Ночь

      Находиться здесь не было никакого желания. Время тянулось медленно, а полное затишье и отсутствие какого-либо движения делали только хуже. Хотя, не так уж было и тихо. Рядом с Макаком резвились детёныши обезьян, то и дело прыгая друг через друга, таща за хвосты, играюче кусаясь и устраивая целые поединки. Тень упорно старался не замечать малышей, что чуть ли не прыгали ему на голову в порыве своих игр. Они не раздражали Мака, нет, просто тот всё пытался сосредоточиться на том, что скажет хозяину этой горы, когда он увидит его. Нет, было понятно, зачем Тень пришёл сюда, но как объяснить это Укуну, что даже и слова может не дать вставить. Странно конечно, что Макак так сильно задумался над этим. Ему не было дела до того, как отреагирует Царь Обезьян и что скажет, лишь бы не прогнал сразу, не дав объясниться. А это он мог сделать легко, учитывая, на какой ноте разошлись те двое в последний раз. А на какой? В день, когда дух Костяного Демона отошел в небытие, Макак и Сунь Укун перекинулись лишь парой фраз, перед тем, как первый решил уйти, услышав после лишь далекое «Как же я его ненавижу.». Странно, но в этих словах не было даже и капли ненависти, скорее раздражения на фоне… зависти? Макак не был в этом уверен, однако, на его взгляд подобные нотки присутствовали в голосе Мудреца. Хотя, что с него взять? В этих словах могла быть скрыта как и простая неприязнь, выставленная напоказ, так и настоящая ненависть.       Шестиухий мог бы и дальше размышлять на эту тему, если бы на его голову не запрыгнули. Всё-таки детёныши обезьян настолько сильно разыгрались, что решили не оставлять Мака в стороне и захотели вовлечь в свои игрища. Они всегда любили поиграть с Царём Обезьян, когда тот был настроен на это, и думали, что Макак будет в этом деле не хуже. Один запрыгнул на спину, двое других схватились за хвост, четвертый постарался снять сапог, и вот уже Шестиухий полностью отвлёкся от своих размышлений, переключая своё внимание на несносных обезьян.       — Я не буду играть с вами. — спокойно, но с каплей раздражения и усталости заявляет Макак, снимая со своей головы обезьяну, что всё пытался куда-то выскочить из его рук.       Удивительно было то, что вечно мельтешащие перед глазами детёныши совсем не напрягали Мака и не раздражали. И даже такое навязчивое поведение с их стороны не могло вывести Тень из себя, бегай они вокруг него хоть весь день. Казалось, что их общество даже слегка успокаивало. А почему нет? Обезьяны ничего не спросят, ни в чём не упрекнут, ни станут интересоваться чем-то определённым. Они просто будут слушать, глупо хлопая глазами и даже не понимая, о чём идет речь. Даже необязательно им говорить что-то, чтобы вызвать неподдельный интерес к своей персоне. Достаточно просто появится у них на виду, и остаётся ждать, пока эти пушистые комочки не облепят тебя со всех сторон, изучая вдоль и поперёк. Куда невыносимее был их король, с которым Маку совершенно не хотелось пересекаться. Но придётся, ведь он сам вряд ли сможет найти то, зачем пришел, да и Сунь Укун не упустит такую возможность, как припрятать найденную на горе вещь у себя, это было очевидно.       — Отдай, пожалуйста. — со вздохом сказал Шестиухий, смотря на одного из детёнышей, что всё-таки смог снять сапог с его ноги и уже куда-то его тащил.       Обезьяны всё не успокаивались. Пара из них постоянно зарывались в чужой плащ, намереваясь укутаться в него, поэтому Маку пришлось снять его с себя, чтобы те просто-напросто не задушили гостя. Счастью детёнышей не было предела. Они только сильнее разыгрались, устраивая целый переполох рядом с Тенью, прыгая и крича, как заводные игрушки. Они всегда ведут себя так резво? Есть ли вообще момент, когда эти непоседы устают и просто сидят на месте? А если они так веселятся в присутствии Макака, то что же будет, когда придет и сам Царь Обезьян, в котором эти малыши, наверняка, души не чают?       — Не самое удачное место, чтобы отдыхать здесь. — раздался голос откуда-то сзади.       Макак сразу узнал его, как и обезьяны, что тут же замерли на месте, посмотрев на источник звука, а потом рванули со своих мест прямо к нему. Вот и ответ над данный вопрос: детёныши обезьян стали ползать по Сунь Укуну, задорно крича, залезая всё выше и выше. Честно говоря, недовольный вид Царя Обезьян выглядел довольно комично на фоне всего происходящего.       — Пф, с такими сорванцами не отдохнешь. — с усмешкой фыркнул Шестиухий, вставая с земли и беря свой плащ, надевая обратно.       Подойдя к своему сапогу, что успел утащить один из малышей, он надел его обратно, продолжая в своей манере легко улыбаться. Он не был намерен сейчас быть открытым Укуну и, тем более, вести себя с ним, как он ведет себя вне общества, в одиночестве. Легче было бы вести себя как обычно, так проще разговаривать с этой несносной обезьяной.       — Тогда что ты делаешь здесь? — на радость Мака, Мудрец сам задал вопрос, однако, даже не услышав на него ответ, продолжил. — Тебе бы уйти отсюда и не соваться больше. — Царь Обезьян скрестил руки на груди, смотря Макаку прямо в глаза, не чувствуя какой-либо неловкости.       Сунь Укун мог бы закончить этот неприятный для них обоих разговор и просто уйти в свой коттедж, но он уяснил важное — нельзя поворачиваться к своему врагу спиной. Это правило распространялось не на всех врагов, ведь он, сам Великий Мудрец, равный небу, может справиться с кем угодно, но вот только случай с Шестиухим был иным. Тот мало в чём стал уступать Царю спустя время. Он хорошо изучил своего врага, и, если Мак не был сильнее физически, то ловчее и быстрее точно. Поэтому к нему точно не стоило поворачиваться спиной, будь ты хоть тысячу раз уверен в своих возможностях.       — Уйду с радостью. — выдохнул Макак, а с его лица тут же исчезла та лёгкая улыбка. Всё же он был уставшим и не хотел сейчас разглагольствовать перед бывшим союзником, поэтому сразу перешёл к сути. — Только вот у тебя могла затеряться одна моя вещь.       Царь Обезьян вскинул бровь и недоверчиво оглядел Шестиухого. И что это за вещь и откуда?       — Что за вещь? Да и как она могла попасть ко мне? — Мудрец не прерывал зрительного контакта, однако руками то и дело ловил детёнышей обезьян, что так и наровили упасть с его плеч, играясь друг с другом. — Почему именно у меня? Я, знаешь ли, твоих вещей не брал. — с какой-то неприязнью произнес он, дернув носом.       Макак тихо выдохнул, понимая, что похоже придётся либо всё рассказать, либо придумать способ выкрутиться, чтобы избежать ответов на вопросы.       — У меня была тренировка с мальчишкой, — начал было Мак, уже понимая, что неосознано подставил МК перед его наставником. — Никого в моём додзё больше не было и быть не может, поэтому я не знаю, куда ещё могла деться эта вещь.       На лице Царя Обезьян вновь возникло недоумение. Конечно, ему не понравилось, что его ученик проводит время с потенциальным врагом для них всех. Да и мало чему эта тупая обезьяна учит мальчишку! Даже представлять не хотелось. Со своим учеником Укун поговорит позже, сейчас проблема была другая.       — Почему у него не спросишь, где она? Почему ты решил, что она у меня? — Укун не успокаивался, продолжая стоять на месте и сверлить собеседника взглядом.       — Уже спрашивал. Да и в тот день после нашей тренировки он пошёл к тебе. Делай выводы. — На последнем слоге Макак почти проглотил звуки, ведь хотелось съязвить, однако, он быстро понял, что ситуация может стать только хуже.       Мудрецу тоже не нравилось общество Шестиухого, поэтому хотелось быстрее закончить этот неприятный диалог и расслабиться. Хотя врят ли бы он смог должным образом отпустить этот разговор и заниматься своими делами.       — Хорошо. — На выдохе произнёс Укун, указывая рукой на пещеру. — Пойдём, может я уже находил что-то и убрал к себе.       — Скорее небрежно закинул. — бросил Мак, на что получил неодобрительный взгляд хозяина Горы.       Наконец, оба сдвинулись с места и направились к пещере, в которой находилась большая дверь под печатью, за которой уже было целое хранилище артефактов и различных диковенных штук. Детёныши обезьян тут же спрыгнули с Укуна, не желая идти вместе с ними в пещеру, слижком уж там было темно и даже сыро. Царь Обезьян бросил быстрый взгляд на играющих друг с другом малышей и, удостоверившись, что с ними всё в порядке, пошёл дальше, ведя Тень за собой. Обезьяны же находились на месте недолго. Уже темнело, поэтому они потихоньку расползались, забираясь на деревья, пора было спать.       Как только Укун и Макак дошли до высокой двери, первый направил руку на дверь и на выдохе начал читать про себя мантру. Постепенно пещера озарилась ярким светом: вокруг будто закружились светлячки, а узоры на стенах засияли золотом. На двери, к которой была направлена рука Мудреца, появился большой узор, являющийся той самой печатью, что дано было снять лишь ему и его приемнику. Макак стоял рядом, наблюдая за происходящим без особого интереса. Его совершенно не удивляли яркие искорки и тепло, что медленно разносилось по всей пещере. Может быть, будь он моложе, его бы такая картина и поразила, но точно не сейчас. И тем более не тогда, когда рядом стоит Сунь Укун. Шестиухий скорее был напряжён, и при сильном желании это напряжение можно было бы даже ощутить, неприятное чувство.       