Золушка

— Здравствуйте, миссис Пирс. — Хиггинс остановился, услышав чужой голос в прихожей. Клиент? — Мисс Дулитл свободна сегодня вечером? Я бы хотел пригласить ее на прогулку.       Не клиент. Хиггинс скрипнул зубами. Теперь он узнал визитера — мальчишка Эйнсфорд Хилл, один из частых гостей матери и невольный участник инцидента, приведшего к появлению у Хиггинса воспитанницы. Малолетний пижон, который не сводил глаз с Элизы на протяжении всего вечера. Тогда Хиггинс остался доволен. Как же, его старания возымели успех! Элиза по-прежнему глупа, ведет себя как дрессированная собачонка, которая уже выучила некоторые команды, но природа все равно берет свое и она вновь и вновь ослушивается приказов хозяина. Своевольная и дерзкая, хотя бы внешне она стала походить на леди из общества и способна привлечь внимание молодых людей. Такими темпами он выиграет пари!       Вот только Хиггинс не ожидал что новоприобретенный воздыхатель не ограничится одними лишь восторженными взглядами да вздохами. Фредди писал письма, много писем. Ежедневно Хиггинс обнаруживал по меньшей мере три письма. Он взял за правило проверять почтовый ящик ранним утром, перехватывая любовные послания Фредди прежде, чем миссис Пирс придет за корреспонденцией, чтобы подать ее к завтраку.       Фредди писал письма — Хиггинс сжигал их в камине в своем кабинете. Фредди звонил по телефону — Хиггинс распорядился перенести аппарат к себе в кабинет и стал принимать звонки сам. Фредди присылал цветы — Хиггинс сказался больным сенной лихорадкой и запретил приносить растения в дом.       Хиггинс рассчитывал, что молодой человек отступится, быстро забудет о мимолетном увлечении и поволочится за очередной юбкой. В конце концов, он явно находился в затрудненном финансовом положении и должен был скоро догадаться, что у Элизы за душой ни гроша.       Но мальчишка оказался наглее и явился лично.       Миссис Пирс строгим голосом обещала узнать у Элизы о ее планах на вечер. Хиггинс не стал дожидаться, пока она отыщет девушку и спустился вниз. — Миссис Пирс, обед подавать не нужно, мы уезжаем! — экономка сохранила невозмутимость. — Спасибо, что напомнили, профессор Хиггинс. — кивнула она с таким видом, словно предстоящую поездку они обсудили еще за завтраком, но это вылетело у нее из головы.       Миссис Пирс вновь повернулась к замершему на пороге Фредди: — Прошу прощения, мистер Эйнсфорд Хилл. Вы желаете что-нибудь передать мисс Дулитл? — Да, благодарю вас, миссис Пирс. — расстроенный Фредди кивнул и ненадолго задумался. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но Хиггинс его опередил. — Напишите записку, я передам ее Элизе.       Обрадованный мальчишка (ну что за идиот!), получив бумагу и карандаш, принялся строчить что-то. Хиггинс сверлил его затылок взглядом и нетерпеливо стучал пальцами по столу. Он практически вырвал послание из рук Фредди, когда тот закончил. — Спасибо, профессор Хиггинс, сэр. — Фредди слегка склонил голову. Хиггинс закатил глаза. — Идите уже! — бросил он вместо прощания и ушел к себе, на ходу сминая записку. Бумажка тут же отправилась в камин.       Хиггинс никогда не читал письма Фредди к Элизе. Это не было внезапно проснувшимся (или, как сказала бы миссис Хиггинс, родившимся) чувством такта, просто он не верил, что может обнаружить там что-то дельное. Ему хватало глупых писем от клиентов, коллег и подражателей, еще тратить время на любовные опусы поклонника Элизы… Хотя, это могло бы оказаться весьма забавным чтивом, черт его знает…       От размышлений об умственных способностях Фредди Хиггинса отвлек полковник Пикеринг, который ворвался к нему в кабинет, встревоженный и удивленный. — Куда это вы собрались ни с того ни с сего, Хиггинс? Миссис Пирс сказала, что мы уезжаем, а я ни сном ни духом! — Я подумал, почему бы нам не съездить в Брайтон, Пик? — ухмыльнулся Хиггинс. — Думаю, эта спонтанная прогулка нам всем пойдет на пользу. А Элиза, кажется, никогда не видела моря.       Глядя на радостную Элизу, которая под руку с Пикерингом прогуливалась у кромки воды, удивительным образом сочетающую в себе живую непосредственность и светское изящество, Хиггинс чувствовал удовлетворение. Это творение его рук, он словно Пигмалион создает свою Галатею. И с каждым днем она становится все лучше и лучше благодаря его труду. Разве может он позволить прикоснуться к этому произведению искусства какому-то Фредди?

