Это пройдёт

      Стискивая руль старенького джипа и выжимая максимум из, не раз разобранного, мотора, Стайлз уверен, что это пройдёт. Жизнь ведь не стоит на месте, она несётся вперёд, манит новым и неизведанным. Большой мир за порогом дома только и ждёт, когда ты сделаешь шаг вперёд и забросает тебя невероятными открытиями и невиданными возможностями. Новые впечатления, встречи, знакомства, новый опыт — они быстро сотрут старое и нарисуют яркими красками нечто совершенно особенное и потрясающее.       Только почему тогда так трудно становится дышать, стоит лишь табличке «Бекон Хиллс» остаться позади?..       Впереди колледж в большом городе. Пусть всего три часа езды, но там всё будет иначе. Не будет больше тихих маленьких улочек, ветклиники, ставшей вечным штабом, бурчащей рации отца в машине под домом и неизменных попыток подслушать полицейские частоты. Это осталось позади, вместе с неуёмным желанием втиснуться в узкий круг тех, кому близким никогда не станешь, кто всегда будет смотреть свысока и с долей пренебрежительной снисходительности, кто всегда будет знать о тебе больше, чем ты готов открыть. Вместе с домом, затерянным в глубине леса. Вместе с Дереком Хейлом.       Буравящий взгляд, которым он провожал машину, до сих пор ощущается затылком. Нет что бы подойти как все и нормально попрощаться, хотя бы просто как приятель, с которым велось общение почти три года. Но нет. Он стоял, опираясь задницей о капот «камаро» и, скрестив руки на груди, молча смотрел       Даже не кивнул на прощание, мудак. И вот это, как раз-таки, и стало тем решающим аргументом, укрепившим во мнении, что это пройдёт.       Стайлз абсолютно уверен, что поступает правильно и ни о чем не жалеет. Юношеское влечение — это всего лишь короткий этап в жизни, давший некий опыт и оставшийся позади. Это вполне естественно — запасть на, так выделяющегося из привычной серой массы знакомых лиц, Дерека Хейла. Волка, с вечно угрюмой рожей, сурово сдвинутыми бровями, острым подбородком и светлыми глазами, так ярко горящими на фоне смуглой кожи и вечной щетины.       Когда тебе шестнадцать, то в крови бурлят гормоны и ты вечно мечешься между прелестными ножками Лидии, обтянутыми чёрными чулками в сеточку, и крепкой, подтянутой задницей Хейла, в неизменных джинсах с низкой посадкой. И то, что чаша весов качнулась именно в сторону оборотня — тоже в пределах допустимого. Всё-таки слюни на него пускали особи обоих полов, в возрасте от тринадцати и до бесконечности. Разве можно спокойно смотреть, как Дерек подтягивается или отжимается, без футболки, покрытый бисеринками пота, с тяжело вздымающейся грудью? Совершенно невозможно, простигосподи. Вот и Стайлз думал точно так же, пожирая глазами подкачанный торс, упругую задницу, плоский живот и широкую спину с чёрными завитками трискеля.       Но кто же знал, что мистер Хмурая Рожа тоже следит за неугомонным подростком, делающим всё, только бы как можно чаще оказываться рядом? Это, по мнению Стайлза, тоже совершенно невозможно. И когда оборотень впервые прижал его к стене, сминая губы жарким грубым поцелуем, был удивлён настолько сильно, что до него не сразу дошёл смысл короткого: «Сегодня», брошенного волком…       Это вполне нормально познавать собственную сексуальность через однополый опыт. И это просто опыт и ничего более. Стайлз в этом уверен, крепко сжимая руль и стискивая зубы до характерного скрипа эмали, усилием воли выбрасывая из головы всплывающие воспоминания.       Полгода пролетают незаметно. Буйная студенческая жизнь засасывает не хуже смерча, вытесняя всё и вся, врываясь в лёгкие обжигающим коктейлем из лекций, семинаров, новых приятелей, шумных вечеринок, катастрофически коротких выходных и невероятно длинных экзаменов. За это время Стайлз едва ли раза три виделся с отцом. Да и то, шериф сам приезжал проведать сына, потому что изворотливый Стайлз находил миллионы причин, почему он не может приехать домой — сломался джип, на носу объемный реферат, нет лишних денег на бензин, ужасно много задали на выходные. Лучше пусть отец сам приедет, с комендантом удастся договориться, соседи уехали, умерли, сбежали. Только бы не возвращаться в Бекон Хиллс. Только бы не видеть одного самодовольного мохнатого оборотня. Только бы это прошло.       