Голод

Роберт был относительно доволен своим положением. Ну, то есть да, вокруг него творится хаос, он был постоянно вынужден когтями выцарапывать себе крохи около нормальной жизни, да и диета у него не лучшая. Но он был доволен, он знал, что другим здесь было и хуже. Он был в своей блаженном одиночестве, по глупости время от времени мечтая о компании. Пока не появились они. Мерзкие, бестактные, глупые крысы. Его квантиранты — раздражающие, безмозглые, шумные, невежественные кретины. И он старался их терпеть, правда. Пытался дать им советы, чтобы они не померли в первую же неделю, тащил первое время еду, пытался быть к ним относительно дружелюбным. Даже спасал их из лап маньяка-кота, рискуя собой. А рисковать собой с ними приходилось часто. Они в ответ и половины тех же усилий не вложили, что к делу смирения Роберта вообще не помогал. Гнев так и рвался из его разума, и видит Бог, он терпел как ангел. Не говоря уже о голоде! Это чувство разъедало Роберта изнутри, царапало ребра и подступало к горлу тошнотворным привкусом. Он скручивался колесом и сходил с ума все больше, пока его недоклоны почти танцевали на его костях. Ведь его кости, ну или по крайней мере, ребра, были уже видны благодаря его «лечебному» голоданию. И это ощущение — ощущение голода — сталновилось чуть не в два раза сильнее с этими недоумками. И сегодня будет один из сытых дней. Роберт, правда, уже думал о том, что бы перекусить своим ремнем, так как в голове стоял белый шум, но при этом он мог услышать как воздух трещит от моргания. С ним рядом сидел только один крысочел — Майкл. Роберт ему дал именно такое имя, хоть в действительности не считал это нужным. Его недоклонам вполне бы хватило порядковых номеров, но блондин настаивал на имени. Все остальные, к великому счастью Роберта, предпочли номера. Хотя мысленно Такеучи придумывал им клички… Роберт на задворках сознания что-то слышит, а потом ощущает что-то холодное и твердое, что постукивает по его плечу. Он оборачивается и видит Майкла, единственный кто, судя по всему, действительно не имел и остатков совести. Попостукивал же по плечу он бутылкой пива, улыбаясь и выглядят так, будто он — робертовый спаситель, что дарует ему величайшее из великих даров. — Ты чета, что-то грустишь, не из-за других? — говорит Майкл с усмешкой. Роберт, скрипя зубами и хмуря брови, принимает банку, начиная потихоньку пить. Эти «другие» прямо сейчас все шарахаются вокруге. Второй и Четвертый сейчас успешно избегают любых конфликтов у Роберта, ибо слишком несостоятельны и трусливы. Так что выход нашли они только один, а именно — ходить туда сюда по канализации, пока Роберт не станет благосклонным, а потом вернутся, как не в чем не бывало. И потребуют еды. А вот Третий и был инициатором конфликта, сам в хлам разругался с Робертом и пошел бороздить просторы дома. Старший крысочел думал, что скоро этому скандалисту третий глаз вырвет, потому, что такие истерики его скоро до самоубийства доведут. Такеучи может поспорить и дать голову на отсечение, что его — Третьего — уже кто-нибудь сожрал или просто убил. Ему все равно. — Что ты думаешь о нашей сорре? — Роберт спрашивает тихо, почти не слышимо, слегка пробуя слова на вкус. Чем больше он говорил, тем больше понимал, что разговоры — это не его. — Та, которая на счет еды? — Майкл получает вместо словесного ответа кивок, — Ну, я, хе, знаешь, думаю что Третий Глаз был прав. Ну ты понимаешь, мне кажется мы заслуживаем большего, в конце-концов- Такеучи перестал слушать, потому что знал продолжение этого диалога наизусть. Майкл был предпоследним по эрудированности в их компании, так что обычно он отвечал бы так, как ответил бы другой крысочел, цитируя. Или сказал бы какую