***

      После бала в посольстве Хиггинс был крайне доволен: результаты его работы просто блестящие! Пари выиграно, выскочка Золтан Карпати сел в лужу, доверчивая публика свято убеждена в королевском происхождении маленькой цветочницы.       Принцесса, как же!       Они с Пикерингом радовались как мальчишки. Эйфория и алкоголь на время лишили их рассудка, поэтому, должно быть, ни один из них не обратил внимание на подавленное состояние Элизы. Безмолвной тенью она скользила по дому за своими наставниками. Пышное белое платье только усиливало сходство не то с привидением не то со сказочной принцессой. Казалось, именно так должна выглядеть Золушка, покинувшая бал и ждущая, когда часы пробьют двенадцать и магия развеется, а сама она вернется к выгребанию золы из камина.       Хиггинс никак не ожидал, что вымуштрованная им сказочная принцесса устроит скандал. Элиза кричала, плакала, швырялась туфлями. Хиггинс был неприятно поражён. Нет, он был взбешён! Ещё никогда он не видел приличную девушку, которая позволяла бы себе разговаривать с мужчиной в таком тоне, разговаривать так с ним!       Приличную… Хиггинс криво ухмыльнулся. Алкоголь и эйфория от победы отшибли воспоминания? Он сам вытащил эту девчонку из канавы, естественно она разговаривает черт знает как. Как быстро инстинкты взяли верх над месяцами тяжёлой и упорной работы! Глупая обезьяна, неспособная достичь высокого уровня интеллекта, она вернулась к привычной манере тут же, стоило чему-то пойти не по ее желанию. Он бы злорадствовал, если бы не досада. Так бездарно потратить полгода… Его величайшее творение оказалось пустышкой. — Неблагодарная дрянь. — прошипел Хиггинс, не в силах больше сдерживать свою злость. — И какая только муха её укусила…       И куда, черт побери, девались его домашние туфли?

***

      Утро началось с похмелья и оглушающей тишины. Какое-то время Хиггинс лежал в постели и вспоминал вчерашний день: утренний мандраж, бал и выигранное пари, истерика Элизы… Интересно, что девчонка скажет в свое оправдание сегодня?       Хиггинс не сомневался, что обнаружит Элизу в гостиной или столовой, пристыженную и раскаивающуюся. Он предвкушал ее извинения, готовил как можно более пренебрежительные ответы. Безусловно, он хорошенько ее помучает, прежде чем проявит снисхождение и простит. Швырнуть в него туфлями, какая дерзость! Впрочем, к черту туфли. Куда больше его задели слова Элизы о деньгах и то, что она решила, будто он может опуститься до такой низости как избиение женщины.       Определенно, одними мольбами она не отделается.       Но когда Хиггинс наконец-то привел себя в порядок и спустился к завтраку, дом встретил его тишиной. Миссис Пирс занималась чем-то на кухне, Пикеринг еще не покинул своей спальни, а Элиза… Может, ее мучит совесть и она не решается показаться ему на глаза?       Деятельная натура Хиггинса не терпела лишний промедлений. Он недолго прошатался по гостиной, заглянул в кабинет.       