Вечная проблема. Не затыкающийся, путающийся под ногами, шумный, несуразный, неловкий подросток. Которого слишком много. От которого болят чувствительные уши волка, а глаза, кажется, скоро только и будут смотреть, что на внутреннюю сторону черепной коробки. Одно присутствие Стайлза рядом деморализует не хуже, тщательно подготовленной, психической атаки. И прочее и прочее.       И ещё много чего подобного, что парнишка регулярно слышит в свой адрес. Так зачем тогда это Хейлу? Чего ради? Почему из десятков поклонников он проявил интерес именно к надоедливому подростку? Потому что Стайлз достал его до печенок? Попытка накинуть короткий поводок на длинную шею? Способ унизить и показать, что так или иначе, а Дерек контролирует всё и всех, пусть и через постель? На какие-то чувства надеяться глупо. В то время, пока где-то на небесах, раздавали эмоции и добродетели, Хейл наверняка выбивал себе «камаро» в соседней очереди. Но Стайлз так ни разу и не решился задать этот вопрос. Потому что безумно боялся услышать ответ.       И ему кажется даже удаётся временно выбросить Хейла из головы. Забыть. Забить. Окунуться полностью в весёлую студенческую жизнь, флиртовать с девушками и заводить дружбу с парнями. Оказывается здесь он не заноза в заднице, не вечный надоедливый прицеп, не болтающая без умолку трещотка. Однокурсникам нравятся его шутки, они охотно зовут его на гулянки, считают своим в доску парнем и настоящим бро. Даже заехавшие навестить Скотт и Эллисон с улыбкой отмечают как Стайлз изменился, и что здесь он явно на своём месте. И парень становится всё более уверен, что это почти прошло. Что ещё вот-вот, совсем чуть-чуть, и чертов Хейл перестанет ему сниться. Прекратит мерещиться за оградой колледжа и за углами магазинов, на широких улицах города. Что прошлое легко забудется, подёрнется пеплом множества ярких событий и больше не будет лишать покоя и сна. Стайлз уже взрослый и может принять очевидное.       Самоубеждение — мощная штука и творит чудеса. Ведь всё люди так или иначе проходят через одно и то же. Все как-то справляются и он сможет. И уверенность крепнет с каждым днём, до тех пор пока перед воротами колледжа не тормозит чёрная «камаро». Матерьбожьязачто.       Дерек молчит. Он смотрит своими прозрачно-светлыми зелёными глазами, хмуря густые чёрные брови, и молчит. Стайлзу все кажется, что вот сейчас волчара вцепится в глотку и просто растерзает, но Хейл не делает ни единой попытки прикоснуться или заявить свои права. Это раздражает. Это бесит до зубовного скрежета. Потому, что даже такой — усталый, потухший, ещё более мрачный и угрожающий — Дерек все ещё притягателен. Дело то ли в животном магнетизме оборотня, то ли в какой-то другой хрени, но тянет, чёрт возьми. И Стайлз теребит рукав любимой клетчатой рубашки, нарезает круги по комнате мотеля и скусывает нижнюю губу до крови, чем, вероятно, дико дразнит обоняние Хейла, но продолжает злиться. На себя. За то, что как послушный баран на заклание, позволил привезти себя в этот номер. На Хейла, что сидит, сверлит своим невозможным взглядом и молчит, как немой. На Лидию, что не обращала на все ухаживания ровным счётом никакого внимания и объектом интереса стал Дерек. На чертова Скотта, который мог бы удержать своего бро подальше от загребущих лап чёрного волка, но был слишком занят Эллисон… Про руки не стоило вспоминать. Совершенно не стоило. Как эти длинные, сильные пальцы, способные завязать в узел арматуру, блуждали по телу, чутко улавливая малейший отклик и находя все до единой чувствительные точки. Как эти невозможно уверенные, чуть шершавые пальцы дразнили язык, терли десна, давили на губы. Господибоже.       