Памятник

      Укол — точный, прямо в сердце. Остриё тонкое, нагретое от быстрого вхождения в плоть. Чувство тепла — а боли нет. Вот золотая кровь брызнула. А боли нет.              Она где-то в душе.              «Что же ты сделала, сестра?» — духом своим, выходящим из тела почти со свистом, коснулся принц её.              «Что до́лжно, — ласково отвечала принцесса, отзванивая голосом от его костей и изнанки черепа. — Что до́лжно. Успокойся, брат — теперь вместе всегда будем. И никому ты не навредишь».              Нуада злился и сводил брови страдальчески — они жить должны были, последние из эльфов-королей, дышать столетиями, и умереть в один день, как им предначертано — но когда-нибудь потом. Не сейчас.              Больно было уходить, не оставив от себя ничего, кроме кучи переломанного золота и руин. Тяжело было уходить, не взяв на руки новых, ознаменовавших бы весну королевства принца и принцессу, даже не успевших зачаться.              Он сделал шаг к сестре, упавшей так далеко от него. Ещё один. А дыхания уже и не слышно.              «У нас оно на двоих — всегда было. На двоих с тобой одно дыхание... Какую глупость сделала, сестра моя, Нуала. Глупая…»              В голове пусто, лишь бы добраться до неё. Дать пощёчину, ощутить её и самому, накричать из последних сил, а потом обнять — но силы иссякли, боги умерли, а золотая волшебная кровь расплавленной драгоценностью струится из сердца в мир.              «Если она глупая, то я тоже глупец».              Но слишком много шагов отделяют близнецов. Нуада знает, что умрёт — но умирать вдали от неё, его убийцы, сестры, возлюбленной, желания нет. И оставлять её одну — тоже.              «Люди этого не стоят».              Зато другой к ней подбегает. Смешной и оскорбляющий все века их, Нуалы и Нуады, жизни неразделённой.              Она, её бледная жизнь и кварцевая краса потухают в ладонях существа здесь лишнего.              — Нуала, сестра моя…              Последние слова с хрипом и свистом вырвались из глотки.              «Поверни голову свою на слабой шейке, погляди на меня! Я о тебе думаю, ты это знаешь — почему обо мне не думаешь ты? Люди этого стоят?»              В бессилии сделал шаг и упал на колени принц. Руку отвёл одну вперёд, будто придерживая кого-то под спину. Будто воздух мог выткать Нуалу перед ним. Будто уже видел её перед собой.              «Люди стоят этого, брат. Нам не место в подлунном мире — они его заняли, пусть и живут. Жизнь — это хорошо. Это хорошо... Мы веками жили, пускай они поживут хоть часть столетия».              Слышала, значит, всё? Хитра всегда была сестра, изворотлива, сильна. Насмешлива и так обходительна.              А они — одно.              Но Нуада не успел улыбнуться, и Нуалы черты не исказились морщинками у губ. Они пришли от камня, красивого, почти драгоценного, они и им стали. Статуи хрупкие, памятники себе же.              И если кто бы додумался их соединить, то тот увидел бы, что сходятся они, словно части одной мозаики — принц словно склонился в скорби к умиротворённому лицу сестры, готовый поцеловать закрытые веки.              Не соткут о них гобелены, не напишут песни, не устроят в их честь пышное празднество — сами себе они памятник хрупкокаменный, без названия, без жизни, которая бы затеплилась, и без будущего. Время их разрушит, и память об их золотой крови, потерянной попусту, канет в лету.