Баллада о крови и вечной жизни

Когда Марсель въехал в Олларию, она уже встала… виноват! Стала Раканой. В прошлой жизни, как бы пошло сие ни звучало, он не так уж часто наведывался в столицу, чем снискал себе репутацию «обходительного, но загадочного домоседа, определённо богатого и со вкусом, но страшно ленивого». Не понадобилось проявлять чудеса внимательности, чтобы обнаружить некоторые несоответствия между «было» и «стало»: тут даже дома погрустнели. А ещё Оллария теперь называлась ужасно неприличным словом, которое нужно было произносить вслух, не покраснев! Новый непрошеный государь ставил условия поистине чудовищные. Вот бы и его поставить… в интересную позицию. Неозвученный каламбур не радовал, поскольку поделиться им было не с кем. Уже не совсем виконт, но хотя бы чуточку Валме подъезжал к родовому особняку, от которого родитель щедро позволил откусить два южных крыла. Фактически, в распоряжении Марселя оставался весь дом — слуги хорошо обучены и молчаливы, родных тут сейчас нет, а глухонемой камердинер, кажется, и вовсе умер. — С возвращением, сударь, — новый камердинер выглядел молодо, его обратили совсем недавно. Судя по настороженному взгляду, он получил кое-какие распоряжения в письменном виде. — Здравствуй, Луи, — загробным голосом сказал Марсель. Он очень старался, и настороженность на лице молодого человека сменилась испугом. — Я знаю, что отец не желает больше видеть меня в этом доме — можешь не утруждать себя, подбирая слова для этого. — Как скажете, — пробормотал новенький. Слова он действительно забыл, судя по всему. — Позвольте проводить вас… в южное крыло… С видом узника, обречённого на вечные муки, Марсель проследовал за ним. Проверять хлипенькую легенду на этом юнце, у которого ещё клыки не деформировались, было неуместно, а сразу рваться в высшее общество — неосмотрительно. Считать ли высшим общество куртизанки и её очаровательного мужа? Может, и не стоит, но в доме Капуль-Гизайлей он явно узнает больше, чем где-либо. — Проходите, сударь, — бедняга не понимал, как теперь к нему обращаться. Сам Марсель с удовольствием отзывался на «капитана» и не грешил против истины — в отличие от жестокого отца, Рокэ его хотя бы не разжаловал! Что теперь делать с титулом, пусть решает государь. — Велите подать свежей крови? — Велю, — он рассеянно отослал мальчишку, разглядывая родные стены. Гобелены со сценами охоты, портреты предков, резные панели, книжки и прочие прелести при свете дня казались какими-то пыльными, хотя в доме всегда поддерживали чистоту. Дождавшись свой завтрак — тот, что на хрустальных ножках, а не на человеческих, — Марсель устроился в излюбленном зелёном кресле и поставил бокал с кровью на подлокотник. Тело требовало отдыха, хотя вовсе не нуждалось в нём. Что ж, капризные привычки придётся заглушить — одним бокалом, вторым, да и хватит, в конце-то концов, последний раз он ел совсем недавно… Повезло — на подъезде к столице какой-то честный человек, пусть и не из знатных, ратовал за свержение Альдо Ракана и поднимал мятеж. Кажется, за ним даже шли люди из соседних деревень, побросавшие свою работу. Если бы у них получилось… — Сударь, вам письмо, — влетевший без стука Луи был ещё бледнее, чем ему полагалось по природе. — От Ра… от его величества. — Само, что ли, приехало величество? — удивился Марсель, забирая конверт. Ну конечно, нет. Молодой человек исправился и бесшумно вышел, хотя ему явно было безумно интересно — не меньше, чем самому Марселю, сломавшему печать через секунду после прощального хлопка двери. Какая скорость и какая сообразительность! Разумеется, величество писало не лично, а пользовалось услугами секретаря, но суть оставалась той же: Альдо Первый великодушно выражал признательность за пресечение мятежа, расценив победную дуэль с безымянным повстанцем как заботу о недавно укрепившейся власти династии Раканов. Закатные твари, как же это мерзко — Марсель бы с удовольствием поддержал хоть лютую нечисть, хоть крестьян с вилами, чтобы те покромсали агарисское величество, но в последний момент решил, что ему важнее заслужить какое-никакое доверие короля. Иначе в столице не удержаться, иначе всё было зря. И вообще — он очень хотел кушать, а этот вдохновенный борец за правду перегородил весь тракт. Присягой сыт не будешь, а