Сладкий и солёный

      Поднимаюсь по лестнице, стараюсь не дышать. Да, я живу в самой типичной седовласой девятиэтажке, с самым обычным прокуренным до смрада подъездом и неприлично заплеванным лифтом. Из двух зол обычно выбирают меньшее, вот потому-то я и считаю ступеньки. Раз-два-три… Лучше задержать дыхание на пару минут, как по мне, чем прикидываться абсолютно слепым иль безразличным в подъемной кабинке. Да и соскучился я по устойчивой почвой под ногами, не хочу лифт.       Слышу, как по пролету выше кто-то чёпает — не один я такой спортивный. Многие соседи пользуются пешими прогулками утром и вечером для здоровья — укрепления сердечной мышцы. Вру. Брезгливых вокруг намного больше, чем кажется. Почему же тогда обстановка не меняется и чище не становится? Раз за разом одно и то же, прямо загадка.       Кто же там так не спеша плетется? Ускоряюсь и в считанные секунды нагоняю идущего вразвалочку.       — Шире шаг, — прогундосил я нетерпеливым тоном.       Дал понять — хочу обогнать, быстрее добраться до своей квартиры и перестать вдыхать радости кошачьей жизнедеятельности. Пока меня не захлестнет непреодолимое желание вымыть все вокруг. А такое случается время от времени. И тогда я тыкаю мордами в загаженные углы не только невоспитанных животных, но и их нерадивых хозяев. Удовольствия процесс не доставляет, шипят и кусаются, и не только четвероногие.       Фигура быстро прижалась влево, освободив пространство. И я уже минул ее, как прозвучало слабое: «Привет», — прямо в мою спину.       Остановился и оглянулся. А, это он… Странно, что не сразу узнал.       Дом населяет разношерстный народец, живу тут давно, потому всех знаю не только в лицо, по именам, но и по внутреннему содержанию. Минимально в курсе, кто и что из себя представляет, на что способен. Парень, которого я сейчас «отодвинул» — непростой жилец, по крайней мере для меня. Привлекает парочкой особенностей. Первое и самое интересное, он по мальчикам. С чего взял? Видел. Много чего можно увидеть, когда у тебя есть скрытая суперспособность являться в самый неподходящий момент. Второе, творческая жилка, которую он не прячет, а пытается пользоваться, зарабатывая с ее помощью на жизнь. Честно, не знаю, какую именно нишу занимает: художник, писатель, скульптор или еще чего. Не доводилось видеть, но то, что посмеиваются над ним, слышал и не раз.       «Это разве работа?» — шушукаются добродушные тетеньки, сидя на лавке во дворе. «На завод бы пошел» — сердобольничают? Нет, нетактично воспитывают невоспитанного. Паренек рано лишился матери, отец вечно в разгулах, и он сам себе предоставлен, делает что хочет. Помню ещё школьником, после студентом, с всегда проспавшим видом и в неглаженой одежде. Тем не менее, жизнерадостный и доброжелательный. Неизменно поздоровается, улыбнется. Поищи еще второго такого. Да-да, это я как раз о себе. На таком фоне слегка проигрываю, хоть рубашка моя и всегда хорошенько выглажена.       — Привет, — отозвался я и тут же ухватился взглядом за опущенные уголки губ. — Чего кислый такой? — вопрос сам просочился вслух, просто непривычно видеть его таким.       — Творческий кризис, — выдохнул мне он тяжело. Словно камень на шее висит и на дно козленочка тянет.       В открытую настежь форточку ворвался октябрьский ветерок, несколько высохших листочков, попавших сюда через окно или с обувью, затанцевали дружно около наших ног. Я посмотрел на них задумчиво, а после на паренька и решил, что творчество вообще непонятная для меня вещица. Откуда у человека оно берется, как выглядит? Что это вообще такое и с чем едят? А если в твоей жизни встречается то, чего ты не можешь уяснить, как магнитом притягивает. Может, оттого я так пристально всегда рассматриваю его? Хотя, нет. И да, и нет. Все запутано.       — И в чем трудность? — продолжаю диалог, проявляя заинтересованность. Но на самом деле просто тяну время. Мы не часто разговариваем. А мне бы хотелось…       — Эх… не найду вдохновения, — поясняет мне.       Каштановые волосы, что лежат по его плечам, выглядят потрепано, осенним ветром уложены в своеобразную прическу. Он их неосознанно игриво собирает, скручивая в жгут, поправляет. Большие, полные необъяснимого, глаза, как речная зелёная гладь, я редко заглядываю в них прямо (боюсь увидеть водяного или черта какого, утащит же на дно). Овал лица и подбородок без остроты и выражения широких мужицких скул. Довольно пухлые губы, яркие, словно всегда зацелованные. Симпатичный парень, что скрывать. Мне нравится. И нет, я нормальный, в смысле, абсолютно традиционных взглядов. Без клейма в сознании и радужного шарфика на шее. Никогда не глядел на парней в подобном ракурсе. До того как… Вернее сказать, до него.       — Вот оно что… — все, что смог ответить.       А что тут скажешь? Кризис со мной не обсудить. Мало о таком знаю. Разве что о кризисе средних лет, и то в общих чертах, дискутировать в свои тридцать шесть на данную тему считаю лишним. Рановато. И тут не возраст показатель, а мысли. В общем, Бога за бороду хватать пока не собираюсь, меня все устраивает в жизни.       — Можешь помочь?       От неожиданного вопроса выгнул бровь — послышалось?       — Я? — переспросил. — Во мне художник умер, не родившись. Как тут поможешь?       — Как раз то, что нужно, — уверяет он с лёгкой улыбкой. — Ты будешь музой!       Музой?..       Захлопал шлюзами, вернее, ресницами. Предложение знатно удивило. С чего? Да потому что я далек от всего, буквально от всего такого. От него, от общепринятых норм, правил и морали. Творчества в общем. На груди якорь, а за душой плещется пенное море. Какое из меня вдохновение может быть?       — Думал, музы — воздушные, полупрозрачные создания, — формулирую вслух, — одеты в пастельные шелка и тонкое кружево. Они сводят своих подопечных с ума, окрыляя. А никак не я, не такой, как я, — хмурюсь намеренно, демонстрируя один из своих повседневных неприветливых образов. — Смотри внимательно, какая муза?       На мое замечание парень лишь расхохотался, прикрываясь рукой, чтоб звонкий смех не потревожил жильцов дома. А после, перестав хихикать, но всё ещё широко улыбаясь, он быстро побежал по ступенькам лестницы, поманив меня за собой словами:       — Музы всякие нужны, музы всякие важны. Пойдëм скорее.       Что же, спорить не стал, колебаться тоже, просто последовал за ним. Муза так муза, хах, спасибо, что не горшок.       Переступив порог чужой квартиры, принюхивался, тем самым пытаясь забежать наперед. В рабочих мастерских или в местах, где живет творчество, по моим личным представлениям, должен витать особый запах. Какой? Я не знаю. Краски, растворителя или, может, гипсовой смеси. А гипс вообще пахнет? Нет же… Остановил сам себя — я никогда не прикасался к подобному, не имею понятия. И в помещении нет резких запахов, скорее приятный, ванили или выпечки. Его-то я уловил и от самого хозяина за пределами жилплощади. Ароматизатор белья, пахучее саше в бельевом шкафу или модный ныне диффузор — сделал смелый вывод. По типу — яблоко с корицей или ванильный бисквит? Точно он.       Спрятав верхнюю одежду в нишу-вешалку, мне указали на кухню, сопроводив словами: «Будь как дома». А действительно, я и был как дома. Мои хоромы не отличаются ни планировкой, ни расположением, угловая квартира, что ещё добавить. Правда, обстановка на кухне немного вывела из равновесия. Маленькая комнатка, на мой скромный вкус, должна содержать лишь самое необходимое. Но, видимо, не у творческого человека. Зачем эти приспособления? Не могу их охарактеризовать, потому что не знаю названий. Интересные штуки, лопатки и замысловатые венчики, кухонная утварь в помощь молодой хозяйке? Он точно того, в смысле, по сильному полу? Или только по закаулкам с мужиками зажимается? Во дела…       Я растерянно осматриваюсь, проваливаясь в темную пучину предположений, как подоспел виновник хаоса в моей голове, что так схож с обстановкой вокруг — все навалено, не разберешь. Парень сменил темную футболку на светлую, а джинсы на спортивное трико. Волосы собрал в пучок, хоть несколько прядей все же пропустил. Выглядел по-домашнему безобидно и просто. Подтверждая, что где-то я все же ошибаюсь. Хотя… Ну не может быть! Своими глазами же видел: сосался с мужиком.       — Садись-садись, — паренек ловко подскочил и выдвинул табурет из-под стола, предлагая мне сесть.       Так я и сел. А что делать? Раз приперся, не уходить же теперь.       — Вкратце, — он занял место напротив. — У меня заказ от людей примерно твоей возрастной категории, ну, это чтоб ты понимал всю серьезность ситуации, — примиленько улыбнулся и продолжил. — А теперь сама тема, внимание, Хэллоуин. Знаешь, что это вообще такое?       Услышал много разного и одновременно. Люди за тридцать, такие как я, серьезные, тем не менее немало глуповаты. У него нет диплома ускоренных курсов «полная непосредственность», а? Может, где-то в прихожей висит, я просто не заметил.       — Пингвины (Гагарки) за полярным кругом и то в курсе, что такое Хэллоуин, — недовольно фыркнул. — Проблема-то в чем?       — В этом и есть проблема. Вот скажи мне, чем тебя можно напугать?       Что? Меня? Это шутка, да? Но по глазам видно, что нет. Вправду ждет ответа, заглядывая в рот.       — Подробнее, — сухо проронил я. Прежде надо разобраться.       — Например, — вытянув из кармана телефон, он быстро поклацал и повернул экран ко мне. — Это страшно?       Оттуда на меня смотрели тыковки в тему разговора. Летучие мыши, привидения и пауки. Такие себе иллюстрации из фотостока.       — Не-а.       Хэллоуин отмечается не у нас, другой менталитет, плюс в нем участвуют дети, оттого символика не пугающая, скорее развлекательная. Смешливая тыква Джек с одним зубом, улыбчивые приведения-зефирки и кошки, хоть и черные, все равно кошки. Не страшно, ну.       — Вот… — мимика собеседника изменилась, уголки губ стремительно поползли вниз. Расстроен. — Тогда я не знаю, что делать…       — Дай сюда, — выхватил смартфон с его руки и пролистнул вниз страницу браузера.       Ничего пугающего и впрямь не было. Сделав пару переходов по категориям и рекомендациям, я утонул в контенте, не придав особого значения звону чашек и аромату свежего чая. И только когда мне пришла в голову идея, я отложил чужую вещь.       — Смотри, нужен труп, — говорю вполне серьезно. — И желательно не своей смертью. Да, вот это может напугать. Смерть — вообще страшно. Мало кому приятно подобное лицезреть.       — Расчлененка? — парень глядел на меня ничего не понимающими глазками.       — Нет, — закачал головой. — Утопленник или висельник, — кажется, предложение действительно удачное.       — Утопленник скорее мерзко, чем страшно, — не соглашается. Кривит моську. — Раздутое тело в ряске и тине. Б-р-р-р. А вот висельник хоть и более эстетично, но сложно. Как я это воплощать буду? — он актерски жестикулировал, накинул петлю на шею и «вздернулся».       — У меня спрашиваешь? Творец — ты, я только муза, забыл? Да и любое «сложно» можно упростить. Тебе ли не знать, — со стороны говорю умные вещи, но на самом деле очень тонко намекаю на его беспорядочные нетрадиционные связи. Это-то как раз у него неплохо выходит. То один, то другой, то третий. — Вспомни, не только вешались, но и умело вешали, — продолжаю мысль. — Добавь колорит, пофантазируй. Уже выложил все на тарелочку с каёмочной. Бери и пользуйся.       Быстро проанализировать и дать четкие варианты решения — могу. Пусть творчество не моя стихия. Но с одной из них я вполне успешно и долго борюсь. Да, я не тонкая и нежная натура, пропитанная чудесами. Скорее потом и морской солью, но это не мешает. Как и то, что сижу на маленькой кухоньке с парнем далеко не моего розлива и пытаюсь общаться. Я ещё тот волшебник, ага.       — Точно! — зажегся, как спичка, мой собеседник. До этого сидевший абсолютно смирно, а тут подскочил и закружился бабочкой в полете.       А я был доволен собой, что не говори, помощь ближнему своему — дело приятное. И пока пацан порхал туда-сюда, перебирал разноцветные баночки на подвесной полке, я преспокойно попивал чай, что мне успели подставить, и объедался необычайно вкусным домашним печеньем. В виде оплаты за труд, само собой.       Посматриваю за вдохновленным и не отвлекаю. Мне все еще интересно — ведь вопрос открыт — каким видом творчества он занимается. Что к чему смекнул быстро, хоть никак не рассчитывал на подобный исход. Я с трудом удержал челюсть на законном месте и не бахнул ею о стол. Ведь парень, завязав на себе строгий чёрный фартук, стал готовить. Сам.       Насколько все серьезно, понял в процессе, когда миксер взбивал, а пахучий бисквит разминался в глубокой емкости в поле моего зрения. Рыхлый, судя по ломкости, только недавно испеченный мякиш поддавался пальцам легко. Без усилий превращался в крупную крошку.       Так значит, то был не ароматизатор помещения?..       — Что делаешь? — думаю, по мне видно некое замешательство. Я широко распахнутыми глазами наблюдаю за процессом.       — Массу для кейк-попсов, — он сказал это так непринужденно, что я засомневался в собственном здравом уме.       — Кей… что? — выговорить не стараюсь. «Каплей», например, знаю, а «кей…что-то там» — не знаю. Мой словарный запас имеет массу нестандартного: аббревиатуру, жаргон, — но такого точно нет.       — Кейк-попсов. Ну, пирожных на палочке. Понял? Они ещё неотъемлемый атрибут кенди бара.       Хорошо, что не смотрит на меня — увлечен измельчением, — потому что на мне самое идиотское выражение лица «чё сказал?»       — М… — все, что удалось выдавить из себя. Дальше расспрашивать было слегка неудобно, точнее неуютно. Мы говорим на разных языках, тут лучше промолчать. Да, мы разные. Его мир сладкий, а мой соленый.       Изобразить понимание происходящего просто. Мне просто. Сиди да гляди, как рождается съедобное месиво из крема и бисквитной крошки. Как ловкие руки вымешивают старательно, как оценивает вкус, отщипывая кусочек. Медленно пережевывает, облизывается и протягивает такой же мне. «Попробуй». И я пробую без комментариев, уяснив — они ему не нужны. Крутится, вертится, творит. Захватывающее зрелище, если честно, не каждый день такое увидишь.       — Чёт он мне кого-то напоминает, — немногим позже заметил я.       Творческого человека лучше не отвлекать в момент порыва. Но я не выдержал. На моих глазах создавался шедевр. А вернее, украшался уже готовый торт, преображался. «Висельник» подозрительно походил на меня. Торт обрел человеческую форму. Голова, шея, плечи из массы для кейк-попсов. И что-то мне подсказывало, лепят с натуры.       Кондитер хитро ухмыльнулся:       — Думаешь?       — Почти уверен, — ворчу, как старый дед.       Ганаш равномерно покрывал фигуру, наносился на поверхность необычного торта. А вернее это специальный крем под мастику на основе сливок и шоколада. Я нахватался кучу новых слов и определений из сладкого мира. Пытался запомнить, ибо только так я мог отвлечь себя от главного.       — Значит, торт на заказ? — отвлекаю и отвлекаю.       — Да. Обычно все просто. Торты для детей или юбилеев. Мультяшные герои, ягодки, цветочки. И когда мне выдался шанс попробовать что-то другое, сразу согласился. Не каждому выдается такой шанс. Но все оказалось куда сложней, чем думал.       