По резко участившемуся дыханию волк наверняка улавливает какие именно мысли сейчас посетили буйную голову подростка. Стайлз видит, как тонкая улыбка скользит по лицу Хейла едва уловимой тенью и вновь прячется в жёсткой складке губ. Про губы тоже не нужно сейчас думать. Совсем не нужно. Как они жадно впивались в кожу, оставляя засосы везде, где только можно было. Какое-то время Стайлз думал, что превращается в чёртового леопарда, покрытый с ног до головы яркими пятнами после каждого «свидания». Приходилось носить безразмерные толстовки и натягивать капюшон как можно глубже, что бы осуждающие взгляды немногочисленных жителей Бекон Хиллс не прожигали насквозь.       Это стоило прекратить ещё после того, первого раза, когда Дерек, не особо церемонясь, трахнул его дома, нагнув над письменным столом. Было больно и страшно. Потому что Стайлз, привлекая внимание оборотня, будучи настоящей занозой в заднице, вечной рыбой-прилипалой и пожирая взглядом жилистое тело с трискелем на спине на каждой тренировке стаи, как-то совершенно упустил из виду тот факт, что Хейл вряд ли сам подставит свой восхитительный зад. Нет, конечно Стилински чисто инстинктивно предполагал, что окажется снизу, но не думал, что это будет так. Так жёстко, резко, до слез, до задушенных криков, потому что Дерек зажал ему рот широкой ладонью, которую Стайлз таки прокусил тогда.       Негативный опыт тоже опыт и, не попробовав ещё раз, Стилински не был бы собой.       Но это совершенно точно стоило прекратить после второго раза, когда Дерек уже аккуратнее, но зато долго и вдумчиво втрахивал Стайлза в матрас на чердаке дома Хейлов. Тогда было хорошо. До одури. До стертых о жесткую ткань коленей, до искусанных в кровь губ, до синяков на бедрах и огнём горящей задницы. Тогда можно было орать до хрипа, ведь никто в лесу не услышит, можно было не бояться, что кто-то помешает, ведь вокруг на милю несло животным сексом. О, Дерек был животным не только в волчьей форме. Стайлз как-то совершенно упустил из виду ещё одну деталь. Опять. Регенерация оборотней распространялась не только на заживление ран. И Хейл мог не только долго, но и часто. Чертвозьмиегомохнатыйзад…       — Зачем мы здесь? — все же выдавил из себя Стайлз, наконец находя задницей подоконник и скрещивая руки на груди, что бы скрыть нервную дрожь. Хейл забрал его прямо у крыльца главного корпуса, не дав зайти в общежитие, а таблеток на занятия парень не брал.       — Поговорить, — негромко ответил Дерек, разглядывая потертый ковёр на полу так, словно там проступало святое писание.       — О чем? — Стайл уверен, что им не о чем говорить, как и было всегда.       Сложно найти двух настолько разных существ, непохожих друг на друга абсолютно ничем, как эти волк и подросток. Хейл вечно был чем-то занят — проблемами, Питером, стаей, снова проблемами, домом, финансами, разборками… Самым лучшим отдыхом он считал либо изнуряющие тренировки, могущие соперничать со средневековой инквизицией по жесткости, либо сон. Дерек мог спать кажется сутками, впрок. Тогда Стайлз тоскливо кружил по лесу, то и дело возвращаясь к безмолвному дому, заглядывая в окна и маясь от безделья, пока стая счастливо отдыхает от тирана-альфы, наслаждаясь жизнью. Но только не Стайлз.       Стайлз, который совершенно не умел усидеть на месте, которому было кровь из носу необходимо оказаться в гуще событий и жизненно важно найти приключения на свой беспокойный зад. И ведь таки нашёл. Одно большое приключение по имени Дерек Хейл, ставшее не менее большой проблемой.       После того, первого раза, все их и без того скудное общение, свелось к коротким взглядам из-под нахмуренных бровей и сексу.       Они не обсуждали планы на выходные, не ходили вместе гулять или в кино. Не валялись в обнимку и не сидели на крыше ночью, считая звезды. Они не говорили про то, что происходит между ними, не делились чем-то личным. Они не были парой.       