***
— Вам не кажется, что это забавно? — спросил Джорах, когда они прогуливались по заснеженной роще, отдыхая от военных советов. Всего полчаса без стратегий, споров с северянами и планов, сводящимся к одному: не умереть. Всего полчаса, когда Дейенерис Таргариен могла позволить себе побыть той, кем ее знал и помнил один лишь ее медведь. — Что именно забавно? — она приподняла бровь. — То, что вы, та, в ком пылает столь жаркое пламя, удивительно сочетаетесь с белизной холода и снега, — Джорах кивнул на волосы Дени, которые блестели так же, как никем не тронутые сугробы в солнечных лучах. — Я никогда не думал, что вы окажетесь на Севере, да еще и зимой… И, быть может, мои слова прозвучат дерзко, поэтому заранее прошу прощения, кхалиси, однако… Север вам к лицу. Дени улыбнулась, дотронувшись до его руки. — Верно, сир. Твои слова не обидели меня, напротив — я считаю, что это один из лучших комплиментов, полученных мной за последнее время. Она немного помолчала и добавила: — Я скучала по тебе, Джорах.***
Снег не должен быть красным. Не должен быть смешан с золой и пеплом. Еще утром здесь было чисто, свежо, морозно, а сейчас… Столько красного на белизне. И нет в этом ничего красивого, совершенно ничего, не сравнить эту красноту с алыми рубинами, не полюбоваться контрастом, не задуматься о том, насколько выделяется алое на белом. Нечем тут любоваться. Пламя и кровь — так всю жизнь говорили Дейенерис Таргариен. Так говорил Визерис. Так говорил Барристан. Так говорила после она сама, твердя девиз своего Дома, как мантру: пламя и кровь. Она получила пламя и кровь. Кровь на снегу в отблесках пламени — драконьего, обычного и того, что зажгла Мелисандра. Она говорила, что великий дар требует великого самопожертвования, рассказывала легенду об Азор Ахае — великом воине Света, который выковал Светозарный меч, закалив его кровью любимой жены Ниссы-Ниссы, пронзив ее сердце. Только тогда меч обрел силу, способную победить Великого Иного. Меч в руках Дени меньше всего напоминал Светозарный. Это был даже не меч — какой-то жалкий ржавый обрубок стали, подхваченный с земли, просто чтобы держать хоть какое-то оружие. Просто чтобы не быть полностью обузой — и все же она ею была. Она не могла ничего, и то, что она не горела в пламени, не волновало тупую прущую на них с Джорахом толпу вихтов. Королевская кровь — ценнее всего, говорила Мелисандра. Но королевской крови Дейенерис не пролилось ни капли — она умудрилась только немного поцарапаться, и то это были лишь ссадины от неудачного приземления Дрогона. На снег лилась другая кровь. Не королевская. Так много… — Джорах, — позвала Дени. Слезы жгли ей глаза, пришлось сморгнуть, напомнив себе: смотри, ты всегда должна смотреть, королева. И она смотрела — на то, как из множества ран ее рыцаря льется кровь, на то, как земля вокруг них становится красной — черная земля, алая кровь. Дрогон чуть позади — но чем уже может помочь Дрогон? Даже если бы он прилетел раньше… Он выдохнул бы огонь, сжигая мертвецов, но вместе с ними — и людей, ибо лишь одна Дейенерис не горела. Вот он, ее герб. Вот он, ее девиз. Пламя, кровь, черная тьма ночи и дракон. — Джорах! Ее ладони покрылись его кровью — молочно-белые руки. Дени вспомнила: вы удивительно сочетаетесь с белизной… Он говорил это ей, кажется, совсем недавно. Вчера? Позавчера? И больше он ей ничего не скажет. Лекаря не позвать — какой лекарь здесь, на поле боя? Сейчас многим нужна помощь, сейчас многие так же сильно ранены, многие уже мертвы, многие