К этому моменту уже во всю силу раскатывалась мастика. Как понимаю, тот самый будущий мешок, на который я непрозрачно намекал. (А как у нас еще вешали? Верно-верно.) Сначала в тонкий пласт, потом трафарет для имитации структуры мешковины, да и цвет подходящий. Верёвку он переделывал пару раз. Это тебе не просто жгут скрути, не в колбаску пластилинчик скатай.       Рассказывал попутно о заказчике, не давая мне скучать. Слушал его внимательно, хоть меня интересовало совсем другое. Он самый обычный парень, да? Не избалованный судьбой, не утопающий в нужде. Нет замашек, присущих людям с иным виденьем вещей. В чем дело тогда? Почему мужики? Где я запутался? Стал проворачивать события вспять. А ведь никогда не видел его с девушкой. Может, это банальная бабоненависть? Обижен на них, потому с мужчинами и водится, не оттого что они ему нравятся, а… Или все просто, он правда гей. Накручиваю и закручиваю в голове, но ответов нет. Пусто. Слишком этот парень прост для чего-то загадочного.       В нем одном живёт сразу и все — талантливый человек талантлив во всем. И это я как раз наблюдаю. Он кондитер и скульптор. Мало того художник. Расписывает свое творение «красками». Добавляет тени, потёртости, пятна. Состаривает и оживляет. Картинка вышла даже более реалистична, чем я себе мог представить. Не могу сказать, что висельник наводит ужас, безмолвный трепет, но точно бередит нервишки. И это торт, всего лишь торт! Сам себе не верю.       — Что же. Миссию я выполнил. Спасибо за чай, — решил уйти. Самое время. И побыстрее бы.       Чем дольше я рядом с ним, тем больше понимаю, что проблема существует и довольно внушительная. Развратник, негодный сладкий мальчик, пробрался в мои мысли, или я его сам туда пустил, не ясно. Ещё немного, и я не захочу не просто подняться из-за стола — выйти за порог.       — А… да, — он все еще вовлечен в процесс. В руке кисть, взгляд сосредоточен. «Припудривает» синевой намеченные места разрыва мешковины.       Прохожу по узкому коридору и не жду, что будут провожать. Захлопнуть за собою дверь и сам в состоянии. Торопясь, забрал куртку, обулся. Послышалось шарканье комнатных тапочек. Хотел было быстрее выскочить в подъезд, не беспокоить хозяина, заодно оставить все свои мысли, всплывающие, как дохлая рыба, брюхом вверх, тут. Перешагнуть и больше не думать. Я же сдерживаюсь, сдерживаюсь как могу. Разгоняю во все стороны неправильные мысли, переключаю внимание, ищу смысл. А его нет. Он мне нравится, и нравится настолько, что я уже готов о том кричать.       Признаться себе бывает трудно, но мне очень легко. С того раза, самого первого, во мне проснулось плохо укротимое и мало поддающееся объяснению желание. А как растолковать, что сосед, живущий парой этажей ниже, случайно застуканый в чужих мужицких руках, сорвал все мои заслоны нормальности? Мне не нужны тонкости и причины, хоть я стараюсь формулировать вопросы «почему?» и «зачем?», никогда их не задаю вслух. По сути, как стоять на планке — то же чувство. Вокруг глубокое и синее, ты либо балансируешь (что я очень стараюсь делать), либо прыгаешь. Правда в том, что долго-то не устоять, все одно рухнешь вниз.       Сколько прошло времени с того злополучного дня? Около года. А помню в мельчайших подробностях. Не могу больше. Правда, не могу. И как на зло, в роковом стечении обстоятельств парень, пришедший вдогонку, потянул руку. Не ко мне, конечно, к замочной скважине, провернуть ключ, чтоб я мог выйти. И тут все пошло не так, не так, как надо. Я ее перехватил, ухватив крепко за предплечье, и потянул ближе.       А ведь также было, словно я проигрывал уже увиденное ранее, только со своим участием. Подхватываю второй за поясницу и тесно прижимаю тело паренька к себе. Да, так, именно это я видел в первый раз.       