он так и так собирается врать… Итак, теперь у него есть заслуга перед Раканом и приглашение во дворец, дабы обсудить подробности и поговорить об Урготе. Ощущение мерзости усиливалось. Он не до конца уверен, что надо делать именно так, а кто ж уверен?! Главное, что мы в городе и нас отсюда пока не вышвырнут, а потом… будет потом. Залпом опустошив бокал, благородный убийца принялся строчить вежливый ответ. Завтра — знакомиться с непрошеным величеством, надеяться на титул и делать вид, что граф Тристрам с его письмами Фоме проехал по другой дороге. Сегодня — дождаться темноты и любой ценой наведаться к Марианне, потому что о столичной жизни разжалованный виконт не знал ни кошки, а это ему было ох как нужно. Бокал, неосмотрительно оставленный на подлокотнике, соскользнул и разбился. Дурное предзнаменование, хотя кто в них верит? Кое-как отпихнув ногой осколки, Марсель наполнил новый бокал и поставил на стол — хитрый луч раннего солнца пробрался сквозь тяжёлые шторы, и через хрустальную стенку тёмная кровь казалась сгустком пламени. — Никогда не думал, что ваше присутствие может стать назойливым, — обратился к бокалу Марсель. — Но не волнуйтесь, я всё помню. Хороший вопрос, кто здесь волнуется… Альдо Ракан был не просто узурпатором и врагом всякого благоразумного человека, он был молодым, а оттого жестоким охотником на вампиров. В доме Валмонов о нём слышали не так много и не знали причин, толкнувших горе-принца на охоту за упырями, однако какие-никакие вести всё равно доходили. Описание ран, оставленных дикому вампиру в предместьях Агариса, повергало в ужас. Больше ужасало лишь то, что бедолага остался жив. В самом деле, зачем убивать, если бессмертное тело — идеальная кукла для оттачивания пыток и ядов? Среди людей об этом вряд ли кто-то знал, а если знал, то был мёртв: в устранении соперников и союзников новый государь определённо разбирался. С улицы донёсся струнный перебор, и Марсель поборол искушение запустить из окна что-нибудь тяжёлое. Это была лютня, всего лишь лютня, но играла она бесконечно долго, а рядом кто-то смеялся. Ни стыда, ни совести у людей! Пришлось подняться в свои комнаты, затребовать цирюльника и громко с ним болтать, только музыка всё равно звучала в ушах, и никуда ты от неё не денешься. — Коронация прошла на двадцать четвёртый день Осенних Молний, — послушно рассказывал слуга, уделяя большее внимание обвисшим хозяйским локонам, чем разговору. — В Нохском аббатстве. — Это я знаю, — нетерпеливо перебил Марсель. — Дальше что? — Первого или второго Зимних Скал… — отлично, мы уже в этом месяце. Побыстрей бы! — Нет, кажется, первого. Или второго? — Неважно, любезный. — От собственного елейного голоса аж передёрнуло. — Вы продолжайте. — Слушаюсь, сударь… Коронационные празднества для горожан, организованные на территории Доры, — проклятье, он как будто читает с листа какой-то синопсис, — превратились в давку с множеством погибших. Маршалу Эпинэ пришлось взорвать ворота… — Какому-какому маршалу? — Первому маршалу Талигойи, — чёрный вестник оторвался от работы, чтобы пожать плечами. — Роберу Эпинэ. — Мило. Что ещё я пропустил? — Суд, сударь, но это вы и так знаете. — «Суд-сударь», чтоб тебя кошки драли. Это не смешно! Суд-сударь… — Процесс завершился позавчера. Или вчера? Нет, кажется, всё-таки позавчера… — Завершился и хвала Леворукому. Кто победил? Вопрос поставил умника в тупик. Через полчаса всё-таки удалось вытянуть неподтверждённые сведения о том, что во время приговора всё раза четыре перевернулось, а в итоге ситуацию спас кардинал Левий, и Рокэ теперь в Нохе. Был скандал, доверительно сообщил цирюльник. Ему так сказали. Сначала были обвинения, и казалось, что их никто не опровергнет. А потом всё как перевернулось! А ещё… Признаться, рассказ был куда более складным, но Марселю ничего не нравилось и к тому же он слушал вполуха. Стоило ли поспешить на той неделе и приехать в столицу раньше? А что бы он сделал? Глупо полагать, что совсем никто не пытался вытащить Алву из Багерлее, раз не вышло… значит, плохо старались! У вампира больше возможностей, особенно у того, который два вечера слушал рассказы Бонифация о тюрьме. Под покровом ночи, через тайный ход, бесшумно и не зажигая света… Разрубленный Змей, да всё бы получилось, только теперь уже