительнее среди сталактитовых наростов, образующих неровный купол, срываются одинокие капли воды. И всё же — недостаточно громко, в отличие от ровных ударов чужого сердца. Будучи связанной со своей всадницей, Мераксес надлежит чувствовать в ней течение жизни, но даже скреплённая драконьей и человеческой кровью связь слабеет да меркнет, стоит ей прислушаться к сердцебиению старшего брата. Каждый удар вибрирует в костях, кипятит и без того пламенную кровь. Она может оправдать своё появление любопытством: каково было там, на очередном поле боя — поле огня? Окрасило ли драконье пламя каменные стены в сплошь чёрный, как случилось с великим Харренхоллом? Мераксес была в тех руинах после. Растирала чёрную пыль меж пальцев, ощущая дикое желание скинуть с себя человеческую шкуру. Осколки камней впиваются в ноги, пока она пробирается меж валунов, похожая скорее на лесное дитя, о которых рассказывают под покровом ночи старые няньки, нежели на одну из трёх великих драконов. Балерион поворачивает голову, стоит ей примоститься на одном из камней. Позади вновь срываются капли, со звоном разбиваясь о натёкшие лужицы. — Долго искала? — его голос разносится эхом, пускай Балерион говорит тихо. Он может не говорить вообще. — Знала, что ты будешь здесь. Не хватятся? — Сама-то далеко от юбки сбежала? — не видно, но он закатывает глаза. Мераксес всматривается в чёрные запёкшиеся корки на его левом боку. Раны затягиваются быстро, и не стоило бы внимания обращать, но внутри разливается несвойственный их роду холодок. Пускай внешне она не покажет беспокойства, совсем как Вхагар, излишне отстранённая с недавних пор и стремящаяся превзойти брата. Глядя на происходящее со стороны, Мераксес думается, что проще стереть горную цепь в мелкую пыль. Хотя подобное им под силам. И всё же... — Ранить можно любого, — теперь Балерион смотрит на неё в упор, вздёрнув угол губ. Легко представить, как из-под верхней вылезает острый клык. Но свидетельством иной, нечеловеческой природы служат лишь лезвия зрачков. — И убить можно любого. — Не тебя, — отвечает Мераксес, кожей чувствуя, как внимательно он оглядывает и её босые ноги, и распущенные, как прежде, волосы. Ему не нравятся сложные южные косы и то, что, возможно, прорастая в людей, они теряют друг друга. — И меня, — возражает Балерион. Двигается, проверяя, достаточно ли затянулись ранения. — Но мне приятно твоё волнение. Мераксес фыркает. Получается громко. — Радуйся, что это я пришла проведать, а не пересчитать твои могучие кости. Он даже смеётся. По шее едва ползёт узор огненных вен. Мераксес засматривается, как и прежде; подавляя желание прикоснуться, как и прежде; зная, что Балерион ответит — не как прежде, но эта уверенность позволяет Мераксес медлить. — Вхагар знает, что я здесь. Захотела бы — явилась, и всё драконье племя Фригольда ей бы не помешало, — он поднимается на ноги, подхватывая с камней лёгкий плащ. — Но пришла ты, маленькое пламя. Как приходила и всегда: совсем юной, чтобы заснуть под горячим боком; постарше, чтобы обучил обращаться с человеческим оружием; сейчас, чтобы убедиться в его целости. Хотя, стоило бы обеспокоиться сохранностью континента, ведь именно тень крыльев Балериона накрывает собой города. Мераксес легко отрицать свою привязанность, но сложнее — ей же сопротивляться. Возможно, это даже она, младшая и невольно, но особенно любимая, виновата в разладе старших близнецов. Забавно, насколько их взаимоотношения схожи с хитросплетениями в клане Таргариенов. — Не особенно привыкай. Балерион вглядывается в далёкий-близкий берег за порогом пещеры. Думает ли он о доме? Или он там, на пепелище пройденных и только грядущих сражений? «Ранить можно любого. Убить можно любого». Мераксес гонит прочь сказанные им слова, поднимаясь. Возможно, ей стоило к нему прикоснуться.