То, что навсегда с тобой

Долгожданный день окончательного возвращения в ФЭС протелел неожиданно быстро. Дело попалось не такое лёгкое, но и не сказать, чтобы сильно сложное. Но у майора Соколовой ещё, казалось, остался целый запас сил и энергии, который выплеснуть было некуда. Родные стены действительно грели. Да и вся эта работа в целом. Она плотно приросла к ней ещё до ухода и службы на Ближнем Востоке и засела где-то глубоко, на задворках сознания, напоминая о своём существовании и частенько вгоняя в тоску. Возможно, это тоже можно было считать причиной возвращения Юли. Да, были обстоятельства поважнее, из-за которых она была вынуждена вернуться, не могла не вернуться. Но и выбор тоже был. Просто женщина понимала, что должность оперативника Федеральной Экспертной Службы теперь уже её вряд ли когда-нибудь отпустит. Пыталась этим оправдать свои решения. Она очень соскучилась по этой работе. Было в ней что-то... То ли это родные люди, то ли это атмосфера в целом, то ли что-то ещё, что-то, что не входило в сравнение с происходящим в секретке. И всё же разница, несмотря на бешенный график и отсутствие выходных в конторе, была колоссальной. Тут всё было проще. Когда она в последний раз просто пила кофе, сидя за столом и размышляя на какие-то простые человеческие темы? Юля не могла пропустить такую возможность. Это ощущалось, будто что-то новое, хотя было очень старым. Просто даже такой простой ритуал не находил места в жизни Соколовой уже несколько лет. Поэтому, как только они с Шустовым вернулись с выезда и выпала свободная минутка, майор рванула в буфет, устраиваясь за столом с чашечкой ароматного крепчайшего кофе. Она уже и забыла какого это, как можно просто сидеть, пить кофе и думать. Потому что привычным уже стала жизнь, в которой порой нет даже минутки на отдых, в которой постоянные физические и моральные нагрузки, в которой расслабиться вообще нельзя - даже спишь ты только образно по тридцать секунд в день. Так сложно и одновременно приятно странно возвращаться к обычной жизни, после такого количества времени. И это так чуждо. Мозг как-то переключился и ты не представляешь, что существует такая жизнь. Спокойная, простая, по сравнению с той, какая эта самая жизнь там, где не существует твоего имени и половой принадлежности, а существует только позывной. "Сокол" красивый, но до такой степени осточертевший, что одно единственное упоминание этого слова вгоняло в паническую атаку. Всё это хотелось забыть как страшный сон, но это было частью её, это приросло к ней уже навсегда, почти как служба в ФЭС, от этого не спрятаться, даже если очень захотеть. Мысли в голове женщины с жадностью сменяли друг друга, пока на их смену не пришли мысли о работе. Пусть уж лучше так, чем вспоминать в очередной раз. В который раз прокручивая в памяти материалы дела и придумывая потенциальный отчёт, Юля отметила, что несколько мгновений назад что-то неуловимо изменилось. Как-будто атмосфера в буфете начала давить, практически осязаемо. Привычка, которая пришла к ней с опытом, наличие "глаз на спине" далт понято, что за майором кто-то наблюдает. и, кажется, она знала кто, чувствовала, что эта встреча окажется неизбежной. Соколова обернулась, сквозь стеклянную стену вглядываясь в родные, немного постаревшие глаза. Она не могла прочитать взгляд Лисицына, но откуда-то примерно знала, что сейчас происходит внутри него : негодование, обида, ступор и какой-то необъяснимый трепет. Он абсолютно точно ждал её и она всё ещё не была ему безразличной, но тягость её побега, которая мучала его все эти годы, была вполне объяснима. Они оба откуда-то знали, что всё самое ужасное позади и теперь можно выдохнуть. Несколько месяцев назад в Москве приземлился самолёт с людьми. Там же были и раненые, и солдаты, и раненые солдаты. Места было катастрофически мало, но это был единственный способ хотя бы попытаться выбраться из того ада. Среди них была женщина с огнестрельным ранением, в коме после не очень качественной операции, которая вообще может быть возможна в полевых условия. Тёмная от палящего солнца и пороха кожа плотно обтягивала скелет, выделяя все косточки. Песочного цвета форма была в засохшей смеси из крови, песка и грязи. Посередине живота въелось в ткань объёмное алое пятно. Ей не давали шансов на жизнь : слишком много ранений, слишком глубокая рана и слишком большое количество крови потеряно. Когда "Сокола" доставили в госпиталь, врачи ужаснулись, но взялись за ещё одну операцию. В