Микки тоже...

      Я поднялся по лестничному пролёту и сел на верхнюю ступеньку. Стало твёрдо, холодно и неудобно. И дискомфортно от осознания того, что сидишь в грязном подъезде, как маргинал.       Дверь в его квартиру не отличалась от других — такая же серая и мрачная — но притягивала мой взгляд. Надо было идти. Я убеждал себя, что вот посчитаю до десяти, и точно пойду. Потому ещё до десяти. Ну, и на пятьдесят я уж точно. Позвоню в дверь и сделаю полшага назад, чтобы меня было видно в дверной глазок.       Пятьдесят уже было минуту назад, а я всё сидел. Начинало сводить крестец. Я смалодушничал, подумав, что дома наверняка никого нет. И уже собрался было уходить, вспомнив, что Лев просил вернуться пораньше и помочь упаковывать вещи. Лев…       Я так и не спросил, что случилось Шевой. Сначала подумал, что это выглядело бы некрасиво. И даже смутило бы Льва. Раньше я бы порадовался такой реакции. А теперь не хочу. Это как тыкать в чужой синяк.       Потом я решил, что это не моё дело. Но мысли упорно вращались вокруг темы.       Ему было четырнадцать. Как и мне. Как и Глебу. Почти. Эта мысль сразу отпечаталась во мне образом: Лев-подросток отвергает Шеву, и тот… Может, всё было и не так, но в моём истрёпанном депрессией сознании это был непременно прыжок из окна после того, как Лев уходит. Шеву я никогда не видел, поэтому воображение быстро придало ему кудрей, синих глаз и общего сходства Иванушкой.       Я маялся несколько дней, то и дело ища в сети информацию о несчастных случаях с подростками на районе. И с замирающим сердцем прикидывал, что же со мной будет, если всё-таки найду.       Устав, я стал ошиваться возле Глебова дома, и боясь, и надеясь его повстречать. А сегодня осмелел до такой степени, что поднялся на этаж.       Я снова посмотрел на гнетущую дверь. Мысли из моей головы рассеялись. Мелькали только странные отрывочные образы. Вот я еду в детстве на велосипеде (уже научившись кататься). Вот захожу в воду и ною, что не вижу дна, а Слава смеётся и говорит, что на дно можно и не смотреть. А вот я иду по школьному коридору и тоже будто стараюсь не смотреть на дно.       Так и сейчас, ощущая вокруг себя тихую и гнетущую воду, я встал и спустился на пролёт. Подошел к двери и, чувствуя, как сердце колотится в висках, поторопился нажать на звонок.       Ещё можно убежать — адреналина в крови хватит, но я продолжал стоять, как столб.       Я не услышал шагов. Не увидел мелькнувшей в дверном глазке вспышки. Только почувствовал, что сердце переместилось в горло, когда замок тяжело щёлкнул и дверь вползла внутрь.       В проёме возник Глеб. Сразу, будто из ниоткуда. Я сразу обратил внимание, что он очень бледный. А в остальном вроде бы обычный.       — О. Привет, — он даже не переменился в лице. Не улыбнулся и не захлопнул перед моим носом дверь. Просто стоял и смотрел на меня, как если бы я был просто соседом.       Просто. Соседом.       Я готовился к мату. К насмешкам. К жестокости. А получил ничего. И от этого мне захотелось впечатать кулаком прямо в железную дверь. Или не в дверь.       Но вместо этого моя рука судорожно потянулась к заднему карману джинсов. Я неловко вытянул телефон, чуть не выронил его и стал тыкать им в Глебово лицо.       Кажется, пытался объяснить, что никаких видео у меня нет. Или просто что-то мычал. А Глеб пытался поймать в фокус дёргающийся перед самым носом экран.       В конце концов, он смешно наморщился и перехватил телефон, случайно скользнув пальцем по моей ладони. Я перестал трясти гаджетом, потому что мне стало тепло и стыдно.       Глеб несколько раз тыкнул в мой экран и убрал руку.       — А я удалил нашу переписку, — его тон совсем не изменился, когда он посмотрел снова на меня.       