Начало ноября было дождливым, небо беспрерывно проливалось. Я брел в сторону дома. Сонный от непогоды, выдохшийся после службы, безразлично бросал взгляд на редких прохожих. И тут паренёк, наперерез мне и в припрыжку. Подбежал к мужчине, протянул тому руку, и всплеск. Вернее взрыв моей несчастной башки. Его прижали к себе. Я сразу понял, что объятия-то не дружеские. Мужики так не делают, ну, хлопнуть по плечу, это я понимаю, а обнять за талию — нет. Выколи мне глаза, осуши память — не могу забыть. Меня словно поддых неплохо приложили рукояткой калаша. Я захрипел, хватал прохладный воздух открытым ртом, не мог надышаться. С того момента все и началось.       Раньше я нечасто бывал дома, казарма за столько лет стала мне дороже собственного угла. Служба — моя жизнь, так сложилось. Но теперь я чётко соблюдал выслугу дней и мчал как авианесущий крейсер в маленькую квартирку за сотню километров от береговой части. Зачем? Сам не знаю. Вернее, не знал.       — Ты чего? — парень в моих руках зашептал.       Обстановка интимная: коридор узенький, окошка нет, полумрак, свет выключен. Мне достаточно было коснуться его, как я понял, что не выпущу, даже если будет умолять и плакать. Птичка в клетке.       Молчу и делаю свое дело. Вернее, достаю из памяти волнующие моменты. Во второй раз я застукал его на горячем прямо в подъезде, у лифтового проема второго этажа, спустя несколько месяцев. Было темно, но я хорошенько разглядел, что парочка вытворяет. Казалось сладко, готов поспорить, парень сладкий на вкус. Пусть лишь ассоциация, но я не могу себе отказать и не попробовать прямо сейчас. Выпустил из руки, что охватывала его талию кольцом, куртку, бросив на пол, ловко ухватил смазливую мордашку, пристроил поудобнее и лизнул. Нет, не как конфетку или мороженное — быстро, — а как крем из торта — медленно и с наслажденьем. И правда, бархатная кожа отдавала ванилью и сладостью, ничего слаще я в своей жизни не пробовал!       — А… — парнишка явно что-то хотел сказать, но замолчал.       В подобный момент тяжело сконцентрироваться на речи не только мне. А я целовал его, целовал так, словно перестану дышать, если отстранюсь. Он мой воздух, кислород и жизненно необходим. В затуманенном состоянии слышу лишь причмокивание и короткие вздохи. Они и напомнили мне, что это далеко не все, чего я хочу. Шея, грудь, плечи. Я не пропущу ни кусочка, он — мой, и никому не позволю касаться. Начинаю нахально лезть под одежду, щупать тут и там.       Долгими ночами стоя на палубе, я ни о чем другом не мог мыслить. Окутанный морским бризом, объятый сизым туманом, лишь о парне и думал. Ветер хлещет волнами, воет и стонет, качка встрясывает внутренности, а на моей душе танцует самый настоящий морской демон. «Его должен обнимать ты, целовать ты, любить ты и только ты. Почему твое место занимают другие? Почему с тобой он только здоровается и редко роняет пару фраз? Почему кто-то, а не ты, касается его?» Непонятная ревность, скорее жадность разлилась чернильным пятном каракатицы в груди и давит. Но что-либо сделать я не мог до этой секунды, до этого момента.       Почему он такой вкусный и невозможно слащавый? Почему такой робкий и неопытный в поцелуях? Почему я его хочу и пылаю, а он так медленно плетётся? Кажется, плавится в моих руках и слегка теряет ориентиры, связь с реальностью. Пытаюсь заглянуть в глаза — отводит, смущённо прячет взгляд. Провожу по бедру — ойкает и зажимается.       — Ну же, — подталкиваю к большему, — тебе же нравится.       И хоть меня накрывает волной безумия, четко отдаю себе отчёт, что с ним что-то не так.       — Ну, — с придыханием откликается, — как-то это все быстро…       — А как нужно было? Петь баллады под окном или в подъезде на стенах рисовать? Анонимные письма в почту подкидывать? Ты же водишься с мужиками, знаешь, что к чему, — прижимаю его теснее, ловлю мочку уха и стараюсь небольно прикусить.       — О чем ты?       