Холодное очарование

      Чжунли любит наблюдать. Это занятие, на самом деле, даже для него, древнего экс-Архонта, довольно интересное: многое открывается с новых сторон, зачастую незаметных обычному глазу; до сих пор заставляет восхищаться или, наоборот, горько разочаровываться, поскольку люди — существа изменчивые, природа их поведения не всегда ясна. Вот, к примеру, театром своей смерти Чжунли насладился сполна: его любимые дети отлично показали, что готовы выйти из-под его крыла и обрести самостоятельность, поэтому теперь он с чистой совестью отыгрывает роль обычного смертного.       А одним из самых интересных объектов для наблюдения является, пожалуй… Путешественник. Итер. Тот самый явившийся как гром среди ясного неба чужеземец, оставляющий за собой золотой шлейф с запахом чего-то дальнего, чуть-чуть отдающего озоном, и у которого в глазах была скрытая многовековая усталость, знакомая Чжунли до боли, и мудрость — такая же глубокая и приобретённая отнюдь не лёгким путём.       Итер также весь был соткан из звездного света, бесчисленных путешествий и историй, которыми делился в ответ с особым энтузиазмом, словно пытаясь впечатлить — и Чжунли буквально трепетал от этого, потому что никогда не думал, что ему удастся найти «родственную душу», понимающую его с полуслова и разделяющее его боль бессмертного существа.       Чжунли даже не удивился, когда осознал, что теперь вместо наблюдения буквально заглядывается.       Потому что Итер, помимо прочего, грациозен и непозволительно красив даже в своей разрушительной силе элементов, а его тёплая дружеская улыбка тесно граничит с жестокой расчетливостью в каждом его действии: он точно знает, когда стоит остановится, когда его доброта не даст плоды. Он ни за что и никогда не позволит собой пользоваться, и никакой титул «прославленного добросердечного путешественника» не заставит его отступится от своих принципов.       И Чжунли знает: Итер позволяет на себя заглядываться. Украдкой кидает взгляд, держит в уголках губ улыбку, словно сам играется, но остаётся всё таким же неприступным светом, до которого не дотянуться.       Он, подобно настоящей звезде, такой же далёкий и неподвластный никому и ничему. Холодное очарование.       И именно поэтому, спустя много-много времени, Чжунли ощущает себя так, словно нашёл настоящее сокровище, когда эта самая звезда доверчиво падает в его объятия и разрешает себя поцеловать — потому что такая роскошь позволена только ему, одинокому камню, сумевшему обратить внимание света на себя.