Надолго терпения у него не хватило. Хиггинс взлетел на второй этаж и забарабанил кулаками в дверь комнаты, принадлежавшей Элизе. Проснувшийся Пикеринг взволнованно убеждал его прекратить и не пугать девушку, и звал миссис Пирс. — Элиза, если вы сию же минуту не откроете, я выломаю дверь! — предупредил Хиггинс. Ответа не последовало. — Послушайте, друг, — полковник положил руку ему на плечо. — Не лучше ли дождаться миссис Пирс? Она зайдет к мисс Дулитл. Девушка утомилась вчера, ей могло стать дурно от переживаний и она еще в постели… Это просто неприлично, в конце концов, Хиггинс! — Дурно? — взвился Хиггинс. — Она вчера запустила в меня моими же туфлями, по-моему, она должна просто прекрасно себя чувствовать.       Ломиться в спальню Элизы он, впрочем, временно прекратил.       Вскоре появилась миссис Пирс. Осуждающе поджимая губы, она заметила: — Вы могли напугать девушку, профессор Хиггинс. А если ей нездоровится, то вы могли лишь усугубить положение. У нее вчера был такой стресс, а вы… — она покачала головой. — Уж от вас, полковник, я не ожидала. Мисс Дулитл, вы в порядке? Мисс Дулитл!       Ответа вновь не последовало. Миссис Пирс и Пикеринг все больше беспокоились. — Мисс Дулитл, я вхожу. — предупредила миссис Пирс и повернула дверную ручку. Пикеринг с осуждением покосился на приятеля. — Удивительно, как вы при всей вашей несдержанности не вломились в незапертую комнату.       Мужчины остались на пороге, дожидаясь ее отклика. Вскоре миссис Пирс вернулась. Лицо ее выражало крайнюю степень озабоченности: — Мисс Дулитл нет в комнате. — сказала она.       Самообладание вновь покинуло Хиггинса и он ворвался в комнату прежде, чем миссис Пирс успела его остановить.       Спальня была пуста. Нетронутая постель, зашторенное окно, бумаги и книги разложены по местам. Вчерашнее бальное платье, аккуратно сложенное, лежало на стуле. Ничто не выдавало в этом помещении присутствия человека. Словно комнату только приготовили к появлению Элизы и она не жила здесь последние полгода!       Казалось, будто хозяйка просто отлучилась на минуту, но куда девчонка могла уйти ранним утром одна, не захватив ничего из вещей, одна?       Несколько мгновений Хиггинс провел в оцепенении, но тут же заметался по комнате, словно раненный тигр. — Где же она?! — Хиггинс отдернул тяжёлую штору, распахнул платяной шкаф, срывая с вешалок платья, как будто Элиза могла прятаться за ними. — Хиггинс… — Пикеринг осторожно вошёл в комнату. Он приблизился к профессору и положил руку ему на плечо. — Элизы здесь нет. — Как будто я не заметил! Черт бы ее побрал!       Хиггинс был в ярости. Полковник же, напротив, был испуган. — Что могло случиться, Хиггинс? Куда она могла уйти? Ей же, в конце концов, некуда идти! Нам нужно заявить в полицию, бежать на поиски!..       Словно не слыша слов приятеля, Хиггинс едва слышно пробормотал: — Всё-таки ушла… — Всё-таки? — Пикеринг подскочил. — Вы что-то знаете, Хиггинс? — Мы с Элизой повздорили вчера. — отозвался Хиггинс сквозь зубы. — Уж не знаю, что ей взбрело в голову.