Ничего не изменилось. Почти. Просто где-то в груди, там, где обычно ищут сердце, поселилась какая-то неясная, глухая тоска. Она сдавливала тисками каждый раз, когда Дерек вставал с раскуроченной постели и, сразу же натягивая джинсы, молча спускался вниз. Саднила при виде обнимающихся и целующихся парочек. Скребла когтями каждую одинокую ночь. Так глупо…       — О… — Дерек запнулся на мгновение, поднимая взгляд, — …нас.       — Мда? А есть «мы»? — Стайлз холодно усмехнулся, глядя в светлые волчьи глаза.       Это пройдёт. Стайлз мантрой повторял эти слова день за днём, убеждая себя, что первая любовь всегда бывает несчастливой, да и нельзя назвать любовью сгусток гормонов в штанах. Всего лишь стабильный, яркий и горячий секс. И это именно то, что нужно. Все остальное — какая-то невнятная нудотина, которой парням интересоваться не положено.       Лишь однажды он заикнулся о чем-то таком, когда Дерек в очередной раз молча натягивал джинсы.       — Может… скажем моему отцу?       — О чем? — волк на мгновение поднял взгляд и наклонился, в поисках футболки.       — О… нас. — Стайлз приподнялся на локте, пытаясь отследить выражение лица Хейла.       — Каких «нас»? — Дерек вскинул бровь, выныривая из-за изголовья с футболкой в руках.       Как там говорят? «Всё упало»? Да, пожалуй, так. В голове что-то щелкнуло, заставив отвести взгляд и, поджимая губы, натянуть на бедра смятую простыню. Так и не дождавшись ответа, оборотень пожал плечами и спустился вниз.       Хэйл не считал нужным звонить, слать сообщения, предупреждать о своих отъездах или желании встретиться. Просто примораживал к месту взглядом, отпуская стаю с тренировки, и коротко оборачивался на пороге дома, вынуждая, воровато оглядываясь, поспешить следом. Или молча влезал в окно ночью, когда отец был на дежурстве. Или зажимал в подсобке, на первом этаже, прямо в школе, после дополнительных занятий. Всегда молча, всегда жёстко и грубо, кусая в шею и плечи до крови, врываясь в тело без спроса, часто и без смазки. Добровольное изнасилование…       — О нас с тобой, — угрюмо повторил Хейл, напряженно подбираясь на месте. Немалых усилий стоило не вздрогнуть и не вжаться в чертов подоконник.       — Ну хорошо. Я слушаю тебя, Дерек, — Стайлз вскинул бровь, отчаянно пытаясь сохранить самообладание. Потому что немногословный волк, затевающий разговор, это по меньшей мере странно. А по большей — пахнет чем-то не очень хорошим.       — Я… снял лофт… — неожиданно и совершенно невпопад пробормотал Хейл.       — Эм… это здорово… наверно… — растерянно ответил Стайлз, пытаясь уловить хоть малейший намёк на то, к чему клонит оборотень.       — Здесь. Недалеко.       — О… А. зачем? — Стайлз скусывал нижнюю губу, отчаянно заставляя себя не думать о всякой фигне. Например, что Дерек это сделал из-за него. Или, что ещё хуже…       — Что бы ты жил со мной. — Волк резко встал, одним движением оказавшись вплотную. — Всегда.       На лице Хейла, обычно выражающим крайнюю степень скуки или раздражения, сейчас была написана отчаянная решимость. Такая, с которой идут на смерть. Губы сжаты в тонкую линию, на высоких скулах играют желваки, глаза переливаются алыми бликами, а кулаки сжаты так, что кажется сейчас из ладоней брызнет кровь.       Если бы Стайлз мог что-то ответить, то наверно это было бы что-то невероятно глупое и неуместное, как и всегда. Вместо этого он просто подался навстречу, оказываясь в болезненных тисках знакомых рук, крепко прижатый к широкой груди.       — Я думал, что это пройдёт… — тихо выдохнул Дерек, щекоча дыханием макушку, осторожно и, до боли нежно, касаясь губами родинки на скуле.       — Я тоже… — Стайлз утыкается лбом в ключицу и крепко обнимает в ответ, понимая, что самоубеждение, конечно, великая вещь, но не в этом случае. Это совершенно точно.