истекают кровью. Дени попыталась зажать одну из самых глубоких ран рыцаря, но у нее ничего не получилось. Он слабо улыбнулся — пришел в себя. Дейенерис не питала иллюзий: вряд ли он очнулся надолго. Но хотя бы… немного. — Кхалиси, — шепнул Джорах. «Кровь моей крови». Он сказал ей это первым, когда она встала из погребального костра с тремя драконами на руках. Он, не будучи дотракийцем, упал на одно колено и принес ей дотракийскую клятву верности кровного всадника — и его примеру последовали остальные. Он был кровью ее крови с тех пор — и лил кровь вместо нее. За нее. Ради нее. — Джорах, — она могла произнести только его имя. Он накрыл ее дрожащие руки своей — даже сейчас утешал он. Даже сейчас, умирая, сильным был он, поддержкой и защитой был он. Дени в последний раз чувствовала себя такой испуганной и растерянной на свадьбе с Дрого, где у нее на глазах убивали мужчин и насиловали женщин, а ей предстояла брачная ночь с дикарем. Сейчас она была той же девочкой. Не королевой, не кхалиси, не Дейенерис Таргариен — просто девочкой, которую трясет от страха. Дрогон издал тихий крик. Дени проглотила слезы: помни, кто ты есть. Так шептали ей дикие травы голосом ее медведя. Помни, кто ты. Помни, чья ты кровь. Боги, сколько крови. — Не плачьте, — ему было трудно говорить, но Дейенерис не запрещала. Она хотела его слушать. — Я… я рад. Я говорил, что готов умереть за вас. И я рад, что сдержал клятву. — Я… — Дейенерис усилием воли подавила всхлип. Из уголка рта Джораха стекла струйка крови. — Я обязательно завоюю все Семь Королевств! — быстро заговорила она. — Я заберу себе Железный Престол! Я буду править, и меня будут любить! Меня не будут ненавидеть, не будут бояться, в первую очередь меня будут любить! И… я помню, что ты говорил мне, сир, и я… я не отвечала, никогда не отвечала, а теперь уже поздно, но все равно… Джорах смотрел на нее. Все его лицо заливала кровь. — Я люблю тебя, я любила тебя в кхаласаре, в Красной Пустыне, в Кварте, в Вольных Городах, в Вестеросе, везде. Я любила тебя и люблю. И если бы мы победили, я бы сказала тебе это иначе, я бы… я бы сделала все иначе, я бы не отвергала тебя, я… — Неважно, — Джорах выглядел счастливым. Дени удивилась — как можно быть счастливым, когда истекаешь кровью? — Вы сказали. Это лучший подарок, какой я мог получить. Лучшая награда, которой я не заслуживаю. И, кхалиси… Мертвецы вокруг рассыпались, поняла Дейенерис. Просто рассыпались, обращаясь в прах там, где стояли. — Мы уже победили, — договорил Джорах. — Победили, — повторила Дени, глядя то на его лицо, то на свои окровавленные ладони. — Я люблю вас, — Дейенерис вздрогнула. — И всегда буду любить, где бы ни оказался. Прощайте… кхалиси. — Нет! Она закричала одновременно с Дрогоном — девичий крик отчаяния слился с таким же отчаянным драконьим. Дени склонилась к Джораху, прижимаясь лбом к его лбу, пачкая в его крови свое лицо и волосы (снова алое на белом, рубины на серебре) и позволяя себе разрыдаться, не как королева — а как девушка. Уставшая от войны девушка, которая хочет сажать деревья и смотреть, как они растут, хочет любить своего рыцаря, жить в доме за красной дверью вместе с братом… «Помни, кто ты, — донес до нее ветер знакомый голос вместе с запахом гари. — Помни, от кого ты создана». Дейенерис зажмурилась так, что стало больно векам. Правильно. Драконы не сажают деревьев и не влюбляются в медведей. Она — дракон. — Пламя и кровь, — прошептала Дейенерис Таргариен в мертвые губы Джораха. — Пламя и кровь. Я не забуду.