нибудь глупость. Он почти допивает содержимое в банке, которое слегка туманит взгляд, да и чего греха таить, сознание. И когда казалось, что все стало в кои-то веки спокойно, Майкл начал вешаться на руку Роберта и что-то навязчиво бубнить. — Эй, дай отпить пожалуйста! — Блондин начал тянутся рукой к банке в руке Роберта. Такечи кажется, что у него дергается глаз и венка на лбу взбухает. А Майкл не сдается, даже после твёрдого ответа «Нет». Он продолжает тянутся к банке рукой, чуть ли не сшибая Роберта. Что-то внутри Такеучи взрывается. Какой-то сосудик в его голове рвется и лампочка светлых мыслей затухает. Его чердак и раньше протекал, а теперь там еще и темно. Рука сжимает металл банки и не думая вбивает её в висок Майкла. Тот ошарашенно отскакивает от Роберта, концами пальцев проверяя ушибленное место и с почти комичным ужасом обнаруживает кровь на коже. Там всего пара капель, а он выглядит так, будто его машина сбила. Воцарилась безбожная тишина, пока Роберт не выкидывает жестянку на холодный пол, которая уже помялась после удара. — Т-ты чего? — Роберт, к своему удивлению, не слышит ненависти в голове Майкла. Блондин говорит так, будто и не верит в происходящие. Будто он не проверял нервы Такеучи на прочность все это время. Роберт считает, что не должен отвечать. Такеучи наконец понимает, что действовал импульсивно и что ему делать сейчас совершенно не ясно. Но под его кожей уже начало закипать что-то мрачное, и что самое страшное — ему это нравится. Роберт подходит к Майклу ближе, и тот пытается удрать как только рыжий становится к нему опасно близко. Но старший крысочел хватает руку блондина и до боли сжимает, разворачивается к себе, второй рукой бьет с неопределённой, но достаточной силой в лицо, не целясь. Тот мрак, что сначала варился в голове Роберта, а потом закипал под кожей, начал освобождаться и опьянять Такеучи. Майкл на секунду слабеет, и чувствует кровь на губах и зубах. Капли слез, непонимание и последние остатки решимости собираются в его голове. Свободная рука блондина сжимается в кулак и он с размаху пытается попасть в лицо Роберта. И даже попадает! Только вот Такеучи от этого ни горячо, ни холодно.Казалось, ему всегда так. Роберт морщится разве что от злости, и сверлит взглядом блондина. Майкл же чувствует себя в точности да наоборот. Удар, который, как он надеялся, должен был ошарашить Такеучи, безконтактно, вернулся ему, и он начал всхлипывать от боли. Как он мог забыть про это?! Не прошло и секунды как Майкл снова получает удар куда-то в печень, от чего и горбится, хватаясь за живот. Он никогда не умел драться как Роберт, и никогда не умел убегать как Роберт. Такеучи не теряет возможности, валит его на неровный пол и подаётся следом, стоя коленями вокруг лежащего на полу Майкла. Тот выглядит так, будто задыхается, продолжая истерику, что, по мнению Роберта, выглядит жалко. А сам-то Такеучи выглядит как статуя, лишь слегка изогнутая бровь к переносить придаёт ему человечности. Руки Роберта опускаются на шею, и он сжимает трахею, наблюдая как блондин пытается бороться, но жаль, ничего не получается. Его глаза стекленеют и набирают в себя слезы, в конце-концов он сдается, хрипит что-то вроде обвинений, ядовитых проклятий, и теряет сознание. Роберт не понимает, почему к нему так сейчас относится Майкл. Из-за того, что этого идиота пришлось вытаскивать из опасной ситуации, на пояснице Роберта красуется едва заживший шрам, а от действий Такеучи даже шрамика не останется. Майкл просто умрет и где-нибудь реинкарнируется. Руки Роберта оставляют шею Майкла, и он видит следы от своего акта жестокости. Они сейчас не так заметны, но они есть, и потом будут видны гораздо лучше. И какое-то странное