***

— Это вы ей во всем потакали, Пикеринг! — продолжал Хиггинс распаляться спустя десять минут. Они переместились в его кабинет, забыв про завтрак. — Вот она и решила, что может делать, что хочет! — Сейчас главное — найти Элизу. — отвечал взволнованный полковник. — Куда она могла пойти одна, среди ночи? — Куда она могла пойти… — Хиггинс прекрасно понимал, что Элиза, хорошо ими натасканная, не пойдет куда попало. Правила приличия не позволят ей стучаться к чужим людям в два часа ночи. Но он совершенно не представлял, что могло взбрести ей в голову. — Вот что, Пикеринг, я полагаю, нам придется обратиться за помощью к моей матери. Она лучше понимает, какими категориями мыслят вздорные девицы. С теоретической точки зрения, разумеется.       Уже дома у миссис Хиггинс они додумались позвонить в полицию, в результате чего навлекли на себя праведный гнев хозяйки. — Вообще, какое вы имели право заявлять об этой девушке в полицию, как будто она воровка или потерянный зонтик? Безобразие! — она села, крайне возмущенная. — Ладно ты, Генри, но от вас, полковник, я ожидала большего благоразумия…       Она замолчала. Хиггинс нетерпеливо притоптывал ногой, Пиккеринг накручивал усы. Оба выглядели как провинившиеся мальчишки, не желающие признавать вину и в то же время сочиняющие мысленно оправдания и извинения. — Элиза здесь, у меня. — наконец сообщила им миссис Хиггинс. — Она наверху. Бедная девушка пришла ко мне сегодня утром. Уйдя от вас, она в ярости металась по улицам, хотела утопиться, и если бы не встреча с одним знакомым джентльменом, все могло бы кончиться трагически. — Какой еще, к чертовой матери, джентльмен? — нахмурился Хиггинс. — Тебя только это беспокоит, милый? — приподняла бровь миссис Хиггинс. — Мистер Эйнсфорд-Хилл, ты встречался с ним у меня и, между прочим, очень грубо обошелся с этим молодым человеком и его сестрой. Фредди хороший мальчик, он позаботился об Элизе, успокоил и привел ее ко мне, когда понял, что она не может вернуться домой… Возможно, Элиза обязана ему жизнью. — Ему?! — Хиггинс вскочил, опрокинув стул, на который мать заставила его сесть пять минут назад. — Это я подобрал ее на улице, я научил ее всему, что она знает, сделал ее похожей на человека, а не на огородное пугало. Без меня она ничто, я создал ее из ничего и вытащил из той грязи, в которой влачила свое жалкое существование! А она… Она запустила в меня туфлями! Влепила мне в физиономию сначала одну туфлю, потом другую. А сколько гадостей наговорила! — Она рассказала мне, как отвратительно вы поступили с ней. — перебила сына миссис Хиггинс. — Она привязалась к вам обоим. Она так старалась ради тебя, Генри! Ты даже представить себе не можешь, что значит для такой девушки умственная работа. Наконец наступает великий день. Она справляется с труднейшим испытанием без единого промаха, а вы возвращаетесь домой и, даже не замечая ее, начинаете рассказывать, как вам надоела вся эта история и как вы рады, что все наконец кончилось. И ты еще удивляешься, что она запустила в тебя туфлями? Я бы в тебя кочергой запустила!       Спустя добрых полчаса, когда мистер Хиггинс соизволил успокоиться, а его мать уговорила мистера Дуллитла на время скрыться, чтобы дать профессору объясниться с его дочерью, Элизу наконец позвали вниз. Девушка спустилась в гостиную.       Ее лицо хранило следы тяжелой бессонной ночи. Под глазами залегли тени, мертвенно-бледная кожа резко контрастировала с привычным здоровым румянцем, который появился на ее щеках за время жизни на Уимпол-стрит. Однако это не мешало ей выглядеть очаровательно. Раздрай, царивший в ее душе, Элиза умело скрывала, ни единым жестом или взглядом не выдавая волнения. — Здравствуйте, профессор Хигинс. Как вы себя чувствуете? — вежливо поинтересовалась она. Хиггинс мгновенно рассвирепел. Применять против него его же уроки! Мысль о том, что сама по себе Элиза ни на что не способна, приободрила Хиггинса, и он вступил в спор.       