Его глаза были темнее, чем я привык. Тусклый свет подъезда тут не при чём — просто если веки опущены чуть ниже, чем всегда, на какую-то долю миллиметра, то в них не отражается свет. И под глазами залегла прохладная синева. Как если бы краска, которой рисовали радужку, размокла и просочилась через тонкую кожу.       Я кивнул. То ли соглашаясь, то ли прося выйти. Глеб вышел. Тихо прикрыл дверь — наверное, дома кто-то есть — и прошелся по прощадке. Своей сценической походкой. Резко, как оловянный солдатик, развернулся и откинулся на стену. Не глядя на меня.       — Я не делал никаких видео, — чувствуя, как голос смешивается непонятно с чем, я стыдливо опустил голову.       Глеб быстро глянул на меня и откинул голову назад. Как ни стукнулся затылком — не знаю.       — Я так и думал, — пожал он плечами. — Иначе бы уже давно выложил.       Мне зажгло шею сзади.       — Я бы не выложил, — отозвался я. — Если бы только ты…       — Я? — он по-театральному выразительно пригвоздил меня взглядом.       Кажется, разговор заходил в тупик. Мне вдруг захотелось сказать что-нибудь гадкое. Я и так чувствовал себя гадким, так отчего не доказать это?       Я снова сел на ступеньку. Теперь уже на нижнюю.       — А у меня теперь детей не будет… — как бы между делом сообщил Глеб, и я резко вскинулся на него. Неужели чай, вылитый ему на брюки, был горячим?       — Я ведь гей, — он нахально улыбнулся, будто попытался меня и пригвоздить, и очаровать. Как актёр на сцене.       — Мои родители тоже геи, — само вырвалось у меня.       Актёристость с Глеба сразу слетела. Он забавно вытянулся в лице. Даже глаза раскрылись настолько, чтобы снова отражать блеск окружающего пространства.       — Да ладно? — выдал он, хотя сразу поверил — я тоже занимался в театральной студии и знал, когда играют, а когда нет.       Он неловко потёр плечо.       — А чего тогда?.. — начал было он, но я резко вскинул руку вверх, прерывая незаданный вопрос. Сейчас и я сам не мог объяснить, чего я.       — И я скоро в Канаду уезжаю. Насовсем.       Глеб помолчал.       — Ну, ладно. Пока тогда, — наконец, сказал он, выжидательно глядя на меня.       Я поднялся и сделал полшага к нему. Посмотрел ему в глаза и, собрав всё своё мужество, сказал:       — Прости…       Глеб не стал уточнять, за что я извиняюсь. Только загадочно покосился вниз и сам сделал ко мне полшага. Хихикнул.       — А Микки… Он тоже не сразу осознал, — от его тихого голоса мне стало легко. И я кивнул.       В мою щёку толкнулось короткое тёплое прикосновение. И растворилось в воздухе прежде, чем я успел что-то сделать или подумать.       Глеб, не торопясь, отошел обратно к двери, так же тихо открыл её и скрылся. Раздался короткий щелчок.       У меня в ушах зашумело. На автомате я спустился вниз и вышел на улицу. Шагал я шире и быстрее, чем обычно. И понял это, только когда за считаные секунды оказался у остановки, которая была метров за сто от дома Глеба.       Только тут я остановился и обернулся. Машинально задрал голову туда, где должен быть его этаж. И сразу выцепил окна его квартиры. Не потому, что я их хорошо запомнил. Просто там виднелся силуэт Глеба.       Уже темнело, и желтый квартирный свет хорошо освещал его фигуру. Глеб смотрел на меня через стекло, опёршись руками в невидимый подоконник. Корпус его сильно наклонился вперёд — наверное, Глеб даже приподнялся на руках, чтобы лучше видеть улицу. Как приподнимаются дети, когда смотрят на снегопад. Или когда специально выглядывают кого-то. Ждут.       Снегопада сегодня совсем не ожидалось.       Я коротко махнул ему рукой и, не дожидаясь, ответит ли он мне, развернулся и не пошел дальше. Не стал ждать автобуса. У меня были силы, чтобы дойти до дома пешком. Пусть даже Лев потом ругается, что меня только за смертью посылать.