облегчение заполняет грудь Роберта, когда он видит бессознательное тело, хоть и не понимает идет за ручку с облегчением. Такеучи смотрит на одну из своих перчаток и с некоторой досадой наблюдает кровь. Её же теперь стирать. Крысочел переводит взгляд на Майкла и в голову приходит одна единственная мысль, и Роберт решает, что пробовал вещи и похуже. Он подносит обтянутые искусственной кожей костяшки ко рту и легонько пробует на язык кровь. И, ох, это вкусно. У Роберта нет стыда, и он после таких гастрономических открытий подносить указательный палец к разбитому лицу Майкла и кровь пачкает перчатку. И это всё ещё вкусно. Ужасающе вкусно. Лицо блондина намного более омерзительнее чем обычно. Он синеватый, его личико разбито, из губы до сих пор сочится бордовая кровь. Роберт видит синяк на щеке, и у Майкла, кажется, сломан нос. И Роберт улыбается, как будто все эти потраченные нервы стоили этого момента. Так продолжается ещё пару минут, пока он не решает сделать больше крови. Вдруг ему пригодилась давно не использовавшаяся иголка, размером с его предплечье. Первое, что он хочет отвезать — язык. Он открывает рот Майкла и пытается его передавить, сделать несколько отверстий языке, чтобы легче его оторвать и прочих манипуляции, прежде наконец получить в свои руки драгоценную мышцу. Ещё чуточку тёплый, весь в крови и с не самым привлекательным видом язык лежал и пачкал руки Роберта. Он быстро остывает.Что же, он давно не ел мяса. Язык был на вкус… Странным. Но Такеучи понравилось. Роберту на один жалкий момент показалось, что это — лучше, из того что он ел. Слабый свет обволакивал его и давно потерянное чувство спокойствия наполняет его. Он не бежал, не спасаясь, не останавливал кровь, и он не умирал. Его рот был весь в крови, в кое-то веки, не своей крови. И ему пришлось снять перчатки, в надежде на то, что они смогут прослужить ещё. Такеучи уже задумывался о том, что бы выбросить тело, но царапающее сознание чувство его остановило. Он продолжал. Он снова берёт свою окровавленную иглу и дырявить живот, все еще очень долго проводя за проведением не самого профессионального вскрытия. Но это его успокаивает. Спокойствие, оказывается, очень приятное ощущение. Он наконец разрезает тонкую кожу, в конец портя белую, совершенно не практичную, матроску. Он рукой проходит по краям оторванной кожи, слегка приподнимая брови от ощущения тепла. Потом он засовывает большой палец под кожу и содрогается. Ощущение шероховатости и одновременной гладкости его озадачивает. Но он продолжает копаться. Он не знает как называется все органы, но он, кажется, трогает кишечник. Роберт с благоговением ощущает это, но он не испытывает той же Эйфории, с которой его, например, пытал Ниен. Роберту вообще до Ниена далеко. Тот уж совсем поехавший маньяк, кожа Такеучи холодеет только при мысли о том, что с ним делали при жизни, а что делали с его трупами он даже думать не хочет. Роберт в принципе из тех, кто по опыту может рассказать множество кровавых историй о себя в качестве жертвы. Он что-то обрывает, упирается кровью, вытаскивает из тела небольшой кусочек кишки. Она склизкая, противная, вся в крови. И не думая ни секунды он её съедает. Как же приятно. Если и говорить, о его ощущениях, то это скорее мрачное удовлетворение. Роберт знал, что его, а точнее его труп, ели другие незнакомые крысы. Он как-то умер от голода, а после ренкарнации проснулся рядом с искусанным и пожованном трупом самого себя.Он даже однажды сам свой труп пожелать успел.