И вот, наконец печать разделилась на четыре части и расстворилась, а высокие каменные двери отворились. Внутри и правда всё было завалено самыми разными диковинами, аж глаза разбегались.       — Да, много ты наворовал за свою жизнь. — Тихо заключил Макак, на что получил угрюмый взгляд Царя Обезьян.       — Просто пройди вперед. — строго сказал Укун, указывая рукой на вход.       Шестиухий спорить не стал и вошёл внутрь хранилища. То, что он ищет, будет очень сложно найти. Повсюду лежали коробки со склянками и вазами, прямо на пути были разбросаны разного рода оружия, в общей куче вещей лежали скомканные одежды и прочие аксессуары. Макак шел осторожно, перешагивая через всё, что лежало под ногами, то и дело поднимая свой взгляд и рассматривая вещи. Будет неправильно сказать, что его не удивило окружающее вокруг. Ему и правда было, хоть и немного, но интересно осматривать наворованное и найденное Мудрецом. Заворожённый этим зрелищем, Мак и не заметил, как задел хвостом посох с девятью кольцами, что как раз аккуратно стоял, оперевшись о высокий шкаф. Посох священнослужителя тут же упал на пол с громким звоном, от чего те двое дёрнулись: Макак от сильного шума и последующего звона в ушах, а Укун от неожиданности и даже какого-то испуга. Царя не напугал сам звон, внезапно раздавшийся в тишине, его скорее напрягло и даже разозлило, что Макак так неосторожно отнёсся к такой вещи. Тут же подойдя к посоху, Мудрец слабо оттолкнул Тень одной рукой, беря тем временем посох в другую руку.       — Нельзя по-аккуратнее? — Возмутился он, тут же морща нос от злости, осматривая посох. Вроде никаких повреждений и царапин не было, и эмоция на лице сменилась со злости на лёгкую грусть.       — Посох мастера, как я понял, да? — Мак скрестил руки на груди и оценивающе посмотрел на собеседника. — Совсем не ценишь ничего, что было, раз хранишь его среди этой кучи хлама. — хмыкнул он, повернув голову куда-то в сторону, вновь зацепившись взглядом за какую-то стеклянную лампу. Она была почти вся из стекла в голубо-синих тонах. Было бы интересно зажечь такую и полюбоваться её светом.       Шестиухий не думал, что его слова как-то повлияют на Сунь Укуна, однако, второй не оставил это просто так, и в его глазах вновь появился недобрый огонёк, а взгляд устремился на бывшего приятеля.       — Тебе бы помолчать. — Тихо проговорил Мудрец, после выдыхая и вновь смотря на посох. Но в чём-то Мак был прав, поэтому Царь Обезьян принял решение, что как только его недруг покинет Гору, он сразу уберёт посох подальше от чужих глаз и в такое место, до куда до него не доберутся, если не будут специально искать. На примете уже было такое место, но не будет же Укун делать так, как ему сказал этот идиот, так? По-крайней мере не в его присутствии точно.       — Так, что это за вещь? — Укун отмер и посмотрел на Тень, что тоже повернулся к собеседнику. — Давай уже закончим с этим.       Макаку тоже хотелось закончить с этой неприятной встречей, но вот не задача: то, что он искал и хотел найти у Укуна явно никак не могло попасть к нему в хранилище из-за мальчишки. Эту вещь Царь Обезьян узнает сразу, только если у него не отшибло память. Мак решил, что точно хочет вернуть это себе, хотя столетия назад сам отдал эту бесполезную и бессмысленную вещицу, но тогда она имела для него куда больший смысл, чем сейчас.       — Мне ли говорить тебе, что это, если ты сам не помнишь, что в последний раз забрасывал к себе? — Макак прошел мимо Укуна, желая отвязаться от него. Он хотел сам найти свою вещицу и, желательно, чтобы Царь Обезьян не заметил её. Не хотелось начинать неприятный и напряжённый диалог, затрагивая прошлое.       Честно сказать, такое было слышать неприятно. Укун что-то фыркнул себе под нос, аккуратно ставя посох, принадлижащий ранее Сюан-Цзану, обратно к шкафу. Главное не забыть убрать его после ухода Шестиухого.       — Просто скажи что это, — на выдохе произнес Мудрец и подошел к Маку. — и мы найдем вместе. Я не хочу, чтобы ты тут задерживался. — прямо заявил он, но почему-то почувствовал неловкость, когда сказал так. Будто бы ему стало стыдно. Стыдно? Ох, да брось, Укун, чего тут стыдиться вообще? Но всё же он отвёл взгляд и в пол голоса произнёс: — я уже хочу лечь спать.       Сунь Укун будто бы нашёл отговорку, хотя мог легко без лишней траты сил выставить Тень вон. Но ведь не сделал этого.       — Не переживай, тебе хуже не станет, если ляжешь позже. Да и за свою долгую, размеренную жизнь ты мог выспаться кучу раз. — с усмешкой и издёвкой в голосе сказал Макак, продолжая выискивать взглядом свою вещь. Стоит сказать, что найти её было практически невозможно в этой куче вещей. Да и какова вероятность, что Царь Обезьян сохранил её за столько лет?       Как бы странно это не было, но Мудрец не стал ничего отвечать, лишь хмуро смотря на Мака, что петлял между кучками вещей. И что же он ищет? Ходить за ним по пятам было бы глупо, поэтому Укун тут же запрыгнул на свое облако и поднялся почти под самый потолок, наблюдая за незванным гостем. Тот же, в свою очередь, бродил долго, то и дело заглядывая в ящики, шкафы, вазы, горшки, другие сосуды. Всё не то, всё не то. Было страшно представить, что эта, определённо маленькая вещица, могла затеряться, например, в горе одежды. Это как искать иголку в стоге сена. Конечно, стоило спросить у Царя Обезьян об этом. В лучшем случае он и не вспомнит про этот предмет и не поймёт, о чём идет вообще речь. В худшем — затронет тему прошлого, ведь врят ли станет молчать. Хотя, он сегодня тоже сам не свой, какой-то слишком тихий. Даже не узнать.       В конечном итоге Макаку просто надоело и наскучило бродить по хранилищу, это было просто бессмысленно. Он уже хотел повернуть к выходу и просто уйти, как зацепился взглядом за одну из стен. На ней была фреска, похожая на ту, что была снаружи. Вернее, снаружи её уже не было, ведь в один из дней Мудрец со своим протеже просто разломали стену с такой бесценной картиной. Хорошо, что хотя бы до этой у Укуна не добрались руки, всё же какая-никакая, а история. На фреске было всё стандартно для Горы цветов и плодов: изображение Царя Обезьян в середине на возвышении, а вокруг сидели его подданные, радостно всплескивая руками. Похоже она старее, чем та, которую безжалостно разломали на части снаружи. Точно старее! На Мудреце была его старая кольчуга и шлем с перьями феникса, которую Макак самолично видел на нём в далёком прошлом. Врят ли бы сейчас Сунь Укун стал носить подобное. К тому же, на Горе цветов и плодов не осталось ни одной разумной обезьяны. Только лишь Мудрец и детёныши, что были способны только резвиться целыми днями и не знать забот. Куда же подевались его подданные?.       — Так что? Ты нашёл то, что искал? — Укун спрыгнул со своего облака и встал сзади Макака, однако близко к нему не подходил. Было как-то не по себе даже.       Шестиухий помедлил с ответом, продолжая рассматривать фреску. А ведь если бы не тот самый ужасный случай, его имя тоже бы было вписано в историю.       — Жаль, что тебя не изобразили здесь. — не дождавшись ответа, Укун всё же подошёл ближе, не отрывая взгляд от изображения на стене. — Я бы тебя узнал сразу.       — Почему же? — Макак тоже не смотрел на собеседника, уже специально разглядывая мелкие детали на временем потёртой фреске.       — Ты был бы в капюшоне. — Мудрец не смог сдержать смешок, но хотя бы прикрыл рот, чтобы приглушить его, прекрасно понимая, что Мак и так услышит его.       — С чего ты взял? — спросил Тень, на этот раз переводя взгляд на стоящего совсем рядом Укуна.       — Так уши же. — Мудрец тоже повернулся к бывшему приятелю, тихо усмехнувшись. — Раньше ты их прятал только так, пока не научился делать это иначе.       Макак тут же перестал чувствовать спокойствие, что уже начало появляться, и даже чуть-чуть отошёл назад, вновь задев ногой какой-то предмет. Вот же ж.       — Хотя я никогда не понимал твоего стремления прятать их. — Укун был спокоен, будто бы не замечая напряжения Макака. Он вновь посмотрел на фреску, тихо выдыхая. — В этом нет смысла.       После этих слов, Мак еще больше насторожился. Нет смысла? Конечно же есть. Будь у Укуна такое уродство, он бы не говорил об этом так просто и спокойно. Да, Макак считал свою особенность именно уродством, которое отличало его от других обитателей горы. Для многих его уши смотрелись странно, а в детстве даже нелепо. Эти оттопыренные шесть отростков, толком не прекрываемые тогда еще короткой шерстью… ужасно.       — Я могу оторвать тебе хвост или уши. Может тогда ты увидишь смысл в моих действиях. — Макак перевел взгляд вновь на картину на стене, будто бы она была самой интересной вещью здесь.       — Как это связано между собой? — спросил Мудрец. — Мы говорим не об оторванном хвосте или ушах, которые у тебя, кстати, на месте.       Шестиухий сморщил нос и фыркнул, слегка нахмурившись. Как же его порой раздражала, как он считал, откровенная тупость его бывшего приятеля. Он всегда судил обо всём поверхностно, принимал всякое сказанное за чистую монету и на отрез отказывался видеть в словах скрытый подтекст. И это еще далеко не всё, чем Царь Обезьян мог вывести из себя. Макак тут же вспомнил один из рассказов Укуна, как тот вывел из себя патриарха в «Священной терассе», когда находился там для самоусовершенствования. Патриарх стукнул его по голове три раза, а после удалился из зала с заложенными за спину руками, закрыв за собой двери. Удивительно, но Царь Обезьян нашел в этих действиях скрытый посыл, который, к слову, оказался правдой. Сейчас Шестиухому было смешно об этом вспоминать, ведь либо это всё было выдумкой глупой и надменной обезьяны, либо же правдой, только тогда чем больше проходит времени, тем Мудрец становится глупее.       — Какая разница? Что есть конечность, что её нет. Всё одно — уродство. — Наконец, отведя взгляд от фрески, Мак прикрыл глаза и скрестил руки на груди, дернув хвостом, который опять задел что-то из лежащего под ногами.       — Да ладно тебе. — усмехнулся Укун, повернувшись к собеседнику и даже подойдя к нему ближе. — не такое уж и уродство. Я уверен, что никто бы даже и не заметил их сейчас. — отмахнулся он, легко улыбаясь.       Шестиухого уже начинала выводить эта улыбка. Чёртов Сунь Укун. Как же он не понимает, что скрывать приходиться не только уши? Или совсем память отшибло?       — Я даже и забыл, как они выглядят. Покажи. Мне кажется на них и правда никто не обратит внимания. — Укун не отступал и стал только смелее и увереннее, чего не скажешь о Маке.       Второй в свою очередь немного помедлил. С одной стороны хотелось послать Мудреца ко всем чертям, но с другой внутри узлом скручивалось приятное чувство от предвкушения его реакции. Хотелось увидеть, как Укун отреагирует на настоящего Макака без прекрас. Это, определенно, будет то еще зрелище. Еще хотелось просто напомнить бывшему приятелю о его поступке, может даже услышать извинения. Ну а вдруг? Эти чувства были очень странные, что Макак не смог бы их описать, даже если бы сильно захотел.       Собравшись с мыслями, Тень всё же решился, хоть это было и тяжело, несмотря на все желания. Маскировка постепенно стала исчезать: каждое ухо разделилось на три, а по лицу медленно начал расползаться уродливый шрам. Казалось бы, это всё. Царь Обезьян видел это и раньше, но всё же на его лице вспыхнуло легкое удивление. Волосы Мака с той стороны, где был шрам, перестали быть столь густыми и приятными на ощупь и окрасились в седой, почти белый цвет, под глазами появились мешки, да и в целом внешний вид казался каким-то болезненым. Что же, Мудреца и правда поразил вид его бывшего приятеля, а ведь он даже и не видел всего кошмара, который продолжался уже на теле, скрытом одеждой.       — Да, пожалуй ты прав. — усмехнулся Макак, отворачивая голову в сторону. — Моих ушей точно не заметят на фоне всего остального.       Царь Обезьян лишь промолчал. Сказать, что Шестиухий выглядел неприятно и отталкивающе — ничего не сказать. Пожалуй, своим видом он мог даже напугать, если увидеть такое в полу-тьме. Особенно этот взгляд. Такой строгий, но слегка холодный, устремлённый точно в цель.       — Ну, знаешь ли, — начал было Мудрец. — так ты выглядишь куда более устрашающе, самое то для тебя. — усмехнулся он, совсем не понимая о чём вообще говорит.       Томный и холодный взгляд, что был направлен куда-то в сторону, тут же устремился на Царя, становясь более серьезным и ненавистным. Приятное чувство, что появилось где-то внутри в мгновение исчезло, заменившись какой-то горечью на языке. Брови Тени напряглись, от чего его лицо приняло еще более устрашающий вид, а шерсть встала дыбом. Макак, определенно, хорошо умел владеть своими эмоциями и не был особо вспыльчив, но не сейчас. Было ясно — Укун не изменился. От слова совсем. Его собственное «я» стояло выше остальных, и это было видно что в действиях, что в словах: он всегда сам за себя, оторван от коллектива, где-то там в своих замыслах и идеях, мыслях. Даже после всего произошедшего он до сих пор не способен к банальной поддержке или пониманию. Ведь он, Прекрасный Царь Обезьян, единственный и неповторимый, должен быть хорош во всём, всегда идеально выглядеть и пребывать в добром здравии, а на остальных плевать. Ему дела нет до чужих проблем, страхов, переживаний. Всё неважно и глупо по сравнению с ним самим. Даже этот шрам. В глазах Укуна он был лишь изъяном, который при сильном желании можно обратить в достоинство. Для Мака же это было горьким напоминанием о предательстве и несправедливости.       — Хочешь услышать благодарность за совершенное тобой? — почти прошипел Шестиухий, сжав руку в кулак. — Хочешь, чтобы я нашёл плюсы в этом всём, да? Ну конечно же. Ты же совершенно не убивал меня без нужной на то причины, оставив этот уродливый шрам. Не ты же сослал меня в преисподнюю, после возвращения из которой мне пришлось еще и служить не самой приятной личности. Да, ты в этом ни сколько не виноват.       — У меня были на то причины, ты их знаешь. — перебил Сунь Укун. — А Костяному Демону ты решил прислуживать сам, в этом моей вины нет. — голос стал грубее, а мышцы напряглись, предвкушая скорую бойню. — Почему ты цепляешься за прошлое? Что было, то прошло. Нет смысла зацикливаться на нём.       — Ты прав. Но в отличие от тебя я стараюсь учится на его ошибках. Ты же не учишься ни чему. Да, у тебя есть всё, но придёт время, и ничего не останется.— Макак почти прорычал, отвернувшись от Царя Обезьян. Он направлялся к выходу, смысла здесь находиться больше не было, как и желания. — Во время твоего путешествия с монахом и остальными, вас очень часто преследовали демоны и сама смерть. Может быть, если бы всё-таки они догнали вас, ты бы стал ценить всё то, что у тебя было. Как жаль, что такой сценарий не воплотился в жизнь. — На выдохе произнёс Шестиухий, подходя к выходу из хранилища.       Он уже хотел было выйти и закончить на этом, как услышал тихий рык, учащенное сердцебиение, а потом и рывок. В ту же секунду Макак обернулся, молнейносно среагировав на атаку бывшего приятеля, но удержаться на ногах не получилось, ведь напор Укуна был куда сильнее. Через мгновение Шестиухий был уже прижат к земле, в то время, как второй напирал сверху, желая то ли просто максимально обездвижить противника, то ли сразу задушить.       — Не смей говорить так. — грубо произнёс Царь Обезьян, почти прорычав. Его до ужаса разозлили слова Мака, ведь если так подумать, получается, он всегда желал смерти монаху и остальным его союзникам.       Удивительно, что сейчас напор Сунь Укуна вовсе не напугал Макака, как тогда, на горе, где был разделен огонь Самади. Сейчас решительности в нём было не меньше, чем в нависающем над ним Царе, поэтому, ловко извернувшись, Мак согнул ноги под телом Укуна и ударил его в живот ступнями, да так, что откинул его от себя. Это, стоит сказать, для Мудреца было неожиданностью, поэтому приземлившись на холодную землю уже вне хранилища, он быстро вскочил на ноги, вновь замахиваясь для удара. Макак среагировал и на этот раз очень быстро, перехватив сначала одну руку Укуна, а затем и вторую. Засчёт своего роста — а был он выше почти на голову — ему удалось перевалить на этот раз противника, придавив сразу всем своим телом. Так было куда лучше, ведь Царь Обезьян и сам не уступал в силе Шестиухому, поэтому легко мог оттолкнуть того от себя, как только выдастся возможность. Царь Обезьян уже хотел приложить максимум усилий, чтобы рывком выбраться из-под тела Макака, но вдруг почувствовал, как что-то липкое и холодное обвивает его руки и ноги, а затем с силой сжимает, такое мерзкое и неприятное на ощупь. Чьи-то такие же ледяные ладони схватились за его запястья и рывком прижали к земле, а щиколотки и хвост с силой удерживали. В этот же момент Мак встал, как ни в чём не бывало, и стремительно направился прочь, не желая оборачиваться. Ему хотелось уже просто уйти от сюда, зря только приходил. Мудрец в свою очередь встать не смог. Дернув рукой, он заметил, что даже не может пошевелиться. Перед его лицом сверкнули две пары глаз, три, а потом и четыре. сколько их здесь?! Каждая из теней, призванных Маком тихо посмеивалась, морща носы и щуря светящиеся глаза. Каждое прикосновение будто бы оставляло холодный ожог, такой неприятный и тягучий. Странно было то, что у самого Шестиухого руки были тёплыми, согревающими.       — Выпусти меня! — Со злости крикнул Сунь Укун, начиная дёргаться.       