Дальнейший разговор мог бы закончиться рукоприкладством. Невозмутимость Элизы, ее отвлеченность выводили Хиггинса из себя. Она не желала возвращаться домой, вместо этого ломая комедию, как будто на него могли подействовать все эти светские приемчики, им же привитые. Если бы не миссис Хиггинс, он бы придушил Элизу прямо на глазах у ее родителя, но мать своими едкими комментариями охлаждала его пыл ровно настолько, чтобы он остановился на несколько минут и снова вступил в бой, зацепившись за чужую реплику.       Он злорадно ухмыльнулся, увидев, как понурилась Элиза при известии о предстоящей свадьбе отца. Хиггинс не знал толком о ее жизни до Уимпол-стрит, его не слишком интересовал быт трущоб, поэтому о семье Элизы ему было известно только из ее коротких рассказов в самом начале. Девушка и сама не стремилась делиться подробностями, очевидно, ей несладко приходилось с отцом и мачехой, раз она умудрилась сбежать от них и жить на скудный доход цветочницы, пока они не встретились. И в эту минуту, когда Элиза покорно соглашалась поехать на свадьбу, недоверчиво кривя губы, пока отец убеждал ее в перемене в характере мачехи, сердце на мгновение кольнула жалость.       Но стоило им остаться одним, как от сочувствия не осталось и следа. — Ну вот, Элиза, вы и поквитались со мной, по вашему выражению. Довольны вы, или вам еще мало? Может быть, вы хоть теперь образумитесь? — спросил он, загнав девушку в угол. — Вы хотите, чтобы я вернулась только затем, чтобы подавать вам туфли, терпеть ваши вздорные причуды и быть у вас на побегушках? — Я не сказал, что хочу вашего возвращения. — Ах вот как! В таком случае о чем нам вообще говорить? — О вас, не обо мне. Если вы вернетесь, я буду относиться к вам точно так же, как относился до сих пор. Я не могу переделать себя и не собираюсь менять свои манеры. — Хиггинс изысканно поклонился и тут же оскалился в ухмылке, выдавая насмешку. — Кстати, веду я себя нисколько не хуже, чем полковник Пикеринг.       Элиза опустилась на тахту и сложила руки на коленях. Опустив голову, она долго молчала, а затем тихо, но твердо сказала: — Мне все равно, как вы со мной обращаетесь. Ругайте меня, бейте, пожалуйста, — я к этому привыкла. — и без того бледное лицо Элизы лишилось всех красок. — Но раздавить себя я не позволю. Вы переделали меня, сломали и вылепили заново, словно я кусок глины, а не живой человек. Вы научили меня говорить, вложили правила и знания, но мой разум по-прежнему принадлежит мне и я сама хочу принимать решения, а не быть игрушкой в ваших руках. Вы хотите забрать мою душу, то, что делает меня мной. А я хочу быть безразличной к тому, для кого безразлична я. — Это торгашеский принцип, Элиза. Все равно что, — Хиггинс, не задумываясь ни на мгновение, точно воспроизвел ковент-гарденскую манеру речи. — «Фиялочки» продавать. — Я знаю, что вы прятали письма от Фредди. — вдруг перебила его Элиза, тряхнув головой. — Он думал, я не желаю знать его, избегаю, и был страшно напуган, увидев меня у реки ночью. — К черту Фредди, причем он здесь вообще? — Вы злой, вы тиран, вы деспот! — забормотала Элиза, не в силах собраться с мыслями. Она была близка к слезам, но из последних сил держалась, не желая демонстрировать слабость Хиггинсу. — Вы хотите не просто иметь меня под боком. Вам мало, чтобы я подавала вам туфли, вы хотите, чтобы я думала только о вас, тогда как вам до меня никакого дела! Я знаю, я простая, темная, а вы большой ученый и джентльмен. Но ведь и я человек, а не ком грязи у вас под ногами. Мне хочется чуточку внимания, ласкового слова! Я не смею ждать от вас и этого, а о большем… Даже мечтать смешно. Но отпустите меня! Дайте мне дышать, жить! Не привязывайте меня к себе еще сильнее, чем уже есть. Каждая