Если это делали другие, то почему нельзя ему? Тем более это клоны. Тем более он жил с таким психопатичным голодом… Месяцами! Не проходит много времени, и ему начинает это надоедать, как Майкл ему надоедал при жизни. После Роберт делает все самое скучное, что может касаться убийства. Выбрасывает труп, прячет одежду, вытирает рот и рукава в стройной воде. И что самое главное — чувствует себя сытым. Впервые за долгое время его сознание не ноет о голоде, ненависти, желанном и уже потерянном одиночестве. Хорошо. Такеучи присаживается на своё спальное место, и кажется слегка поднимает уголки губ. Может, он правда не так плохо живет. «Извиняй, встретимся в следуйщей жизни» — пронеслась чуть сентиментальная мысль в голове Роберта. А потом слышит шуршание откуда-то, и даже намёк на улыбку пропадает. Вернулись. Он слышит как Второй воодушевленно рассказывает о концепте какого-то сериала, о котором он знает только то, что это ситком. Четвёртый, судя по звуку, только тихо угукает и осматривается. Они, наконец, замечают Роберта, а он не подает и признаков жизни. Только подтягиваются хоть и стираные, но остаточно красные рукава и надеется, что они не заметят за его спиной кровавых перчаток. Второй и Четвертый не замечают. — А эм… — Второй явно подбирает слова, ожидая, что Роберт не в настроение — А-а где Перв… Майкл? — Гик теребит белый рукав и надеется на быстрый ответ. — Ушел. Он на что-то обиделся. — Роберт меняет позу и подпирает подбородок. Ему на самом деле не хочется врать, он этого не любит. Они не о чем не догадаются, они не должны. Четвёртый слегка нервно присаживается рядом с Робертом, и головой кивает Второму присесть рядом. Роберт вдруг замечает, что на чрезмерно длинном носу Четвёртого есть раны — несколько небольшой царапин и одна большая, которая наверняка оставит шрам. А вот если бы он носил маску… -… Болит? — голос Такеучи будто подчеркивает тишину. — А, это? — Четвёртый подносит руку к лицу и кончиком пальца трогает нос, — Н-немного. Бывало и хуже. Роберт почти не слышит слов, только пялится на рану. Мило. — Дай посмотрю. — Он правда только посмотрит. Но его планы меняются, когда он видит рану, слегка запекшуюся кровь на границах, видит Четвёртого, когда он ойкает он того, что царапины снова начали отдавать болью. Он останавливает руку на полпути к лицу Четвёртого, и сжимает её в кулак. Он справится и с двоими. Резко и без намека на предупреждения он бьет Четвёртого, и, кажется, ломает ему нос без особых усилий. Слышится оглушительный крик Четвёртого, который усиливается вдвое и плачет, держится за рос и бьется в истерике. Из носа сочится кровь и его лицо приобретает фиолетовый оттенок. Роберт смотрит на это одновременно скучающие и предвкушающе, но не забывает о том, что Второй до сих пор тут. Упомянутый Второй времени не терял, хоть и был напуган до полусмерти. Тот, судя по всему, заметил все же иглу, слегка запачканную, и вдруг лежащию так удобно вовремя, и собирался броситься к ней. Нужно было её лучше прятать. Роберт застаёт акт поддержки. Второй пытается взять за руку Четвёртого, но он слишком ошеломлен болью и только дрожит боясь взять за руку Второго. Так что гик бросают затею взять Четвёртого и решает, что лучше пока просто взяться за оружие. Но слишком долго он решался на такие действия, из-за этого Роберт уже встал, готовясь заканчивать драку. Он встает на пути Второго и хватает его за предплечье, и Второй даже не замечает, как его опрокидывают. Он теперь лежит на полу и пытается встать, как тут же чувствует перманентную боль в области колен. Он слышит хруст вовсе не Робертовых костей. Теперь он понимает боль Четвёртого, и поэтому теперь он ревет, надрывисто кричит, выкрикивает ругательства. Боль пронизывает каждую клеточку его тела, кажется, он сейчас от него рассыпается как песок. Рассудка как не бывало, только боль. Роберт морщится и отводит глаза, быстро берёт уже такую родную иглу в руки и возвращается