обычной гражданской больнице с таким врачи не сталкивались практически никогда. Это была война, её последствия, увидев которые однажды, ты изменишься навсегда. Операция мало чем помогла и шансов по-прежнему не было. Те, кто стоял за организацией всей этой секретной службы знали, что бойца с этим позывным уже по сути нет в живых. Но "на верху" до этого особого дела не было : одним человеком больше, одним меньше. Но Юля не только выжила, но ещё и стремительно пошла на поправку. Организм восстанавливался очень долго и сложно, но для того, что с ней было это уже было успехом. Майор вынуждена была заново учиться говорить по-русски, отучиваться от "Сокола" и снова привыкать к своему обычному имени, привыкать к людям вокруг, которые не нацелены агрессивно, к тишине, комфорту и возможности отдохнуть. Там всего этого не было. И каким бы сильным человеком Юля не была, возвращаться туда она категорически не хотела. Там действительно был ад, она насмотрелась там на долгие годы вперёд, и жизнь там был иная, которая больше походит на смерть. За семь лет десятки ранений, десятки пленов, сотни пыток и сотни раз, когда оказывалась на волоске. Тысячи смертей она видела своими глазами, невиданную, нечеловеческую жестокость. Она не спала, не ела, не пила. Только спасала себя и пыталась спасти остальных. Долгий путь Соколовой предстоял и после выписки из больницы. Дома было сложно. Постоянные панические атаки, организм отвергал сон и еду, посттравматический синдром. Пыталась вывезти всё это сама. Однажды очнулась с пистолетом в руке у виска. И тогда так стало страшно, что она готова была посетить всех психологов и психиатров мира, лечь в психушку, лишь бы это прошло. Но в конце концов психологи не справились, а она - да. Всё ещё было плохо и сложно, но уже гораздо лучше. Психика восстанавливалась ещё долго, а организм ещё дольше. Она заново училась жить, постепенно, до жути медленно, но прогресс всё же был. Делала она это абсолютно одна - родных и друзей, кто был бы готов быть с ней даже в такой трудный период не наблюдалось в её жизни никогда. Врачи твердили, что обязательно кто-то должен поддерживать и помогать, что без этого выздоровление невозможно, но Юля уже в который раз доказала всем и себе самой, что для неё нет ничего невозможного. Всё начинало налаживаться, но кошмары и панические атаки оставались с ней. Хотелось уже работать, Соколова не могла так спокойно сидеть на месте и ничего не делать. Но здравый смысл в ней побеждал и она осознавала, что возвращаться ещё рано. Слишком она ещё нестабильна. Натворит дел не только себе, но и окружающим. В качестве утешения и какой-то минимальной нагрузки майор устраивала себе регулярные тренировки и пробежки. Конечно, только ей это казалось лёгким и безопасным. на само же деле ей это было противопоказано. У человеческого организма всё же ограничены ресурсы и рано или поздно он начнёт не выдерживать. Но на этот раз для неё тоже всё обошлось. Более того, это помогло окончательно встать на ноги. Потом ещё были недели сомнений в себе, проверок на прочность от себя самой же, прежде чем она решилась набрать заветный номер телефона. Ад её отпускать не спешил. Начальство, которое гораздо выше и влиятельнее Рогозиной поставило ультиматум : возвращение в секретку или полный уход из органов с последующим лишением погон. Соколова была разбита и потеряна. Смысла в каких-то спорах и поисках решений тут не было - такие уже люди там служат. Лично встретилась с Галиной Николаевной и сообщила, что уже готовится к отлёту обратно и в ФЭС вернуться не сможет - не позволяют. Через несколько дней после этой встречи поступил звонок от неё же со словами : "Через неделю жду тебя в конторе." Майор не понимала как это произошло и как эти люди могли когда-либо хоть в чём-нибудь уступить, искренне не верила и с энтузиазмом отсыпалась перед грядущим возвращением в ставшую родной однажды службу. Юля потом ещё долгое время пытала начальницу о том, как ей удалось вернуть Соколову и договориться. Та упорно не сдавала свои позиции, но однажды призналась, что такой разбитой майора никогда прежде не видела, а ещё не понаслышке знает, что такое секретка и война в целом, и что конкретно она делает с людьми, что подключила абсолютно все возможные связи и всё-таки отвоевала Юлю. Работа, как и прежде выматывающая, порой сложная, но любимая и приятная полностью восстановила организм. А ещё повлиял Лисицын, сам того не подозревая и не осознавая. Даже от него, даже