девушка имеет право на любовь. И я хочу… — Элиза всхлипнула. — Я хочу любить и быть любимой. Фредди любит меня. И я бы узнала об этом гораздо раньше, если бы вы не…       Элиза запнулась. Хиггинс вздернул одну бровь. — Если бы вы не действовали у меня за спиной. — закончила она и вдруг яростно добавила. — Если бы вы не крали мои письма! — Да сдались они вам! — Хиггинс закружил вокруг Элизы. — На кой черт вам записочки от этого глупого мальчишки? У вас были уроки, выставки, театры! У вас было все, чтобы вы хотя бы отдаленно стали напоминать девушку, а не мартышку, а вы сетуете на отсутствие любовных серенад под окнами. О чем вы вообще думаете, безмозглая вы девица, неужели вам ничего больше не нужно в жизни? — Мне нужно, чтобы меня считали человеком, а не послушным манекеном, выполняющим любые прихоти. — А Фредди, думаете, не будет требовать от вас выполнения своих прихотей? Для него вы не красивая мордашка в нарядном туалете? У него нет ничего за душой, да и в голове пусто, чего ради вы здесь распинаетесь? Ради этого идиота? — Фредди любит меня. — повторила Элиза. — И он не идиот. Быть может, он не слишком умен, если сравнивать с вами или полковником. Да, Фредди бедный и слабенький, но он любит меня и принимает такой, какая я есть. — Какой же? — язвительно осведомился Хиггинс. — Ряженной куклой? — Простой девушкой со своими чаяниями и страданиями. Он полюбил меня, зная, что я всего лишь цветочница, у которой нет ни гроша, но которой однажды сказочно повезло. Знаете, — она слабо улыбнулась. — Когда я еще плохо читала, полковник Пикеринг дал мне книжку со сказками. Это было очень увлекательно. — Хоть что-то ваш умишко смог осилить и оценить. — Элиза не обратила на его реплику внимания. — Знаете, какая сказка показалась мне ужасно знакомой? — Боюсь представить. — Хиггинс отвернулся к окну. — Золушка. Я жила в нищете, не знала ничего, кроме работы и грязи. А потом в моей жизни появился человек, который изменил ее словно по мановению волшебной палочки. — Если вы забыли, ваше «превращение» произошло после долгих усилий с обеих сторон. — заметил Хиггинс. Элиза кивнула. — Именно. В моей жизни случилось чудо, а за ним последовала долгая и тяжелая работа. Но я хочу сама решать, что будет со мной дальше, а не покорно принимать подарки или пощечины от судьбы и от вас. Вы сожгли все письма Фредди и можете сжечь еще хоть сотню. Мне не привыкать копаться в золе. Вы моя фея, но вы и моя мачеха. В конце концов я все равно сделаю по-своему и вы не сможете этому ни поспособствовать ни помешать. Заприте меня на Уимпол-стрит, но вы не отнимете у меня мою суть, даже если она заключается в том, что лицо мое покрыто сажей. — Ах вы наглая, бессовестная девчонка! Но все равно, это лучше, чем ныть, лучше, чем подавать туфли и находить очки, правда? — пораженный Хигинс встал. — Черт побери, Элиза, я сказал, что сделаю из вас настоящую женщину, — и сделал. Такая вы мне нравитесь. — Да, теперь вы будете хитрить и заискивать. Поняли наконец, что я не боюсь вас и могу без вас обойтись. — Конечно, понял, дурочка! Пять минут тому назад вы висели у меня на шее, как жернов. Теперь вы — крепостная башня, боевой корабль! Вы, я и Пикеринг — мы теперь не просто двое мужчин и одна глупая девочка, а три убежденных холостяка. Выбросьте из головы этого сопляка Фредди и наша жизнь снова станет замечательной и уютной. — Элиза, экипаж ждет. Вы готовы?       Переодевшаяся миссис Хиггинс вошла в гостиную. — Да, вполне. — принявшая спокойный, непринужденный вид, Элиза кивнула. — А профессор не едет? — Ну конечно, нет. — миссис Хиггинс рассмеялась. — Он не умеет вести себя в церкви. Он постоянно отпускает во всеуслышание критические замечания по поводу произношения священника. — Значит, мы больше не увидимся, профессор. Всего хорошего.       В дверях она обернулась: — Спасибо вам. Прощайте.