Смешки вокруг лишь усилились, а самого Царя сжали сильнее, ведь как только напрягся Макак, напряглись и тени. Каждое прикосновение теней давалось Укуну сложно. Было в них что-то странное, непривычное. Это не было похоже на крепкие объятья парнишки и его тычки. Всё ощущалось по другому. будто бы тело кололо сотнями иголок, едва прикасавшихся к коже. Царь Обезьян словно стал чувствительнее ко всему этому. Может из-за того, что раньше он отвлекался на драку, а может что-то случилось сейчас, что сжатия ощущались так остро.       — Я сказал отпусти! — Вновь дёрнулся Укун, брыкаясь. Его голос по-прежнему был строг, но острый слух Мака уловил в нём некоторые нотки слабого беспокойства и напряжения. Будто ещё чуть-чуть и прижатый к земле потеряет самообладание и уже начнет просить помощи, пока вовсе не затихнет от безысходности.       Как бы то ни было странно, Мак остановился, замерев на месте. Он продолжал вслушиваться, улавливая все попытки Царя Обезьян выбраться из западни. Он слышал его сдавленое рычание, шорох одежды и земли под ним, а затем и учащеный пульс и дыхание. Укун явно начинал нервничать. Это не было на него похоже. Мудрец не оставлял попыток, чтобы выбраться, тщетно дёргая руками и ногами. Его упорству можно было бы позавидовать, но явно не сейчас, ведь выбраться ему так и не удалось.       — Ну же. — грубо выпалил Укун, снова дёрнув рукой, а после, наконец, затихнув.       Да, вот так просто. Царь Обезьян прекратил попытки выбраться, лишь хмурясь и смотря на тёмные фигуры над ним. Узкие светящиеся глаза были устремлены прямо на его лицо, а рты вытягивались в широкие улыбки, издавая сдавленный хохот и будто бы издеваясь над пленником. То ли их смех раздавался эхом в ушах Царя, то ли ничего другого не было слышно, но колючее и одновременно щекочущае чувство, появившееся где-то в висках, так или иначе начало распространяться по всему телу, вызывая неприятные мурашки. Руки и ноги будто сковали в толстых и крепких цепях, Мудрец перестал их чувствовать. Он не мог ни о чём думать — смех теней и подобное положение то и дело сбивали его с мысли, не давая даже придумать, как выбраться.       Это могло продолжаться еще долго, пока Макак находится здесь, но через минуту клоны начали отступать один за другим. Каждый вначале отпускал Укуна, а после одаривал широкой улыбкой на последок и исчезал, оставляя на месте прикосновения неприятный осадок. Длилось это всё недолго, хотя Мудрецу казалось, что прошла чуть ли не вечность в этих холодных и цепких лапах. Обретя возможность вновь двигаться, он встал с земли, держась одной ладонью за запястье второй руки, всё время потирая его. Было ощущение, что его всего закидали ледяным снегом, от чего в местах, где к телу Царя Обезьян примыкали чужие руки, остались, как был уверен он сам, видимые пятна. Но посмотрев на ладони и запястья, пятен он не обнаружил, что странно, ведь по всему телу остались жгучие и колющие ощущения, будто бы те руки всё еще держатся за него, сильно сжимая.       — Не придумывай. — Мак хмыкнул, скрестив руки на груди. На голос тут же отозвался Укун, которого почти вырвали из размышлений о произошедшем. Он непонимающе уставился на бывшего приятеля. — Делаешь вид, будто бы я вывихнул или вообще сломал тебе что-то. Я не прикладывал таких усилий, так что не делай такое лицо. — Шестиухий произнёс на выдохе, после отводя взгляд в сторону, потом и вовсе отворачиваясь, собираясь уходить. Его голос хоть и был строгим, но не грубым.       Несмотря на мелкую, едва заметную дрожь от холода и неприятные ощущения в теле, Царь Обезьян собрался с мыслями и выпрямился, беря себя в руки.       — Стой, а как же та вещь? — Мудрец крикнул в своей неестественной манере. Что-то подтолкнуло его вперёд, поэтому он подошёл ближе к Маку. Он сам не понял, почему снова спросил об этом и даже не обратил внимание на произошедшее сейчас. Даже не разозлился..       — Послушай. — начал было Макак, поворачиваясь к собеседнику, что подошёл к нему довольно близко. Необычно для них обоих было так близко находиться друг к другу. — Это уже значения не имеет. — Мак выдержал паузу, смотря куда-то сквозь Мудреца, не имея возможности посмотреть тому в глаза, хотя имея желание. Хотелось поговорить с ним по-серьёзному, а выглядело так, будто бы он прячется от Укуна и от его, сейчас такого странного и необычного, без капли надменности взгляда. — Оставь ее себе, к чёрту.       — Что это хоть? Зачем приходил за ней, если оставляешь? — Мудрец, казалось, стал только смелее и увереннее, наконец поймав взгляд Мака и не отрывая его. — Скажи что это, и я помогу найти. Она же важна для тебя?       Агрессия, что пылала в груди минуту назад, утихла, оставляя после себя ком в горле, который мешал нормально дышать. Макак смотрел прямо в глаза Мудреца, что выглядели сейчас особенно болезнено из-за их красноты, которая появилась после его заточениия в печи, а закатное освещение только приукрашивала всё это. А важна ли вообще сейчас эта вещь Шестиухому? А самый главный вопрос: важна ли она ему сейчас настолько, насколько важна Сунь Укуну? Хотя, он был уверен, что вспомни Царь про эту вещь, то он сразу бы стал фальшиво улыбаться, уверяя, что всё еще ценит подарок своего друга.       — Она важна для меня. — Макак был напряжён, а его слова звучали очень неуверенно. — или… не… я не знаю.       Руки были сжаты в кулаки, пока уши Макака слабо подрагивали от напряжения. Удивительно, что он вообще забыл о маскировке, хотя ему было очень сложно находиться рядом с кем-то в своём естественном виде. Даже оставаясь на едине с собой Шестиухий предпочитал прятать все свои несовершенства, что медленно, но верно выматывало его.       Пока Мак размышлял о своём и искал предлоги, чтобы уйти (хотя это было вовсе не нужно и покинуть это место он мог без всяких объяснений), Царь Обезьян старался справиться с тянущим и липким ощущением по всему телу. Когда же это закончится? Это, стоит сказать, сильно отвлекало от разговора и не давало сосредоточится. Чувствительность была такой сильной, что даже от тихого ветерка мелкая дрожь пробила всё тело и его вновь стали протыкать иглами.       — Мы можем зайти в коттедж? — не отрывая взгляда от чужих глаз, спросил Мудрец, хотя это было больше похоже на приглашение. — Тут холодно.       Стоит сказать, что на улице было тепло, и прохладу ощущал только лишь Сунь Укун, но не смотря на это, Макак не обратил внимания на подобное заявление. Он зацепился за первые слова бывшего приятеля. Зайти? Укун предлагает зайти с ним? Он мог пойти и сам, тогда бы эти двое молча разошлись, но зачем он спросил? Мудрец сделал лишь хуже, задав такой неуместный вопрос сейчас, от чего напряжение внутри Шестиухого только возросло.       — Да, можно. — с паузой и явной неуверенностью проговорил Тень, все еще стоя на месте и не двигаясь. Его лицо, что удивительно, не выдавало эмоций, как обычно. Оно оставалось холодным, но в глазах была видна частичка чего-то живого: беспокойства или сожаления.       Первым, после нескольких секунд молчания, начал двигаться Мудрец, медленно поворачиваясь в сторону коттеджа и, сначала не прерывая зрительный контакт, но после уводя взгляд в сторону и начиная медленно идти. Сейчас Укун оставил Макака сзади, перестав как либо переживать за то, что ему легко нанесут удар со спины, к которому он всегда был готов. Сейчас это было не так важно, как сами ощущения от произошедшего. Казалось, что Царь Обезьян кожей ощущает взгляд того, кто оказался позади, чувствуя сильное покалывание и прикосновение в том вместе.       — Может тоже пойдёшь? — Мудрец остановился, поворачивая голову в сторону и после вздоха произнося эти слова.       Макак наконец отмер и медленно, почти бесшумно ступая по земле, пошёл в ту же сторону, что и его бывший приятель. Он быстро сравнялся с ним, и только тогда Укун тоже продолжил идти. Ощущение на спине тут же исчезло, что не могло не радовать, однако всё равно напряжение никуда не делось и, чем ближе они были к коттеджу, тем быстрее шёл Царь.       На его радость, они дошли довольно быстро до жилища, поэтому Мудрец не медля открыл дверь, проходя внутрь и оставляя ее открытой. Он открыл дверь так быстро, что она немного стукнулась о стену, неприятно проскрипев, отчего Маку пришлось поджать уши. Дверь перед ним не закрыли, да и Укун ничего не сказал. не значит ли это, что он может войти? Шестиухий медленно переступил порог, тут же вдыхая непривычный для себя запах. Он помнил, как Сунь Укун в далеком прошлом нашёл это место, а после и позвал всех остальных обезьян сюда, с чего и началось его правление, даже смешно было, каким еще юный Мудрец был самоуверенным и даже глупым. Мало что, конечно, изменилось для Макака в Царе, но не всё же осталось таким, каким было.       — Я помню это место совершенно другим. — наконец отозвался Мак, проходя вглубь жилища, закрыв за собой дверь. — более шумным.       — Это да. Тут так тихо уже давно. — Укун был в маленькой комнатке, где стоял его шкаф и кровать, хотя сложно это было назвать отдельной комнатой, ведь дверей и особых стен внутри коттеджа не было. — столько времени прошло. — задумчиво произнёс Укун, снимая с себя верхнюю одежду, будто бы сдирая с себя те липкие ощущения. Говорил он не громко, прекрасно зная, что его точно услышат.       