поздно кровь цедить. — …в государственной измене, в изнасиловании, в демонопочитании, — заканчивал цирюльник. Волосы уже выглядели прилично. — И, конечно, в вампирстве. — И что? — если бы это сердце могло биться быстрее, оно бы сейчас спятило. Рассказчик нахмурил брови, вспоминая: его-то в зале суда лично не было, был троюродный племянник, приходившийся кем-то там кому-то там и незаметно посасывающий кровь у фрейлин. Очередной шальной луч света с улицы отразился от какой-то стекляшки на потолке и ударил по глазам цирюльника. Вампир среагировал с той же скоростью, с какой простые люди отзываются на суеверия, побросал свои приборы и прикрыл ладонями глаза. — Да сколько можно! — рявкнул Марсель, наблюдавший эту сцену в зеркале. Слуга от неожиданности опустил руки. — Не обращайте внимания… плохой день. Он же ночь. Вы свободны. — Как скажете, сударь. Не желаете ли дослушать?.. — Нет. Нет, он не желает, он совершенно не желает. Да, это трусость… ну и что? Всё равно уже ничего не поправить, Рокэ у Левия, он жив и, видимо, цел, иначе бы разговор пошёл совсем другой. Ещё какое-то время Марсель просидел один, угрюмо таращась в зеркало и представляя, как сейчас придётся гримасничать на пороге у Коко. Мог, не мог… успел бы, не успел бы… Рокэ говорил, что он слишком много думает о делах вампирских и слишком мало — о государственных. Как ни крути, он был прав, но жизнь выкинула такой кульбит, что всё вышло строго наоборот: это маршал слишком мало знал о вампирских делах и слишком много — о государственных. О том, что узурпатор хочет от Талига, Олларов и от Алвы лично, ещё можно было догадаться. Но о том, чего он захочет от вампира, никто не предупреждал. — «Не спит дитя луны и крови», — процитировал Марсель и встал. Искушение надеть всё чёрное было велико. — «Мы к ночи равнодушны…» Разрубленный Змей, ну и бред. Ночью-то мы как раз и живём… Какая, как говорится, прелесть, хотя ничего прелестного и в помине нет: человек, хотел он того или нет, притворялся вампиром, а теперь вампир притворяется человеком. Ближе к вечеру, стараясь не думать о том, о чём было невозможно не думать, Марсель Валме нагло переоделся в родовые цвета и отправился врать дальше.

***

Робер Эпинэ оказался мрачным человеком, говорившим ужасные вещи. Например, начал он с того, что прошение о высочайшей аудиенции временно отклонено — государь, конечно, сожалеет, но дел у него немного больше, чем принимать всяких марселей, пусть они и оказали услугу. Н-да, после суда над Алвой количество противников Ракана закономерно возросло. Забавно, что у этого Эпинэ лицо такое, словно он был одним из них, а потом проснулся. — Разумеется, вам сообщили бы об этом надлежащим образом, — деревянным голосом говорил маршал, очевидно раздосадованный тем, кто к Марианне пришёл кто-то ещё. — Я узнал об этом раньше как друг его величества, и повод сообщить вам подвернулся совершенно случайно. — Как жаль, — не соврал Марсель и пошёл с козырей. Какая, к Леворукому, разница, терять нечего! — Господа, я не хотел говорить этого при всех и давить на жалость — поверьте, мне это не нужно, но раз здесь присутствует близкий друг его величества… Смею ли я надеяться, что мои слова достигнут его ушей? — Я не могу ничего вам обещать. — Робер ему не доверяет и очень правильно делает. Впрочем, кажется, он тут никому не доверяет. — Возможно, вы знаете, что меня несправедливо лишили титула и большей части наследства. Для дворянина это невыносимо, особенно для того, кто рискует своей жизнью ради государя. — Кажется, вас об этом не просили, мой дорогой друг, — заметила Марианна. Она была как всегда обходительна, но очень холодна, и на секундочку стало обидно. — И не хотите ли вы сказать, что ваш… несправедливо отобранный титул не может немного подождать? — Может, — Марсель изобразил полную покорность судьбе. — Конечно, может. Возможно, моё доброе имя будет восстановлено после смерти… — Что же, вы хотите сказать, что умираете? — только теперь в глазах Робера мелькнул интерес. Ему определённо стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь. Марсель демонстративно отказался от вина и, придав себе как можно более печальный вид, понёс в мир великолепную легенду Чарльза Давенпорта. Так все присутствующие узнали, что военный поход был отчаянной