Для тебя

Хелен Маккрори является бледным лучам сцены и вежливым аплодисментам, гордо вздымая голову. Присутствие — честь, возможность озвучить судьбоносное решение и внести малую лепту в церемонию награждения, не иначе. Кто из собравшихся в действительности желает победы своим «соотечественникам», не озираясь по сторонам в поисках ненавистного лица? Близкого коллеги? Премия, слепленная из целостного куска в мужскую физиономию скульптурных стандартов, блистает златом на окраине трибуны и подманивает взгляды. Лара Пулвер — чуткая и замечательная подруга, но прежде всего талантливая актриса. Её светлые глаза устремляются к эпицентру событий и отчего-то искрятся надеждой, изредка поглядывая на горе соседа. Экран мелькает номинантами, угадивших туда по самым разнообразным причинам: от таланта до чести. Думается, одно разглядывание кандидатуры как возможного победителя церемонии уже сравнимо с толикой победы, ведь так ласкает самолюбие. Средь них, разномастных и эпатажных, проносится Эндрю Скотт, высказывающий причудливую реплику — боги, неужели нельзя было выдрать отрывок попроще? Будь Стивен чуть ближе, то гарантированно подшутил бы над робостью исполнителя, напомнив про случай в треклятом магазине: «как дела, мистер секс?» — и хотя едва ли начавшееся награждение таит в себе еще нескольких конкурентов, бездонные глаза и нахальная улыбка служат зерцалом исхода. Все предрешено. Стивен Рей, Эндрю Скотт, Джозеф Моул, Мартин Фримен. — И в две тысячи двенадцатом году, Бафта за лучшего актера второго плана, — сердца замирают, дыхание останавливается. И даже заранее уверенный в собственном предсказании едва заметно подергивается на задних рядах, выжидая заветного имени. Эндрю чувствует, с каким волнением Лара сжимает его колено, прикусывая губу, — достается Эндрю Скотту. Хвалебный вопль поднимается, подобно тревожной сирене. Эндрю скрывает лицо в руках, пытаясь запрятаться в собственные пальцы, но когда слышит чудом не затерявшееся в толпе «поднимайся» — тяжко вздымается и оказывается захвачен в крепкие объятия. Стивен сжимает его аки плюшевого медведя, безумно скалится своей белоснежной улыбкой на пару с подружкой-доминанткой, доводя до исступления от счастья. В неверии оказываясь на сцене, первым делом он цепляется за статуэтку, шепча разнообразные благодарности. Его речь — смесь природной неловкости, смущенного смеха и тяжких вздохов, сопровождаемая периодическими метаниями за проклятой трибунной: туда-сюда, туда-сюда. Когда триумф сходит за нет, Эндрю следует за сцену, встречаясь с любопытным взглядом камеры и собственной бесконтрольной улыбкой: — Вы только посмотрите, Эндрю Скотт очень трясется! — Да, я трясусь! Я полностью трясусь и через несколько секунд могу упасть. Я не ожидал, боже, я не ожидал что смогу победить. Знаете, я чувствую столько эмоций, потому что прямо сейчас думаю о своих родителях. Я жду не дождусь, чтобы избавиться от этого пиджака и выпить шампанского! И он избавляется. После, когда окончательно напивается и нескончаемо розовеет от встречного потока заговорщицкой похвалы, точно становится самым ходким мальчишкой закрытой школы. Его пуговицы расстегнуты, в прядях играет сумрачный ветер и хмельная ехидность, а черные жемчужины плавятся в теплых глазницах, что за долгое время празднования могли бы намертво слипнутся. Эндрю — неудержимый поток жизнерадостности, сметающий любую компанию и выпивку на своем пути. Лишь спустя несколько часов, когда самые старые и позабытые коллеги разъезжаются, Стивен подхватывает его: усаживает в машину, трогаясь к квартире именинника — к их квартире, по правде. Эндрю порядком шатает, а на языке крутятся разнообразные ирландские кричалки, которые подпитывают и без того бодрый дух. Да, это его чертов день, детка! Они танцуют. Стивен — плавно, окутывая мужчину так, словно всю жизнь играл заботливых кавалеров при роскошных королевских балах, чаруя женщин несвойственной воспитанностью. Эндрю — резво, утаскивая партнера за собой, подчас неподражаемо хохоча над неуклюжестью собственных ног и абсолютно-точно-не-наигранной женственностью. Теплый свет, поздний вечер и звучный Elvis Presley — идеальное завершение негаданного праздника. Когда Стивен останавливается, Эндрю выжидающе разглядывает его, не спуская расплывчатого взгляда с пламенных теней столь чудесного лица. — Любовь не терпит объяснений. Ей нужны поступки. — в полтона произносит небезызвестный любитель «пидорской поэзии», осматривая изменения в ирландской физиономии. Он, ко всеобщему удивлению, затевается звонко хохотать и уваливается на чужое плечо, щекоча ткань темного пиджака скачущим смехом. Стивен терпит опьянелые издевательства с несколько секунд, прежде чем уцепиться за Эндрю как за наградную статуэтку — она, к слову, расположилась в прихожей, служа приятным воспоминанием, — и смять ткань белесой рубашки. Его ладони, теплые и массивные, подтягивают едва ли не ватного мужчину к смазанному поцелую. Эндрю замирает, теряя былое веселее и статус победителя Бафты в несколько мгновений, укладываясь прямиком в лапы Стивена. Лишь спустя время до него доходит, что находясь под влиянием загребущих движений и расчетливых губ, придется «выплескивать эмоции» несколько иным, не менее приятным способом. «Для тебя одного организовали целую церемонию, Эндрю» — меж вздохов и томных мурчаний шепчет Стив. «Это для тебя, Стивен» — гордо произносит Эндрю, выигрывая новенькую Бафту спустя два года.