Сняв с себя верх, Укун отбросил его на кровать и сел на нее, заведя пальцы в волосы прямо к корням и начиная массировать голову одной рукой. Кровать сразу стала самой мягкой и приятной вещью на земле, самой пьянящей и манящей к себе, от чего сразу захотелось прилечь на нее и уснуть прямо так: в уличных штанах и ботинках. Ох кстати. ботинки. Царь Обезьян совсем забылся, что даже не снял обувь при входе, хотя, стоит признаться, он часто так делал. В отличие от своего несносного знакомого, Макак снял обувь на входе, тут же наступая на какие-то крошки. Укун вообще приберается хоть немного? Хотя, тут не помешала бы генеральная уборка, которая явно продлится не один день, несмотря на маленькие размеры коттеджа.       — Его и правда прошло много. — Шестиухий прошёл вглубь, закрывая дверь за собой.       С этим местом было связано много воспоминаний. Безусловно, хороших, но все они меркли на фоне событий, что произошли после них, после начала путешествия монаха и сопровождавших его демонов.       — Как ты вообще спишь в таком беспорядке? — Мак прошёл в комнату, где сидел Укун и облокотился на стену, скрестив руки на груди и смотря на хозяина коттеджа.       — Представляешь, как-то. — с усмешкой ответил Мудрец, потянувшись.       Шестиухий тут же смог полностью рассмотреть его верх без единой части одежды. Лицо тут же малость скривилось — на теле Царя Обезьян почти не было изъянов, не было глубоких шрамов и вырванных клочков шерсти. Казалось, что его кожа безумно гладкая и приятная на ощупь, а шерсть может согреть даже без прикосновения к ней, что можно почувствовать её мягкость даже стоя так далеко.       Но несмотря на все внешнее совершенства Мудреца, ему самому сейчас не было приятно вовсе. Если раньше своя собственная шерсть казалась самой мягкой и тёплой на земле, то сейчас по телу расползались липкие полосы, будто его заставили прыгнуть в болотную тину, а потом резко заморозили. Сунь Укун провёл рукой по своему плечу, чувствуя, что шерсть такая же на ощупь, как и обычно, но вот ощущения испорченности и влажности никуда не делись.       — Ну, у тебя хотя бы есть кровать. — Макак всё же прошёл вперед, бесцеремонно и не спрашивая разрешения, сел на кровать, чуть поодаль от бывшего приятеля.       — А у тебя нет разве? — Укун усмехнулся, переводя наконец более расслабленный взгляд на Шестиухого.       — Как бы то странно не звучало — нет. Я не так часто появлялся в своём додзё, чтобы там всё обустроить да и банально поспать. Есть кресло, в нём и сплю.       — Пхах, да ладно, серьёзно? — Мудрец стал чувствовать себя еще расслабленнее. — Подожди. Додзё? У тебя есть своё додзё? Где? — Укун тут же перевел серьёзный взгляд на сидящего с ним рядом и даже слегка подвинулся к нему. Тело тут же будто бы стало не таким липким.       — Этого тебе знать необязательно. Да и потом. — Мак отвёл взгляд в сторону. — Врят ли тебе когда-то я понадоблюсь.       — Как же? А вдруг твою вещь найду, а? — Мудрец усмехнулся, слегка толкнув собеседника в плечо кистью руки.       Прикосновение было совсем мимолётным, и то не к открытой части тела, но рука Укуна моментально почувствовала тепло. Липкие и неприятные ощущения пропали, но снова вернулись через пару секунд, когда тот убрал руку.       Макак в свою очередь сразу почувствовал холод рук Укуна даже сквозь одежду. Такой разрыв шаблонов, ведь Царь Обезьян со стороны казался таким солнечным и ярким, но, разумеется, только на первый взгляд. На сами прикосновения Тень реагирует остро и предпочитает, чтобы его не трогали вообще, но сейчас не последовало строгих взглядов и напряжения в тот момент, только лёгкий интерес и спокойствие. Странно, что еще пару минут назад он был настроен на уход от сюда, а Мудрец, скорее всего, на драку, а сейчас они сидят довольно близко друг к другу.       — Твои руки. — Шестиухий перевел взгляд на собеседника, почти перебивая его. — Почему такие ледяные?       — Руки? А. Они всегда такие. — Укун, казалось, немного смутился такой внимательности со стороны Мака, поэтому невольно потёр свою шею.       Конечно, Царь Обезьян умолчал о том, что сейчас его тело по ощущениям было замороженно в липкой воде — прикосновения клонов Макака всё еще чувствовались. Но его руки на самом деле большую часть времени были холодными, и правда довольно необычно для него.       Взгляд Шестиухого скользнул на свободную руку сидящего рядом. Казалось, она была напряжена, ведь костяшки пальцев сильно выпирали. Думал он не долго и поэтому без каких-либо колебаний взял чужую руку в свои. Какая холодная! Казалось, что сейчас по спине побегут мурашки от такого. Собственно, мурашки побежали не у Шестиухого, что явно не понял своего действия, а у Мудреца, который тут же слабо дёрнулся от неожиданности, смотря прямо на бывшего приятеля. Руки Мака... Горячие. Горячие и грубые внешне, но кажущиеся такими мягкими. А руки Царя Обезьян хоть и без единого изъяна, но очень холодные, неприятные.       — Ты мерзнешь. — Тихо сказал Макак, смотря на руку Мудреца.       Он медленно поднёс ее к своему лицу, но не успел даже согреть ее, как руку вырвали, а на безмолвный вопрос ответили «Не трогай». Резко, грубо так, будто бы еще мгновение, и Макак отгрызёт её по самый локоть.       — Я не мёрзну. — голос Укуна был строгим и серьёзным, а весь комфорт куда-то резко исчез.       Теперь Макак вспомнил — так было всегда. Царь Обезьян не любил, когда к нему прикасались. Нет, он был непротив крепких дружеских объятий и подобного, но когда это были прикосновения личного характера для самого Укуна, да еще и в такой обстановке, он постепенно переставал чувствовать себя комфортно. После всего этого на теле обычно оставались неприятные ощущения. Особенно если это было лицо... кошмар. Будто бы на щеке после поглаживания оставался след краски, который хотелось поскорее смыть. Но, если быть откровенным, Царь Обезьян не чувствовал ничего подобного, когда его руку взяли и даже старались согреть. Не было неприятных пятен и липкости. Наоборот, все те тянущие ощущения исчезли.       Макак не стал ничего отвечать. Он лишь встал с кровати и неспеша подошёл к шкафу. В нём, конечно же, творился тот еще кошмар и беспорядок, но сейчас не об этом. Тень лишь фыркнул на все эти свертки и комки одежды, небрежно скинутые в одну кучу, и потянул за одну из вещиц, которая в итоге, оказалась халатом. Он хотел было накинуть его на Царя, что сидел на кровати с огалённым торсом, всё еще пребывая в уверенности, что тот мёрзнет, однако был прерван резким хватом за плечо.       — Хей! Не трогай тут ничего. — Укун вновь был громкий, но вот строгость в голосе куда-то испарилась.       Рука была сжата необычно сильно и, казалось, насквозь заморозила плечо Макака, что тут же повернулся к Мудрецу.       — Ты мог и не кричать. — грубо проговорил он, бросив халат на пол.       Ситуация для Шестиухого была довольно неловкой. Сунь Укун слишком близко находился к нему, держа за плечо и сильно, но совсем безболезненно сжимая. Мысли Укуна же стали сосредоточены на том, насколько же тёплым казалось тело его бывшего приятеля. По всей руке постепенно и медленно разносилось приятное тепло, всё переставало болеть. Отпускать явно не хотелось, поэтому Царь Обезьян не сразу заметил, как близко стоит к своему недругу и что даже в глаза ему не смотрит, а смотрит на его плечо, а затем и на руки, что недавно сжимали его собственную кисть.       — Укун. — почти бесшумно произнёс Макак, вырывая Царя из мыслей.       Мудрец тут же вскинул взгляд на стоящего перед ним. Тени же пришлось слегка наклониться, чтобы встретиться взглядом с этим всегда несносным и противным, но сейчас таким спокойным Укуном. Он смотрел в его малость покрасневшие глаза, будто бы ожидая чего-то, не зная, что и сказать. Мудрец же тоже не понимал, что нужно было говорить. А что? Макак ведь просто пришёл без приглашения на его гору, чтобы найти какую-то там вещь, а по итогу минутной ссоры они оказались вдвоём в доме Укуна, так еще и стоя так рядом друг с другом. Это звучит просто бредово, и, понимая всю странность происходящего, Царь Обезьян наконец убрал свою руку с чужого плеча, тут же сжимая на ней пальцы. Тепло осталось, всё еще приятно разливаясь по всей руке.       — Мне стоит уйти. — спустя минуту молчания, Макак подал голос и выпрямился.       