авантюрой умирающего, который решил перед неизбежной кончиной попробовать всё. Очень помогал Капуль-Гизайль: он немедленно подтвердил, что гость совсем плохо ест, а выглядит и того хуже — глядите, нет, вы глядите, они с дорогим маршалом почти что братья-близнецы, хотя один мотался по городу и решал государственные проблемы, а второй сидел дома и спал до вечера. Робер сдался и начал проявлять сочувствие, только Марианна не верила — она слишком хорошо знала своего прежнего любовника. А прежний любовник был беззаботен, немного загадочен, весел и здоров, как бык. Несостыковка вышла! В остальном всё сходилось, и никто не стал задавать каверзных вопросов. Марианна медленно покачала головой, выражая то ли сострадание, то ли подозрительность, и мягко спросила: — Так за что же вас отлучили от семьи? — О, я ведь с позором бежал из действующей армии… — кажется, не стоило сообщать об этом с гордостью. — Понимаете, друзья, к тому моменту я понял, что для меня такая жизнь совсем невыносима. На чужом воздухе моё здоровье лучше не становилось, да и война, сами понимаете… — Сражение в количестве одной штуки, да-да. Но можно посчитать и подлунное фехтование с Вороном. — Авантюры и риск — не моя стезя. Мне больше всего хотелось вернуться и встретить неизбежное дома, но увы, родительские ожидания оказались слишком высоки. — От вас хотели честной смерти в бою? — Робер невесело усмехнулся и пригубил своё вино. — Вам это может показаться странным, но, поверьте, многие мечтают об этом. Ну и извращенцы. Было бы чем гордиться! — Истинно так. Вы были бы лучшим сыном моего отца, чем я, — нахальная ложь, впрочем, далеко не первая за этот вечер. — Мы не поняли друг друга, и мне было отказано во всём, раз я так подвёл свой род. А потом… не буду докучать вам деталями. Я просто хотел бы по возможности умереть дворянином, а уж что это будет — болезнь, дуэль или несчастный случай, пусть распоряжается судьба. — Вы вовсе не докучаете, — Марианна колебалась и, кажется, хотела знать больше. Приятно, но неуместно — остальную часть он ещё не придумал. — Мне не нравится, что я отнимаю ваше время невесёлыми разговорами, — приподнявшись, Марсель одарил даму учтивым поклоном. — Я знаю, что растерял всё ваше доверие и вашу признательность, и скоро уйду. — Не стоит… — интересно, Робер действительно проникся или просто рад, что соперник в делах сердечных скоро даст дуба? Нет, не такой он человек — в самом деле пожалел. — Мы все ошибаемся, да и жизнь — несправедливая штука. — Оставайтесь, — поддержал Коко и комично передёрнул плечами: — Мы здесь, конечно, не говорим о всяких ужасах, но всегда готовы поддержать своих друзей. Верно, дорогая? Ведь дружба вечна! — Не всякая, — уклончиво ответила Марианна, принимая от Робера бокал. На кого она намекает? Тут город кишмя кишит предателями и беглецами, даже как-то неловко думать на себя. — Но вы правы, не будем о грустном. Только говорить о негрустном не получалось. Марсель слегка пожалел, что выбрал себе такое скорбное амплуа, но выхода у него не было — все другие варианты обязывали его регулярно появляться в обществе, пить вино, гулять на солнышке и совершать прочие неосмотрительные вещи. Всё, что ему было нужно, это узнать побольше о судьбе Рокэ и в конце концов пробиться к нему самому, хотя теперь это казалось не то запоздалым, не то лишним. Нет, к кошкам дурные мысли… И так все молчат! Марианна, казалось, глубоко задумалась, а Эпинэ просто выпал из реальности и безмолвно прикладывался к вину, созерцая на дне бокала каких-то призраков. Судя по всему, ему нелегко давалось это маршальство, да и вообще не похож на довольного жизнью приспешника Ракана. Коко предложил послушать музыку, и все ухватились за эту идею, чтобы хоть немного спасти вечер. Робер порывался уйти, но его удерживали, и он оставался. Как странно: при взгляде на них с Марианной, сидящих почти бок о бок, что-то казалось не то что неправильным… горьким, как вино без крови. — Я вас жутко разочаровал, — повторил Марсель и снова встал. — Это совершенно недопустимо… Прошу прощения, Марианна. Господин маршал, я не настаиваю, чтобы вы докучали его величеству моими просьбами. Мне не стоило… — Всё в порядке, сядьте… — Эпинэ очнулся и налил ему вина. — Всё равно мы все здесь… Простите, забыл, что вы не пьёте. — Иногда