О чем я? Проказник. Твои любовные похождения проели мое сердце гусенью. Как червивое яблоко оно теперь. Я дышать не могу, спать не могу, жить не могу…       — То у супермаркета, то прямо в подъезде, на лавке сквера… Сколько же раз я видел тебя, со счета сбился, — тем временем больше наглею — воспоминания как пусковой рычаг, — лезу в его штаны, добираясь до возбужденного места.       Если может спать с кем попало, почему не может со мной?       — Это не я… — ахнув, паренек простонал. — Притормози, а? — уперся в мое плечо лбом, дышит тяжело. Сам отстраняется телом и со всех сил удерживает мою шаловливую ручонку.       — В смысле? — хриплю. Нет, я понял сразу, но моё второе, очумевшее «я», отказывалось верить, принять факт.       — В самом прямом, — он почувствовал, как я ослабил захват, и потому вполне спокойно выскользнул окончательно из моих рук. — Ты не мог меня видеть, я не встречаюсь с мужчинами. Вообще.       Больше разговоров мы уже не вели, оба понимая, что вышла неувязочка — я лопухнулся. В нашем подъезде, как раз на втором этаже, живёт некий парнишка. И почему только сейчас я о нем вспомнил? В общих чертах немного похож, возрастом и ростом. О нем поговаривают всякого. Можно спутать, если не присматриваться, и я спутал. Легко навесил на несчастного свои желания, даже не разобравшись.       Симпатичная мордашка, лёгкая походка и чарующий голос далеко не показатель голубизны. О чем я только думал? Что на деле? Мало ли кого я видел в сквере, был пьян, парочка на втором этаже подъезда — видимо, не он. А к парню у супермаркета я вообще не приглядывался: дождь, зонт, капюшон. Господи!       Голова закружилась, завертелась. Качка. Закоренелый моряк, проверивший на себе все прелести моря и тяготы службы вдали от суши, наконец тронулся рассудком. Скоро буду шататься в растянутой тельняге на голое тело, по подворотне, босой, но обязательно в черном берете. Глушить с горла и горланить веселое. Когда-то это должно было произойти, да почти все так заканчивают.       Ничего не оставалось, как нащупать дверную ручку позади себя и выйти вон. Позорно чеканя шаг, словно по палубе.

***

      Звонок не умолкал. Свистел противно, как и моя похмельная голова. Несколько дней я провел в забытье. Заливал глупость, что вытворил, но сегодня отхожу. Все же надо выглядеть человеком на службе. Неохотно тащу свой вялый мешок с костями на звук и отворяю дверь.       — Привет! — сияет.       — Та ну! — вместо приветствия проронил я и даже отшагнул назад. Точно допился…       Кого-кого, а паренька-соседа я точно не ожидал увидеть. Белую горячку — да, его — нет.       — Я тут с пирожными к тебе, — щебечет, и слышать его голос мне все так же приятно и сладко. — Отблагодарить музу, — улыбается широко.       Я не знал, что делать. Впустить или наоборот захлопнуть дверь перед носом. Но если пришел, значит, не в обиде, что я попутал берега и поплыл не туда. И это, наверное, хорошо.       — Заходи, — пропускаю его внутрь.       Он быстренько заскакивает и тут же бежит на кухню, а я иду за ним устало, ставлю чайник и ищу в аптечке что-то от головы. Тяжёлая.       — Когда на службу?       Он общается со мной спокойно, выкладывая попутно сладкие тыковки на тарелку. Напоминая о подбирающемся Хэллоуине. Ведёт себя как ни в чем не бывало, и я вовсе не домогался его бессовестно. Может, и я попробовал бы забыть инцидент, так тыквы-пирожные глядят на меня с укором, пуча глазки и кривя ротики.       — Послезавтра, — потёр щёку, оценил размер щетины и продолжительность запоя. Два дня точно, а то и три.       — И сколько будешь в море?       — Месяц, — мычу и наливаю чай из заварника по чашкам.       — Романтика! — воскликнул он.       — Ещё какая, — подмечаю. — От такой романтики кукуха съезжает — проверено на себе.       — Почему это? — он уже раскалачивает сахар в чашечке и задаёт неудобные вопросы.       — Уже забыл? — я поймал его взгляд, напомнив, что вытворил на днях.       