Он не видел больше причин находиться здесь. Или не хотел видеть. Определённо не хотел, ведь желание, внезапно возникшее где-то внутри, было сильнее силы воли. Казалось, отвернись он от стоящего перед ним Царя, дальше всё станет таким тихим и серым без яркого рыжего пятна во всей этой обыденности. Откуда же это чувство? Врят ли Макак ещё когда-то был свидетелем того, как всё внутри него сжимается и натягивается, но не от жестокого предательства, а от замешательства и сомнений. Разум будто был пьян и заставлял делать Шестиухого совсем уж странные вещи. Зачем же он пришёл на эту гору на самом деле? Почему остался сейчас и всё не может уйти? А эта вещь... нужна ли она ему? Почему он вспомнил о ней только лишь после встречи с Царём Обезьян? Еще в тот раз, когда парнишка был прижат к скале собственным посохом, пока Мак привыкал к новым силам, Укун возник так неожиданно и внезапно. Снова возник в его жизни и всё началось сначала, но так ли было просто и легко сейчас? После всей этой боли Макак определённо помнил о том, как были близки эти оба, какими они были друзьями, как не могли проводить много времени друг без друга. Ну как не могли… Макак не мог. Сунь Укун был сам по себе, но справедливости ради, всегда был рядом со своим товарищем, если на то была причина. Так и сейчас. Что бы не произошло между ними, Царь Обезьян всегда в конечном итоге оказывался рядом. Сейчас он стоит перед ним, ожидая чего-то, нервно бегая глазами по чужому телу. И то странное чувство на этот раз возникло не только у Тени, но и у его Света, правда он еще не понимал этих чувств. Ком встал в горле Укуна, от чего он невольно прижал язык к нёбу и поджал губы. От подобного, он лишь больше начал нервничать, и на его висках даже появились испарины. Тело будто бы начало сжимать со всех сторон, так еще и изнутри. Холод никуда не делся, а только лишь стал распостраняться по всему телу вновь, пока не покрыл каждый сантиметр. Шерсть же встала дыбом, а хвост напрягся, прижавшись к ноге и сильно обернувшись вокруг нее.       Стоявший напротив Шестиухий чувствовал себя не лучше. Он прекрасно понимал, что ощущал сейчас, хоть то понимание и было смутным. Уверенности в том, что такое с ним уже случалось, не было, но было ясно, что причина всему этому — Укун. Нет, он не желает здесь больше находиться. Он не хочет его видеть и слышать. Он не может мириться с тем, что наступает на эти грабли снова. Довериться? Чтобы после вновь могли предать? Или наконец сделать шаг вперёд, чтобы разобраться во всём, сказать всё, что хочется, обвинить во всех бедах, накричать, выпустить свой гнев, а затем... а что затем? Не может же Мак просто взять и стать к Царю ближе, почти чувствуя все его эмоции и желания. Не может. поэтому и делает шаг назад — начинает медленно идти к выходу из коттеджа. Укун ведь не менялся. Он и сейчас ничего не почувствует, ни о чём не задумается, не станет на этом зацикливаться. Как же хорошо, что Шестиухий на этот раз сильно ошибся.       Он остановился за мгновение до того, как Укун позвал его, услышав вдох.       — Постой.       Тень обернулся не сразу, сначала медля. Нужно ли это было делать? Не хотелось продолжать пустую болтовню, однако же, он повернулся.       — Может я знаю, что ты ищешь. — Укун выдержал паузу, после которой выдохнул и подошёл к небольшому комоду.       Интерес взял вверх, поэтому Макак проследовал за бывшим приятелем, заглядывая в шкафчик, в котором уже рылся Мудрец. В сброшенных в одну кучу вещах сложно было что-то найти, но он прекрасно знал, где лежит эта вещица, поэтому уже потянул руку в угол ящика, как его медленно взяли за запястье и вытащили обратно. Макак уже понял, что та вещь, что он хотел найти у Укуна, действительно была сохранена им даже спустя столько времени.       — Оставь себе. — тихо проговорил Мак, массируя большим пальцем руку Укуна, пока крепко держал ее. — я хочу, чтобы это осталось у тебя.       Мудрец будто бы не слушал Шестиухого, не сводя глаз с его такого спокойного сейчас лица. И вновь тепло начало расползаться вдоль всей руки, проникая глубоко внутрь. Хотелось больше. Хотелось согреться полностью, прильнуть к этому источнику приятных ощущений и мягкости. Как же он давно не чувствовал подобного.       Макак же, словно умел читать мысли. В его голове тоже появилось сильное желание в близости. В физической. Хочется запустить пальцы рук в чужую шерсть, чтобы почувствовать то, насколько она была прекрасна, насколько приятно было бы ее гладить. Но нужно уходить. Останься Мак снова, он бы совершил ту же ошибку, что и совершал уже много раз. Нужно идти. Шестиухий прикрыл глаза и уже собирался без лишних слов отсутпить и пойти своей дорогой, но внезапно почувствовал, как его тело малость сжимают, как чужие руки обвили его и сцепились на спине, как мокрый и холодный нос уткнулся в его плечо. Резко открыв глаза Макак понял, что произошло сейчас. Руки сами поднялись, будто бы тот их не контролировал, и уже ложились на чужую спину, желая огладить ее и прижать тело к себе еще сильнее. нет. Нужно уходить. Нужно. Но он не может. Как он может уйти сейчас? Уйти, когда его сердце то ли разбивается ещё сильнее, то ли собирает все осколки воедино. Так неправильно. Так нельзя.       — Останься. — наконец, хрипло прошептал Царь Обезьян, отрываясь от чужого плеча.       Это было единственное, что сказал он, перед тем, как почувствовал теплые ладони на своей спине, по которой тут же побежали мурашки. Макак медленно огладил спину Мудреца одной рукой, прижавшись щекой к его виску и крепко зажмурив глаза. Он больше не мог оторваться. Он не мог не наслаждаться всем тем, чего желал уже так давно — присутствием Укуна.       Эти двое и правда нуждались в том, о чём уже давно забыли. В сердцах внезапно вспыхнули все воспоминания, накрыв будто лавиной. Они ведь друг для друга не просто мимолётное событие, как могли бы подумать они сами. Их знакомство, дружба, а затем и чувства будто бы начались сегодня заново. И сейчас эти двое стоят друг перед другом, близко-близко, не зная, что делать дальше, словно могут спугнуть стоящего напротив. Через почти минуту молчания Укун всё же смог начать говорить:       — Послушай... ты...       Укун хотел сказать сейчас всё, что его беспокоило. Он хотел высказаться о том, что думает, о своих давних чувствах, опасениях, но не успел продолжить, как ладони на его спине слабо сжали шерсть, будто бы останавливая. Слова сейчас не так важны и могут сделать лишь хуже.       Макак вскоре разжал свои руки, но крепче прижал к себе Мудреца. Чувства, что были похоронены где-то глубоко внутри вновь ярко вспыхнули, как и желание близости, а сердце быстро застучало. Он давно этого хотел, и, неужели, это наконец происходит? То, о чём Мак был наслышан: когда твоё собственное тело начинает действовать само и даже не слушается, и насколько же это приятно и хорошо. И вот сейчас Шестиухий будто бы наконец ощутил это: его руки проскользили по чужой спине, пока хвост медленно обернулся вокруг ноги Укуна. Щекой он медленно провел по виску Мудреца, затем и губами, горячо выдыхая. От подобного шерсть на теле второго встала дыбом, но из-за приятных чувств или отвращения понять он не мог. Но ждать долго его не пришлось, и вот Укун уже сам крепко жмётся к Макаку, избавляясь от холода во всём теле. Щекой он потёрся в ответ, пока хвост оплёлся вокруг ноги стоящего перед ним, крепко сжимая. Сознание Мака постепенно куда-то медленно проваливалось, а руки уже не подчинялись ему самому, беспорядочно и медленно блуждая по спине Царя. Однако, контроль быстро вернулся к нему, как только холодная ладонь Мудреца переместилась на его щеку, а он сам потянулся к его лицу. Шестиухий тут же чуть отдался назад, малость увеличивая расстояние между их лицами, но руки обоих остались на прежних местах.       — Стоит ли?.. — прошептал он, смотря прямо на Укуна.       — Я не знаю… — после короткой паузы так же тихо прошептал Мудрец, на этот раз делая шаг вперёд.       Это прикосновение… вроде и обычное, но сколько в нём было значимости. Губы слабо прижимались друг к другу, почти не касаясь. Ладонь Укуна поглаживала щеку Шестиухого, в то время, как тот завёл свои пальцы под шерсть на затылке, нежно поглаживая Мудреца. Оба не решались, оба не считали это правильным, но как только один зашёл дальше, второй уже не стал отступать. Их губы сильно прижались друг к другу, будто слипаясь и кружась в медленном танце. Из-за кома в горле было трудно дышать, а крепкие объятья только больше спровоцировали тихий хриплый стон, вырвавшийся из Укуна. От этого звука уши Макака слабо дернулись, а в животе запорхали бабочки, скапливаясь тяжелым сгустком где-то ниже. Этот голос... он чудесен, такой тихий и нежный. Хотелось снова услышать его, ведь он приносил настоящее удовольствие. А его шея, плечи, щеки... какие же они мягкие, а шерсть тёплая и шелковистая. Пальцы рук с новой силой зарывались в нее слабо потягивая и тут же отпуская. Каждое прикосновение Укун чувствовал. Чувствовал, как на его теле остаются новые пятна, но на этот раз обжигающие, согревающие. От сильного порыва и эмоций Макак даже приподнялся на носках, будто бы желая сильнее слиться с губами Мудреца, в то время, как ему пришлось тоже встать на носки и только сильнее вытягивать шею, чтобы не прерывать этот замечательный момент. Поцелуй. Он никогда не понимал, каково это, никогда не целовался до сих пор. Тревога в миг куда-то исчезла, а тело начало медленно таять от нарастающей температуры, но продолжая слабо дрожать, пока длился этот нежный поцелуй, что с каждым разом становился всё требовательней.       