Кошки-мышки

Замок фон Кролок был чудовищно сер и огромен, возвышался остропикой горой, и луна, казалось, его избегала — он тонул в кладбищенском мраке. Альфреду, добравшемуся до ворот в этот недобрый час, он представился существом — неживым, но голодным, недвижным, но грозящимся поглотить. Мальчик не разделял любопытства профессора относительно века постройки или природы тех, кто его населял, — он бы, по правде, предпочел остаться в неведении. Пространство, как в жутких сказках, внутри мнилось больше, чем с улицы. Гостей обнимала тьма коридоров, гулкость и пустота. Было бы преуменьшением назвать замок неуютным: лишенный тепла и света, он тускнел стылым безвременьем, и шторы ветшали на окнах — слепых, но зорких. Альфред не сумел бы спрятаться за портьерой или спуститься по ней наружу. За ним следили глаза с вековых портретов, а уши были даже у стен. Воздух пах сырью, могильной землей и сладостью тления; вдох покалывал легкие, выдох клубился серым. Не таким предвкушал мальчик дух старины, прикорнув над книжкой из закрытого сектора. Тогда он верил лишь в богатый фольклор — теперь попал в место, отрезанное от хода истории; тени прошлого томились здесь в заточении, чая завлечь новых жертв. Альфред опасался быть пойманным призрачными руками, увязнуть в гробовой тишине — и почти знал, что за очередным поворотом его ждет тварь из кошмарных видений. Он озирался по сторонам и сменял коридор за коридором — те являли собой лабиринт, где легко было заблудиться. Особенно когда ты убегал от вампира. Ковровая дорожка, чей цвет едва ли был различим под втоптанной грязью, наполовину заглушала шаги. Только это не помогало: ради скорости Альфред пренебрег шумом и вовсе упал на очередном углу. Благо, успел завернуть и приземлился вполне удачно; вскочил на ноги с быстротой, коей раньше в себе не подозревал. Он вообще не блистал атлетической подготовкой и не гордился результатами нормативов, а сейчас, пожалуй, не оплошал бы в студенческом марафоне. Он знал, что горло должно саднить, легкие — жечь, и вся грудь — сотрясаться ударами сердца, но разум сосредоточился на спасении. Ему нельзя было проиграть. Конечно, Альфред не ориентировался в замке так хорошо, как его ужасный хозяин. Приходилось все чаще прятаться за стеной, не теряя надежды с ней слиться, чтобы отдышаться и постараться понять, где он и какое взять направление. Быть преследуемым оказалось нимало не романтично, как это изображалось в книгах и на полотнах. Герои там были храбры и владели ситуацией, не сомневались, куда идти, и им удавалось перехитрить противника. Альфред не находил в себе хладнокровия; у него не было свободной секунды, чтобы сбросить грохочущие о мрамор ботинки или хотя бы предотвращать падения — он чудом не стер ладони и дважды угодил лицом в паутину. Переходил на поступь, пока, морщась от омерзения, расчищал обзор. Он не чувствовал себя грациозно и сколько-нибудь лирично. Он чувствовал себя мышью, которую вот-вот схватит кошка. Краем глаза мальчик заметил тень. Граф фон Кролок шел прямо сюда, слишком достойный, чтобы сорваться на бег, но изменивший привычной неторопливости: азарт раздразнил его, как всякого хищника. Шаг его был бесшумен, и в очертаньях плаща, когда вспыхивал подкладочный пурпур, Альфреду мерещился десмод, летящий к добыче. К нему. — Ты не можешь прятаться вечно, мой мальчик, — голос, раскатистый и зловещий, раздался словно бы отовсюду. Естественно, он не мог. Однако хотел попытаться. Весь в пыли и увешанный паутиной, с испариной и растрепавшейся донельзя прической, он крался. Бежать теперь был не вариант: дыхание моментально бы его выдало и колени подкашивались от усталости. Альфред был упрям и наивен в своем желанье спастись, но забавляющийся вампир давал ему фору, и он силился ею воспользоваться. Одно неосторожное движение, один неверный поворот — и он станет угощением графа. Альфред мечтал затаиться и отдохнуть, пока вампир кружил бы над ложным следом, но понимал: этого не случится. Фон Кролок не дал бы себя одурачить, настигая искомого, и острый слух различил бы сердечный трепет, и обоняние уловило бы запах страха. С лестницы, ведущей на первый этаж, он спустился чуть ли не кубарем. На сей раз коридор попался знакомый, буквально первый, в котором они побывали с профессором в ту роковую ночь. Багровый цвет стен давил, скрадывая пространство, хотя счесть его узким Альфред не представлял возможным. Пожалуй, свою роль играло здесь то, сколько призраков его окружало, не загораживая дорогу и не толпясь: он очутился в главной галерее портретов. Те из фон Кролоков, кто обрел покой, и те, кто возрождался с закатом в богохульственной ипостаси, — каждый белел лицом и сиял глазами. Блеск свечей в канделябрах, размещенных возле картин, придавал им живой теплоты, и от этого делалось жутче. Альфред старался не отвлекаться на взоры с полотен — в конце концов, его выслеживала куда более опасная тень. Он едва сдержал возглас, когда стремительная чернота метнулась к нему с подножия лестницы, и свернул направо, ко входу, увеличивая расстояние меж собой и вампиром. Дверь была совсем близко, в считаных метрах– Его ноги забарахтались в воздухе бессмысленно и нелепо, а спина прижалась к гранитной груди. Граф фон Кролок держал его, обвив рукою не хуже змеи; когтистые пальцы коснулись шеи. Альфред, кряхтя, попытался высвободиться — разумеется, тщетно. — Я поймал тебя, — в шепоте, что холодком обдал ухо, читалось удовлетворение. Как только граф поставил его на ноги, Альфред развернулся к нему лицом — и заглянул в глаза. Предгрозовое их небо было на удивление ласковым, как и ухмылка на мертвенно-бледных губах. Альфред понуро кивнул: он проиграл. — Вы правы… — Тебе понравилась наша игра, мой драгоценный мальчик? — в глазах фон Кролока плясали искры веселья — непривычные и удивительно ему шедшие. — Мне понравилось… Вас бояться, — пробормотал Альфред. Слова вырвались сами собой, пылкие, сокровеннейшим из признаний; щеки предательски разалелись. — И что же мне с тобой делать? — изобразил вампир задумчивость изгибом бровей. — Вы охотник — Вам и придумывать, — несмело улыбнулся Альфред. Граф посмотрел на него долгим, любящим взглядом — и вдруг расхохотался. — Ну, раз уж сегодня ты моя добыча, полагаю, я должен просто тебя… съесть. Он склонился над мальчиком — смоль прядей защекотала лицо, оградила от всего мира завесой — и приник вожделеющим поцелуем.