Он промолчал, но понял, о чем я толкую. Щеки густо покрылись румянцем. Мило. Рассматривал его и думал, море ли виновато, что я сошел с ума? Или, может, все же он или я сам?       — Давно, — пискнул, — ещё прошлой зимой.       — Что давно? — не понял, о чём он. Так задумался, что пропустил смену темы разговора? Сделал глоток горячего напитка.       — Давно мне сказали, что нравлюсь тебе.       Поперхнулся. Еле удержался и не выплюнул чай назад. Закашлялся. Парень сразу же вскочил и, забежав за мою спину, стал хлопать по ней.       — Человек в курсе таких дел, знаешь ли… — между прочим продолжает болтать. — Я не верил. А он за свое, что, мол, так смотрит только влюбленный, — тарахтит и тарахтит.       Хватаю за волосы болтливого. Воспользовавшись, что он склонился надо мной, тащу вниз. Не пытаюсь причинить боль, просто хочу видеть его лицо. Слышу слабое «ой-ой», и вот его мордочка совсем рядом, мне всего-то надо голову повернуть.       — Зачем пришел? — рычу. — Поржать охота?       Да уж. Ситуация не самая приятная. За спиной шушукаются, хорошо хоть пальцем не тыкают.       — Та не, — щурится он, — отпусти.       И я отпускаю. А смысл? Сам виноват, что стал объектом насмешки. Меньше надо было лапать его взглядом, пялиться при встрече. Не терять голову. Вести сдержаннее что ли. Что уж теперь. Канул в душевные глубины, что мало отличаются от морских, такие же глубокие, и отвернулся к окну.       — Знаешь, а ты был прав, — парень уселся на свое место, хоть я думал, что просто уйдет.       — В чем? — буркнул.       — Мне понравилось, ну…       Я не поверил своим ушам и искоса лишь взглянул на него. Персик. Розовый и застенчивый. Сидит, перебирает салфеточку. Не реагирую, считаю замёрзших ворон на голых ветках деревьев. А как тут реагировать? Я просто сошел с ума, жирная точка.       — Боже! — он захлопал себя по раскрасневшимся щекам. — Начну сначала. Это мой друг, ну как друг, дворовой приятель, выросли же вместе. Окружён аурой бесполой любви, знает толк.       Это он сейчас о том неординарном со второго?       — Два раза на дню находит мне ухажера, лишь отмахиваться успеваю. Но… в случае с тобой я не верил. Как можно настолько просто вычитать заинтересованность со стороны? Ещё и на тебе!       Я упорно таращусь в окно и не поддерживаю разговор. Пусть выговорит все до капли.       — А тут шанс. Случайно встретились, поговорили, да и повод был. Мои уши давно пропеты, что ты смотришь на меня особенно, только намекнуть надо. И вот… — вытер сухой лоб, будто обливается потом. — Стоило позвать, чаем напоить, и о чудо. Я…       — Да, ты мне нравишься, — перебил его. — Доволен? Теперь вали.       — Так я же…       — Свободен, говорю, — применяю командный голос.       Ясно, праздный интерес. А я ещё себя чувствовал скотиной, что зажал невинного парня в коридоре и воспользовался. Та де там! Передо мной и впрямь развратник, негодный мальчик, что смог легко одурачить, обвести вокруг пальца.       — Да нет же! — вскочил. — Чего как морской еж иголки топорщишь. Я хотел сказать, что тоже мне нравишься. Взаимность, алё, — защелкал пальцами, привлекая внимание.       Перестал разглядывать городские просторы. Чего-чего? Выравниваю на него взгляд и понимаю, что в ближайший срок служба не дастся просто. Море, палуба, пронизывающий ветер — привычные вещи, любимое занятие и успевшие стать родными лица команды не будут радовать как прежде. Наконец сам поднимаюсь и прямо через маленький обеденный стол тянусь к нему за поцелуем.       — Эй-эй. Чего опять спешить? — он пытается отшатнуться. Выдернуть руку из моего захвата. — Вот же… — не выходит.       — Мне скоро на службу, забыл? Успеть бы, да побольше.       Хохочет, продолжает извиваться, играя со мной. Пытается убежать, и я ловлю. Теперь уж точно не отпущу. Окончательно добирается осознание, что жизненные приоритеты быстро меняются, стоит только вступить в лужу под названием любовь.