А после всё было, как в тумане. Ни Укун, ни Мак даже не заметили, как уже находились на кровати. Им и не нужно было замечать этого, ведь всё их внимание было сосредоточено друг на друге. Мудрец чувствовал, как по его щекам, шее, а затем и груди пробегают секундные горячие поцелуи, как руки блуждают по его талии и бёдрам, заставляя невольно вздрагивать от пронзающих и приятных ощущений. Каждый тяжёлый вздох сопровождался хриплым гортанным звуком, что Мудрец никак мог сдержать. Его руки то беспорядочно скользили по кровати, то и дело сжимая в ладонях простынь, то уже оказывались на спине Шестиухого, что был довольно быстр и за ним было не успеть. Или же сам Укун был настолько медлителен и рассредоточен, что никак не мог ухватиться за лицо Макака, чтобы вновь притянуть к себе и сплести их губы в мягком поцелуе. Хотелось замедлиться, успокоиться, потому что эта суета напрягала, но, стоило признать, была довольно приятна обоим.       — М-мак. — на выдохе, почти бесшумно произнёс Царь Обезьян.       Он не понял, зачем позвал его, зачем отвлёк. Может просто хотелось обратить на себя внимание, а не только на своё тело, но это был слишком рискованный шаг.       Макак тут же отвлекся, приподнимаясь на локтях и устремляя свой взгляд на Мудреца. Уже было темно и он, к сожалению, не мог видеть, насколько лицо Укуна было сейчас прекрасным. Обжигающий, тянущий румянец не сходил с его щек и ушей, а малость вспухшие губы после поцелуя только украшали эту картину. Жаль не разглядеть. Шестиухий же сидел напротив окна, поэтому из-за лунного света хотя бы было видно его лицо. Таких мелких деталей, как румянец, тоже было не рассмотреть, но на свету луны поблескивала белым часть волос на голове, а слепой, мутный глаз казался жемчужиной, будто бы это было украшение на его лице, а не напоминание о предательстве и его собственной боли. Всегда грозный и серьёзный, но сейчас мягкий и спокойный взгляд был устремлён прямо на Мудреца, от чего у него вновь все скрутило внутри. Но вдруг наступила полная тишина и бездействие. И что же дальше?       — Всё же не стоит. — прошептал Макак, пока рассудок начинал к нему возвращаться.       Нет, это всё-таки неправильно. Нужно уйти и забыть об этом проишествии, тогда эта ночь точно ничего не изменит. А если он останется, то кто знает, что будет дальше. Так будет только сложнее.       Нет. Нет. Нет! Укун не хотел этого. Он окончательно убедился в том, что ему не хватает его — Мака. Не хватает его объятий и прикосновений, ведь только его горячие руки были ему приятны, не оставляли следов. Его руки согревали и избавляли от последствий магии Костяного Демона, что после тех событий иногда напоминал о себе, остаточной энергией скапливаясь на поверхности кожи, будто змеи ползают. Поэтому сейчас он не может просто так уйти, и Укун сделает всё, чтобы вернуть доверие к себе, чтобы Макак не боялся больше того, что можеть быть дальше.       Шестиухий уже хотел встать, как его притянули обратно, обняв за шею. Слова были бессмысленны и могли сделать только хуже, поэтому им на смену пришли действия. Губы вновь слились в поцелуе, на этот раз нежном и медленном. Пальцы рук утонули в чёрной шерсти, массируя кожу на затылке и шее, слабо надавливая на нее. Нужно было быть максимально осторожным, чтобы не спугнуть Мака и насладиться этим моментом по полной. Мудрец продолжал обнимать его за шею, постепенно ложась обратно на кровать. Ком в горле всё еще мешал, от чего со стороны Укуна вновь звучали протяжные вздохи. Буквально только что хотевший уйти Шестиухий, казалось, снова вошёл во вкус и спустя пару минут наконец тоже начал действовать. Он навис над Царём, огладив ладонями его шею и плечи, еле касаясь кожи горячими пальцами, вызывая у него мелкую дрожь. Но вот от губ отлипли, сопроводив это громким выдохом — Макак решил пойти дальше, полностью потеряв возможность здраво мыслить. Его руки вновь заскользили по чужому телу, спускаясь всё ниже и ниже, достигая бёдер, пока горячие губы медленно, почти не отлипая, целовали шею и грудь. Это уже было что-то новое для Укуна. Откуда-то взявшееся напряжение охватило его тело: глаза нервно забегали по потолку, хвост бил по кровати, а ладони вспотели, жадно сжимая простынь. Казалось, что еще минуту назад он всё прекрасно контролировал, а сейчас будто не понимал, что делать дальше. Но вот хвост крепко сплели с другим, а сам Мак вновь поднялся выше, почти ложась на Мудреца, чтобы обнять его.       — Успокойся. — тихо сказал он, оставив долгий поцелуй на чужом виске.       Руки вновь скользнули ниже, пока мокрый нос тёрся о щеку Укуна. Тот не мог отрицать, что это было прекрасно. Мудрецу так нравились эти ласки, что хотелось, чтобы они продолжались вечно. От них где-то глубоко внутри становилось легко и тепло, они будто успокаивали. Каждым сантиметром своего тела Укун чувствовал горячие следы, что оставляют губы и руки Мака, но тут он дрогнул, прийдя в себя и понимая, что ощущает то же самое и на своих уже оголённых бёдрах. Он вновь начал чувствовать себя неуютно и весь сжался, случайно пальцами почти вырывая чужую шерсть с головы, вызывав тем самым подобие шипения со стороны Шестиухого.       — Умоляю тебя, расслабся. — уже строже повторил он, хватая Мудреца за руки и разжимая их.       Но отпускать он их не стал, а вместо этого сжал в замок, затем прижав их к кровати. Чувство защищенности полностью пропало, отчего Укун рефлекторно начал выгибаться в спине и ёрзать, когда к нему прижались всем телом. Макак заметил бесспокойство, поэтому почти сразу отпустил его руки. Горячие вздохи наполнили всю комнату, а уже полностью оголённое тело мелко дрожало от каждого прикосновения, которые оно не ощущало десятками лет. Но вот одежда Шестиухого... как же она мешала, будто бы не давая в полной мере насладиться этим теплом. Хотелось с новой силой прижаться, почувствовать мягкость кожи и шелковистую шерсть. Руки Мудреца сами скользнули под чужую одежду, медленно стягивая ее. А ведь шерсть и кожа Макака не были столь идеальны, как представил себе Укун, но в тот момент это не имело значения. Ему лишь нужно было ощутить наконец совсем близко это тело, почувствовать собственой грудью чужое серцебиение и то, как часто его грудь вздымается от накаляющейся обстановки. Шеей Мудрец вновь начал ощущать, как к нему прикасаются горячие, шершавые губы. От подобного сознание начало уплывать, а руки будто сами знали, что делать. Они стаскивали каждую часть одежды одну за другой, даже до конца не снимая их — настолько разум Укуна был затуманен и запутан. Благо Макак и сам начал понимать, что все эти тряпки делают только хуже, мешают, поэтому чуть грубо и резко сдергивал с себя сначала висящий на плече шарф, потом и брюки, что почти с него сняли, и вот уже через несколько мучительных секунд два полностью оголённых тела прижались друг к другу, туго сплетая хвосты. Крышу снесло только сильнее от подобной близости, поэтому жар нарастал с новой силой, а бурные ласки не прекращались.       Совсем скоро комната наполнилась громкими вздохами, которые Укун всячески пытался заглушить, иногда сильно прикусывая губу. Он чувствовал себя так непривычно и невероятно одновременно от наполненности. В ушах стоял непонятный гул, а постоянные движения только сбивали, не давали внятно говорить. Язык заплетался и всё, что смог Мудрец произнести, было лишь странным мычанием, иногда сдавленно прерывающимся. Внутри всё скрутило от прекрасных ощущений и тепла, которое распространялось по всему телу. Не было больше тех холодных ожогов и пятен. Лишь удовольствие и желание большего. Да, большего!       — М-мак. — со вздохом почти прошептал Царь Обезьян, приоткрывая глаза.       Его мутный взгляд упал на лицо Шестиухого. Глаза второго тоже были закрыты, нос слабо подрагивал, а рот был приоткрыт, испуская горячий воздух при выдохе. Но вот он обратил внимание на Мудреца, замедлившись немного, не способный остановиться полностью. Его тело его не слушалось, зная, чего на самом деле хочет, потому Укуну и пришлось стараться разговаривать через силу.       — Больше. — на выдохе прошептал Царь, почти давясь воздухом.       Его ноги обернулись вокруг талии Мака, пока руки сжимали простынь по бокам, почти рвя её. И, если сначала Укуну всё происходящее казалось невыносимо приятным, то он тут же понял, что это еще даже не пик наслаждения. Резко выгнувшись в спине, он почувствовал, как внутри всё будто начинает жечь от быстрого темпа. Мудрец запрокинул голову назад, пока его лицо скривилось от удовольствия. Сейчас всё стало неважным, кроме этих мгновений, что, казалось, длились вечно. Руки и ноги дрожали, как и голос, что с каждым разом становился всё громче. Хриплые звуки наконец сменились мелодичными, как казалось самому Шестиухому, стонами. Звонкими, но всё еще такими же зажатыми, как и сам Мудрец. Ему хотелось спрятаться и заглушить себя, закрыться от стыда, но в то же время его тело требовало большего.       