к Четвертому, который уже не в такой истерике, но надо было бежать раньше. «Почему они так кричат? " — проносится в голове Роберта. Такеучи берёт его за плечо, разворачивает точно к себе и протыкает иглой насквозь. Четвёртый снов кричит, падает плашмя на пол, дрожит и взывает к богам. А потом перестает дергаться. Роберт не садист, что бы съедать людей на живую. Из раны Четвёртого ручьём течёт кровь, и Такеучи жаль тратить её впустую. К слову, невезучему Второму он сломал колено, если будет сильно дергаться — сломает и второе. Он не хочет ломать второе колено, хотя… Он оставит эти мысли на потом. Он присаживается на корточки перед трупом четвёртого, двумя пальцами открывая веки. Он зажимает глаз между двух пальцев и давит, видя как глаз выползает из глазницы, пытается выдавить его. И выдавливает. Отвратно, но это только распаляет жажду. Глаз больше, чем он думал. Но они не с таким справлялся. Он открывает рот и вталкивает глаз, слегка царапает глазами и чувствует солоноватый вкус. Он, вопреки всему, он не когда ел свежих крысочелов. Собственный труп — да, давно погибших крысочелов — да, ели самого Такеучи? Да, Но вот есть кого-то было совсем другим делом. Но он уже съел одного, и ещё один не будет проблемой. Он встречал проблемы и похуже. А этот ужин и проблемой, в общем-то, не было. Роберт в жизни не признается, но в уголке его глаза, на самую долю секунды появляется слезинка. Радости, злобы, обиды, может ликование? Да, скорее это слеза счастья. На это смотрит Второй и кажется, синеет, краснеет, бледнеет и зеленеет одновременно. Он слушает чавканье, видит как изо рта Такеучи льется кровь, и его единственный видный глаз блаженной закрывается. И это он их всех создал?! Второй все еще не понимает, что конкретно ему сломали, но и мыслей о том чтобы встать и уйти не появляется. Он не готов к такому, он для такого не создан, и не кто не говорил, что ему придется такое пережить. Чувство, чего-то инородного и вместе с тем идущего из него, удушения вырывающегося прямо из его горла как крик. Чувство, что будто насмешливо щекотало заданию часть глотки. Дыхание снова учащиеся и гипервентиляция заполняет его сознание, когда Роберт поворачивает голову в его сторону. Второй этого не заметил, но обращая внимание на это сейчас, он видит как руки Роберта раздирает чёрную рубашку и виднеется входное отверстие, которое выглядит ужасно отвратительно. Оно вовсе не красивого темного красного цвета. Эта палитра я разве что в кошмарах снится, из этой раны течёт ручейком кровь хлещет и ошмëтки вокруг отверстия вызывают ужас. Гадость! Он кажется, перестал мыслить и с этим забыл как дышать. Роберт не обращает внимания на паническую, даже не атаку, а артерелийский арт обстрел по нервам своего клона. Он продолжает манипуляции с телом. На это раз Роберт, судя по всему, не хотел таких изысков как глаза, и просто пособирал пальцами ошмëтки плоти вокруг глубокой раны и обхватывал их губами. То, что раньше только было намёком на что-то неприглядное, вырывается наружу в самом прямом смысле. Второй, как только понимает, что с его телом происходит, наклоняется в бок и чувствует обжигающий вкус рвоты на языке. А еще такие движения заставляет его колено отдавать адской болью. Его горло будто разрывает густая сточная вода канализации, только намного хуже. Его страх только подпитывается ощущениями отвратно массы. Он точно умрет от разрыва сердца на месте. Она — рвота — цвета грязного жёлтого, болотная с твёрдыми кусочками… Чего-то, что предположительно ел Второй. Процесс выблевывания не так успокаивал Второго, как можно было надеяться. Ощущение чего-то гадкого и обжигающего горло чувство заставляли голову Второго раскалываться. И даже боль где-то