можно, — а вот и подходящий случай щегольнуть лекарской склянкой. Убедившись, что на его манипуляции смотрят с должным сочувствием, какое и должен вызывать больной человек, Марсель испытал некоторое облегчение. Главное — не сбиться… Закатные твари, да он точно что-нибудь напутает, если уже не сделал этого. Вот поэтому стоит ускорить события! Как бы теперь вывести беседу в нужное русло? — Марианна, душа моя, вы начали разговор о дружбе… продолжили, точнее. Кто ещё вас расстроил, кроме меня? — На ваш счёт я ещё не решила, — обнадёжила красавица. — А так… Смена власти меняет многих людей. Не хочу говорить об этом при маршале Эпинэ… — И что же нового я услышу? — пробормотал маршал. — Об очередной измене? Одну из таких предотвратил наш друг виконт… к счастью. Он бы ещё громче «к счастью» сказал. Нет, ну точно заговорщик, хотя бы и в мечтах. А ещё друг Ракана называется! Так вот почему Робера тоже на словах о дружбе перекосило… — Помнится, наш друг присягал другому королю и сражался под другим знаменем, — вполголоса заметила Марианна. Опасные слова, которые все пропустили мимо ушей. — Не принимайте близко к сердцу: я правда хочу понять, что вами движет. — Мной? Ничего, кроме эгоистичного желания жить, и я вам всё объяснил, — Марсель развёл руками и очень, очень виновато улыбнулся. — Мне позарез нужно расположение государя, вот и вся история… Не всем дано умение хранить поражающую воображение верность. Вы, конечно, понимаете, о чём я. — Мы все слабы, а сильны духом и телом лишь лучшие из нас, — патетично заметил вернувшийся Констанс. — Но вы снова говорите о печальном, друзья мои! В этот дом приходят повеселиться и отдохнуть, в других случаях я категорически возражаю! — Как же вы меня-то терпите в таком случае? — вымученно улыбнулся Эпинэ. Закатные твари, да он не чужд самоиронии. — Мы вас не терпим, мы вас любим. Итак, все готовы слушать морискилл? К пению птичек подтянулись другие гости, которые болтались по соседним комнатам. Марсель воспользовался случаем и укрепил некоторых из них в вере в свою смертельную болезнь — по счастью, всем хватало слов о «лекарях, которые сошлись только в одном — в исходе», и мало кто пытался уточнить, чем же таким ужасным был болен несчастный капитан в парадном камзоле. Некоторые даже шарахались, какие молодцы. Заметив, что Эпинэ уже точно-точно собрался уходить, Марсель незаметно придвинулся к нему. Талигойский маршал истолковал этот жест по-своему и завязал прощальный разговор: — К слову о верности и прочем… простите за любопытство, Алва знал о вашей болезни? Кажется, вы были его офицером. Кажется ему. Были и ещё будем! Наверное… — Да, он всё знал, — поколебавшись для видимости, сознался Марсель. — Было трудно не заметить. Мы расстались до того, как я решил сбежать, но маршал собирался назначить меня доверенным лицом при посольстве Ургота… Возможно, я неправильно расцениваю его намерения, но мне приятно знать, что он возлагал на меня некоторые надежды. — Гм, — отозвался Робер, с видимым трудом удержавшись от комментариев в адрес наивной самонадеянности бывшего офицера. — Я бы на вашем месте больше ни на что не рассчитывал. Вряд ли Алва высоко оценит человека, предавшего свой флаг и столь явно принявшего сторону его величества Альдо. — Разумеется. Как я уже говорил, не всем дано… и эти слова отнюдь не в мою пользу, — обратив внимание, что Эпинэ уже раскланивается, Марсель бесцеремонно взял его под локоть и оттащил в сторону. — Раз мы заговорили об этом, я немного опасаюсь, видите ли… я слышал разное о том, как Алва поступает с предателями. Мне бы не хотелось расстаться с жизнью таким образом… — Не волнуйтесь об этом, — сдержанно ответил маршал. Отлично, теперь он достаточно разочарован, не заподозрит. — Вряд ли вы увидитесь в ближайшее время. Ворон не покинет Ноху, а внутрь аббатства не пустят ни одного человека, даже если вы изъявите такое желание… Разрешите откланяться, мне пора. Человека пусть не пускают, рассудил Марсель и наконец отстал от Робера. И половины того, что хотел, не узнал, но излишние расспросы были бы опасны. Главное, что он произвёл достаточно ложное впечатление. Да, это вам не папеньку обманывать! У Марианны, бесспорно, остались справедливые вопросы, и на досуге он с удовольствием на них ответит. Если повезёт…