С каждым разом, когда темп ускорялся, голос Укуна становился всё громче, что не могло не радовать Макака. Ему нравилось видеть, как Царь Обезьян извивается в жалких попытках скрыть своё смущение и явное беспокойство. Слишком близко, слишком непривычно для него.       — Пожалуйста… — почти давясь воздухом произнёс Макак, наклоняясь к уху Укуна. — Не скрывайся от меня, хотя бы сейчас.       Мудрец даже не успел подумать, как тут же ощутил на своих губах приятное тепло. Но вот с его стороны послышался глухой и протяжный звук, что был направлен в поцелуй — Мак перестал двигаться. Только лишь его губы виртуозно и плавно скользили по чужим, желая успокоить. Но не помогло. Безусловно, Шестиухий был хорош, но вот сам Укун просто переоценил свои возможности. Если минутами ранее ему еще удавалось принимать факт близости, то сейчас это переросло в сильный дискомфорт. Ему нужно было личное пространство, нужно было остаться одному. Или... Останься он один, то явно не был бы так рад, как сейчас. Его тело утопало в экстазе, мелко вздрагивая от любой ласки, а стоны с его стороны были неким одобрением для Мака. Вскоре тот снова проявил активность, постепенно ускоряясь, принося себе и партнёру уйму удовольствия. Он от ушей до кончиков пальцев ощущал стремительно нарастающее тепло и удовольствие, а голос Укуна был еще лучше. Казалось, что этого голоса было достаточно, чтобы Тень уже дрожал от приятных чувств.       Как только Царь Обезьян привык к такому темпу, как только он начал приходить в себя и перестал чувствовать себя не уютно, он тут же вновь сжался и издал почти вскрик, выгнувшись в спине настолько, что она звонко прохрустела. Руки тут же дернулись, схватившись за простынь над головой. Он никогда не чувствовал себя так... хорошо. Так прекрасно! Что-то внутри горело и пылало, когда Мак делал очередной толчок. Ещё! И ещё! С каждым новым ударом узел в животе скручивался ещё сильнее, вызывая приятные спазмы. Голова гудела, а перед глазами будто пелена, но очередной толчок, и словно на мгновение появлялись звёзды.       И вот снова поцелуй. Макак сильно прижимался к чужим губам, всё не способный насытиться этим прикосновением. Но пришлось вскоре отстраниться, чтобы было легче двигаться, хотя он не особо расстроился. Ему приносило дичайшее удовольствие наблюдать за Укуном. За тем, как его лицо за секунды меняется, как гнётся его гибкая спина, и как живот напрягается каждый раз, когда по телу Царя пробегает очередной горячий импульс. О да, хотелось смотреть на такое бесконечно, поэтому Шестиухий даже не заметил, как перешел на грубый и быстрый темп.       Мудрец не заставил себя долго ждать. Вот он уже крупно вздрагивает и дёргается во все стороны, почти мяукая от того, что его вечно прерывают очередным толчком, будто пытаясь выбить весь воздух из него. Макак совсем не жалел Укуна. Он продолжал своё действо, тоже постепенно забываясь в своих мыслях. Тень уже окончательно перестал понимать, что происходит, и единственное, что ещё твердо сидело в его памяти — это Мудрец. Он же, несмотря на все проблемы, которые он приносил, на самом деле, и правда был прекрасен во всём… Макак прямо видел перед собой это стройное и подтянутое тело, яркий, хитрый взгляд, широкую улыбку и уверенное выражение лица. И так же он видел, как сейчас это же самое тело изгибается под ним дугой, показывая себя с других, более прекрасных сторон. Как уверенность во взгляде Мудреца куда-то испарилась, а нервный голос и мелкая паника только больше украшали его сейчас. Одни лишь мысли о том, что сейчас происходит с Укуном, и как такая важная персона, как он, теряется в своих же действиях, ведомый другим, сводили Макака с ума. Его лицо даже скривилось в слабой улыбке, но совсем скоро Шестиухий крупно дрогнул, порывисто опускаясь к Мудрецу. Он крепко обнял его, наконец ускоряясь до предела от подступающего жара.       Для самого Царя Обезьян это уже было чем-то непреодолимым. Его тело будто бы сжимали со всех сторон и тянули, что не могло не приносить странного, но сильного удовольствия. От действий Макака, Укун сам не заметил, как с силой вцепился в его спину, прижимаясь так сильно, как только мог. Эти оба уже даже перестали понимать происходящее вокруг. Перестали понимать, какая рука, какой хвост кому принадлежит. Будто бы они стали одним целым, так прекрасно сочитающимся между собой.       Но вот тело Укуна словно поразило молнией. Живот скрутило в сильном спазме, а сердце застучало так быстро, что сейчас оно почти выпрыгивало наружу. Сейчас он сжался настолько сильно, что со стороны Шестиухого послышалось низкое рычание от боли в спине.       — М-Мак! — только и успел взвизгнуть Мудрец от некого испуга, перед тем, как провалиться в минуту беспамятства.       Он поклялся, что никогда не чувствовал подобного. Это и напрягало и будоражило одновременно. Виски начали пульсировать, а в ушах стоял такой сильный гул, от чего пришлось их поджать. Укуна в прямом смысле начало безумно трясти, а голос стал громким и прерывистым. Со временем после всего произошедшего он обязательно вспомнит, что произнёс сейчас имя Тени не один раз, почти умоляя его о чём-то. Но сейчас не понятно было, что вообще происходит. Язык заплетался, глаза сильно зажмурены, всё тело напряжено, переживая кульминацию. И вот спустя прекрасных пару минут, что казались вечностью, узел в животе резко развязался и весь жар рухнул еще ниже, отчего Мудрец запрокинул голову назад и, издав громкий стон, сразу свалился на кровать, наконец разжав руки. Всё его тело обмякло в чужих руках, поэтому Мак и не стал держать его.       Из-за собственного пика Укун сильно сжал партнёра, поэтому его конец настал совсем скоро. Когти почти порвали простынь, когда Мак испытал дичайшее удовольствие, которое заставляло его крупно дрожать и хрипло и тихо мычать вслух. Если всё время он был тих и держался, то сейчас не смог не скрыть слабого стона, что он издал, и после которого тянущее чувство внизу наконец отпустило его. Горячо и шумно выдохнув, Макак глубоко задышал, чуть ли не падая на Мудреца сверху.       Стоит сказать, что это был не первый раз, когда Шестиухий проводил с кем-то ночь, но вот Укун испытал такое впервые. Поэтому он и был так напряжён и осторожен, не доверял. Однако, совсем под конец, когда Царь ощутил прилив жара внутри, после которого Мак остановился, он наконец спокойно выдохнул, всё еще закатывая глаза и слабо хрипя от испытанного. Мудрец и не представлял, насколько приятна подобная близость, насколько приятна близость с Макаком. Он уже хотел потянуться к нему, найти в себе силы встать, как слабо дрогнул и издал тихий стон, ощутив пустоту внутри. Туго соображая, Укун даже и не понял, что Тень уже лежит рядом с ним, подтягивая к ним двоим одеяло.       — Т-ты мудак. — хрипло процедил Царь Обезьян сквозь зубы, стараясь не издать постыдного звука, ведь послевкусие всё еще заставляло пребывать в экстазе.       Шестиухий прекрасно понимал, что Мудрец сказал это, просто чтобы показать илллюзию их вражды, но было понятно, что ему это всё понравилось. Ему нужно было так сказать, чтобы после этих слов жадно прильнуть к чужому телу, горячо выдыхая в него и слабо подрагивая. Да что уж говорить, Укун даже слабо улыбнулся, когда Макак провел по его щеке пальцем, чтобы убрать волосы и поцеловать его в висок. Не может быть и речи о том, что он еще припомнит о поступке Макака, может только если захочет повторить... Что? Повторить? Задумавшись об этом, Царь Обезьян сразу напрягся и стал серьёзнее. Лежащий рядом Тень, конечно же, заметил резкую смену настроения, поэтому не мог не вмешаться.       — Расслабьтесь, Ваше Величество. — с каплей усмешки произнёс он, гладя чужую щеку.       Мудрецу сразу стало неловко от этих слов. И правда. Он вроде бы Царь, хозяин этой Горы, этого дома, но сейчас был ведомым кем-то другим. Стало даже малость стыдно. Но все эти мысли куда-то улетучились, когда Макак прижался к чужим губам, медленно их целуя. Честно сказать, Укуна даже удивила такая нежность со стороны Шестиухого, но думал он об этом не долго, постепенно растворяясь в поцелуе, а затем и засыпая от сильнейшей усталости и тепла, что источало тело его партнёра.       Макак и сам, если честно, был малость сбит с толку собственным поведением и поведением Царя. Что между ними было тогда и что между ними сейчас? Измениться ли их отношение друг к другу и что будет дальше? Было не ясно, но одно Шестиухий понял точно — он хочет вернуться сюда вновь. Хочет вернуться однажды, чтобы снова испытать те же будоражущие душу чувства, чтобы снова целовать Укуна. Возможно завтра во время ухода стоит нарошно оставить одну из частей своей одежды, чтобы был повод вернуться. Обо всём этом Макак думал, смотря на лицо Мудреца, что спокойно спал, прижимаясь к нему. От подобной картины Мак невольно улыбнулся, тоже постепенно проваливаясь в сон.