учитывая их близкие и далеко не дружеские отношения, женщина скрывала всё, что было с ней последние несколько лет. Костя догадывался и замечал, но упорно делал вид, что не видит - знал, что Юля ненавидит выглядеть слабой и терпеть не могла жалость к себе. Он сам когда-то через похожее прошёл и понимал, что сейчас он просто должен быть рядом и не в чём не упрекать. Ещё через несколько месяцев в качестве напоминания остались только периодически проявляющиеся сны и шрамы, отвратительными белыми линиями разбросанные по всему телу. Но и они переставали смущать, потому что рядом по-прежнему был самый родной человек. Она не жалела, что тогда сбежала от него на Ближний Восток - это её жизнь и её опыт, но жалела, что тем самым сделал больно не только ему, но и себе, и окружающим отчасти. И была безмерно благодарна, что после стольких лет он принял её и простил. Жизнь шла своим чередом и встала в привычное стабильно русло. Это действительно будто проживалось и чувствовалось заново, опускаясь радостью за то, что она смогла это преодолеть. Бешенный ритм намертво вошёл в существование, будто так было всегда и будет ещё вечность. Всё наконец-то было хорошо. До одного момента. Она впервые после возвращения оказалась под прицелом огнестрельного оружия. В тот самый момент мыслей никаких не было, мозг принимал то, что через несколько минут её может не стать. Но всё обошлось. И настоящий ужас начался в конторе. Юля успела только выйти из служебного авто и как есть, в форме, добежать до старой лестницы в конторе, по которой никто не ходил наверное с самого основания ФЭС. И тогда накрыло. Кожа пылала, поднялась температура, всё тело покраснело и покрылось мурашками, колотил озноб, трясло неистово, а в голове проявлялась картинка двухлетней давности : "Бежать некуда, только прицел автомата, направленный аккурат в середину её лба. Напротив неё двухметровый амбал с этим самым автоматом. Сокол даже ударить не успеет - выстрелит. Паники нет, есть только принятие. Майор мысленно прощается со всеми, кто когда-либо был дорог. Прикрывает глаза, выставляя руки в разные стороны, шёпотом произносит "Shoot!" * и в следующую секунду раздаётся два громких выстрела. Глаза открываются, потрясённые, против воли. Она допускает, что уже умерла и это случилось так быстро, что даже не почувствовала. Но понимает, что не сегодня. Товарищу по службе удалось выстрелить в целившегося в неё боевика со спины, тот тоже выстрелил, но так как был ранен, пошатнулся и выстрел его угодил в землю, поднимая в воздух клубы песка" Она опускается на пол, сжимая виски, впиваясь в них ногтями, а слёзы сами катятся из глаз, оставляя на ткани брюк мокрые круги. Изо рта вырывается беззвучный крик. Ногти с силой врезаются в кожу ладоней, протыкая её и осыпая пол каплями крови. Она не может остановиться. Думает, что сидит так уже несколько часов, на деле - не больше двух минут. Поднимается, чтобы идти работать дальше. Юля не осознаёт в каком состоянии сейчас находится, упрямо игнорирует озном и дрожь, и через мгновение падает на холодную плитку. Приходит в себя там же, на старой лестнице, в одиночестве и значительном упадке сил. Насколько это возможно, быстро привела себя в порядок и потом ещё несколько часов до окончания смены спокойно трудилась, пряча истинное состояние за маской и беспокоясь, лишь бы никто не понял. А домой мчится так же быстро, даже Лисицына не дожидается. Только когда оказывается в родном холоде квартиры, даёт волю эмоциям, которых не осталось после дневного происшествия. С ногами забирается на подоконник, настежь распахивая окно. Пьёт вино, прямо из бутылки. Закуривает, выдыхая клубы горького дыма в ночное небо, украшенное россыпью звёзд. И становится легче, отпускает. Только тихие всхлипывания периодически слышатся в тихой тёмной квартире. А Костя, когда приходит домой спустя пару часов и застаёт Юлю всё также сидящей и окна и смотрящей в одну точку. в который раз всё принимает и понимает. Он готов был разделить и разделит с ней всё хорошее и плохое, что их ждёт, с той встречи в буфете, с первого знакомства в переговорной. Лисицын убеждён, что на утро они поговорят и будут бороться с этим дальше. При любых обстоятельствах. Даже если "это" останется с ними навсегда. Он всем готов пожертвовать. И это действительно будет так. Закончилось то время, когда Соколова вынуждена была бороться со всем, оставшимся после службы секретки сама, да и со всеми своими проблемами тоже. Отныне только вместе и навсегда.