в колене теперь шумом на фоне заставляли его хотеть блевануть снова. Блондин начал хрипеть, и судорожно пытаться откашлять остатки омерзительной рвоты. И без того уже грязная белая одежда была теперь ещё и замазана небольшими участками блевоты, которые впитывались в ткань. Потом он переводится взгляд вверх и снова забывает как дышать. Там стоит Роберт. Он даже не может рассмотреть его глаз, он скрыт за беспорядочный волосами и тенью, ибо света у них немного, а он смотрит на Роберта снизу-вверх. Страшно. Тот садится, теперь их лица на одном уровне. Второй лежит, поддерживая себя локтями, Роберт сидит на коленях, не стесняясь запачкать штаны. Теперь он видит глаз Такеучи. Он смотрит в него, ведь Второй всегда считал что он пуст, как бесконечная пустота. Но теперь, он смотрит в эту бездну, что-то смотрит на него в ответ. И ему это совсем не нравится, потому, что это что-то шевелится. Губы Роберта меняют форму. Он хочет что-то сказать? Он вроде сжимает что-то в кулаке? Может перочинный нож? Боже, его будут пытать. Точно будут п-пытать! Почему он всегда вёл себя так отвратно, почему не пытался остановить других, почему не помогал почему не благодарил почему он- Крупные капли пота скатываются по щеке Второго, когда его мысли лихорадят у него в голове. Только ощущение твёрдой книжки телегида, которая прячется во внутреннем кармане его одежды, придают очень малое количество спокойствия. Роберт все еще смотрит на него. Боже он все еще смотрит! Он ищет страх? Если он будет храбрым, пощадит ли его Такеучи? Но он уже чуть ли не хнычет слова о пощаде. Он такой трус! Еще пару секунд тянулись как вечность, и только тогда блондин замечает, что взгляд Роберт направлен куда-то вниз, с выражением… Немого недоумения? Или это злость? Нет… Что-то вроде очень и очень хорошо замаскированного отторжения, почти отвращения. Только сейчас Второй замечает не характерное пятно. Он… Опорожнил свой мочевой пузырь? Это же нормально, да? Он же напуган, напуган до полусмерти, его пытаются убить! Хотя кого он пытался обмануть. Он обоссался. Проходит секунд пять после понимания, как Роберт начинает слышать всхлипы, он переводит взгляд на лицо Второго. Он плачет, хотя нет, ревет. Он что-то бормочет, плачет, краснеет от чувства стыда. Стыд, вроде как, не может отразится на лице, но Второй успешно показывает эту эмоцию во всей красе. Он весь в соплях и своей слюне. Роберт даже в худшие дни так не выглядел, ужас. А Второй никак успокоится не может, он чувствует бурю эмоций. Все, что может быть только в этой ситуации смешалось в его голове, начиная от испепеляющего стыда и заканчивая кричащим отчаянием. Роберт протягивает руку, держа в ней что-то. Второй слишком занят своей истерикой, что бы посмотреть, чем ему перережут горло. Наверняка это не аккуратный осколок штукатурки, который будет ужасно и отвратительно разрезать ему кожу. Но он чувствует как ткань касается его лица. — Ч-чего? — он слишком ошеломлëн, что бы продолжать плакать. — Я нашел платок, а ты весь в рвоте. — Вранье, эта тряпка — кусок уцелевшей одежды Майкла. Роберт протягивает руки к шеи второго, и сжимает её, надеясь надавить как можно сильнее. Если эта истерика продолжился, то рассудок Роберта пойдет по миру окончательно. Второй же выглядит еще более ошеломленным, чем раньше. Он хватается за руки на своей шее и пытается их убрать. Роберту даже на краю его сознания смешно. У это парня руки тоньше его предплечья, на что он надеется? Такеучи иногда удивляло, как этот гик вообще может поднять свой телегид. Еще минута и Второй замирает, перестав предпринимать какие-либо попытки вырваться. На лице Роберта растягивается теплая, почти уютная улыбка. Теперь ему будет что есть еще очень долго.