Операция - конспирация

      Санс как магнитом притягивает к себе людей. Даже удивительно, как эта ходячая свалка может обладать таким феноменальным обаянием. В баре собеседники липнут к ней сами: каждый мечтает поболтать с остроумной смешливой занудой. Да, именно занудой: любая попойка с её участием в конце концов превращается в обсуждение философских теорий и практик, секретов строения бургеров и прочей научной дребедени, которую она постоянно вычитывает из своих бесконечных, неизвестно откуда берущихся книжек. Тогда вокруг Санс собирается целый фан-клуб пьяных тунеядцев, истинных ценителей и профессионалов в каждой из обсуждаемых областей. И один из них даже откровенно к ней клеится! Зовёт её «Санси». Папс коробит от одной только мысли об этом. Она недоумевает, чего же в её сестре такого особенного, и решает принять кардинальные меры: достаёт из своих закромов накладные усы. Дверь в бар загадочно скрипит, впуская внутрь не менее загадочного посетителя. Аромат нафталина, насквозь пропитавший плешивую шубку, неожиданно хорошо вписывается в общую атмосферу заведения и располагает окосевших завсегдатаев к незаурядной беседе. Не снимая шапки, незнакомец подсаживается к ближайшей жертве и совсем не подозрительно хрипит: — О уважаемый собутыльник! Частенько здесь бываете? А не хотелось бы вам рассказать поподробнее о богатой культуре этого кабака? Особенно о чём-нибудь на букву «с». Сноудинский бар работает до последнего посетителя. И Гриллби с облегчением выдыхает, когда Папирус с усами набекрень, пошатываясь, наконец хлопает тяжелой дверью. Сегодня он убедился: напиваться за чужой счёт — это у них семейное. Не чувствуя ног, Папс плетётся к дому. Выпускает изо рта тёплый пар, и тот исчезает в луче фонаря. Когда-то она проводила часы на морозе, пытаясь понять, чего в этом паре такого крутого, что Санс не может и дня без дымящейся сигаретки. Да и зачем ей она, если рядом мороз? Он не воняет, но обжигает, колет, трещит, закаляет. Трещит без умолку… Прямо как Санс. Всё всегда сводится к ней. Кого ни спроси, все твердят: «Без неё здесь не весело.» «С ней и выпивки не надо.» «Она красиво говорит.» Кто-то что-то сказал про «убийственный взгляд» и «заразительный смех». «У неё бесплатное пиво и отличная задница!» Папирус громко фыркает и решает, что этого «ухажёра» пора бы уже устранить. Ледяной воздух хлещет по горящим щекам, а мысли играют в чехарду, каждый раз возвращаясь к одному и тому же: она всё гадает, опять что-то ищет в обожаемом образе, в любимых чертах: вспоминает лукавый пронзительный взгляд, низкий прокуренный голос, губы, потрескавшиеся и искусанные в кровь, отличную задницу и заразительный смех. И не улавливает тот момент, когда пара тех самых рубиновых глаз оказывается непривычно, непозволительно близко. Она всматривается в них, в тонкие капилляры, болезненной сеткой их оплетающие, в тёмные круги, нездоровые и убогие, в едва заметные вены на веках. Ей не нравится ничего, кроме последнего: фиолетовые ве́нки похожи на молнии. Большими пальцами оглаживает круглые щёки, нежно и трепетно, и чувствует ответные касания на своих. Папирус спускается ниже, к мягким плечам и будто бы видит сквозь куртку все родинки, бледные шрамы. Даже те, о которых не знает. Санс улыбается ей как-то неправильно, очень уж кукольно, сладко. Говорит что-то, смеётся задорно и звонко, как девочка. Стонет, когда длинные ловкие пальцы нахально сжимают её грудь под затасканным свитером. С тлеющей в руке сигаретой оказывается у сестры на коленях, украшая её изящную шею вульгарными помадными «поцелуями» (с каких пор она носит помаду?), затягивается горьким дымком и предлагающе подносит фильтр к чужим подпухшим губам, что прикладываются к нему, не колеблясь. Выдох — и оба лица на мгновенье теряются в вонючей пелене. Санс буквально валится на родное горячее тело, обвивает руками плечи и шею, приподнимает голову, упираясь подбородком на грудную клетку, что, на удивление, совсем не больно, заглядывает в глаза, томно, так по-чертячьи приторно, и резко тормошит её, как тряпичную куклу. Приятные видения тают, как Папирус под глумливо-заботливым взглядом сестры, растрёпанной, но явно не спавшей. — Страшный сон, а? Ну с бодуна и не такое приснится. — Усмехается и услужливо предлагает, — Водички? Папс слабо кивает, морщась от стыда и головной боли. В стакане шипит аспирин, и Папирус в предвкушении неудобных разговоров пытается выдумать оправдание вышедшей из-под контроля проделке: ну кто знал, что посетители бара «У Гриллби» так щедры на угощения и так охочи до спаивания добросовестных граждан? Знали все, а уж Папирус — особенно. Размышлять о собственных мотивах сейчас физически тяжело, но Санс лишь молча подаёт ей стакан, избавляя обоих от лишних вопросов — Папирус и так слишком много болтает. Особенно пьяной. Кокетливый след бордовой помады у себя на ключице Папс обнаружит чуть позже.