Оскверненная земля

Цзюнь У лежал на холодной, грязной земле горы. Его лицо было смертельно бледным, и только часть шрамов была видна из-под шляпы, лежавшей на его голове. У него не было никакой надежды на спасение, он терпеливо ждал смерти, несмотря на своё бессмертие. Владыка бы так хотел вернуться туда, где он - вечное, где он - бесконечное. Однако, если бы так хотел - давно уже смог. Но на Тунлу снова дождь, и, Цзюнь У, еле двигаясь, приспустил шляпу, чтобы губы касались капель, но глаза он не открывал. Никаких поцелуев, никаких касаний; рядом сидел его покорный слуга, его советник, тот, кто способен сделать всё, даже в наказание. За окнами людей ни единой птицы, а в горах воцарилась тишь. Облака застыли, и только сверху текла холодная вода. Цзюнь У положил руку на живот и странно дёрнулся, будто того знобило. Но его трясло не от холода, а от ликования - ему открывалось нечто невероятное. Ведь владыка никогда не знал, как выглядит счастье. Вот оно - перед ним. И вот - его собственный могильный покой, куда счастье не смогло бы прийти по своей воле. Лучшие люди пали в бою, но ещё не конец. Всегда найдутся те, кто поднимется, но не Цзюнь У, нет, он потерял свою гордость, признал поражение и готов был отречься от всего. От новой жизни, нового счастья, своей собственной бессмертной души - перед самим собой. Но он знал, что отказаться от всего сразу - так же невозможно, как лететь с обрыва вниз. Не сойти с ума, да. - Моё дорогое Высочество... - послышался голос Мэй Няньцина, такой нежный, тихий, словно учитель разговаривал с ребёнком. Их глаза встретились. "Ученик" потупился, ожидая наказания, но немного усмехнувшись, произнёс: - Играешь в игру для сильных мужчин, Мэй? - поинтересовался Цзюнь У. - Моё... - начал было Мэй. - Боец тренировался долго и упорно, чтобы проиграть сразу, - перебил Цзюнь У. - Не так ли? Мэй-Мэй прикоснулся большим пальцем к лбу своего господина, немного поглаживая. Цзюнь У стиснул зубы. "Вот как", - подумал он. Это действительно был путь к безумию. Выхода не было, он это чувствовал, и потому не смел поднять глаза на Мэй Няньцина. Слуга молчал, и когда Цзюнь У поднял на него глаза, то увидел, что тот не просто играет в игру. Совершенная нежность в любой момент способно стать совершенным злом. Или совершенной красотой... или совершенной глупостью... Губы Мэй Няньцина изогнулись в улыбке, затем напряглись и словно окаменели. Внезапно его тело содрогнулось, и рот открылся в безмолвном всхлипе. - Мне бы... Я.. моё высочество... Боже мой... - в полный голос забормотал он, медленно заваливаясь вбок. Цзюнь У протянул руку и нежно взял его за щеку, вытирая слезу. Голова Мэй Няньцина бессильно свесилась на его грудь, и вся его прекрасная форма вместе с тем изяществом, которое она воплощала, являла собой нечто совершенно невыносимое. Мэй положил руку на ладонь Цзюнь У, что лежала на его теле. - Нет правдивей пути, что мы выбираем, верно?.. Простите, я не должен был уходить... Мне так жаль, простите, пожалуйста... Я постараюсь больше не оскорблять вас своим присутствием, вы не представляете, как мне стыдно... - Глаза Мэй Няньцина закрылись. Он прикоснулся губами ко лбу своего Высочества, словно благословляя его душу. Затем осторожно приоткрыл глаза, мельком взглянул на шрамы на его щеках и провёл по ним своими тонкими пальцами, словно изгоняя из них некую скрытую силу. Цзюнь У зашипел сквозь стиснутые зубы и закрытые глаза, так, что Мэй моментально отдёрнул руку. Он открыл глаза, посмотрев на руки советника... Несколько секунд они глядели друг на друга, пока Няньцин снова не предпринял попытку погладить шрамы. Такие шершавые, горячие, похожие на раны, оставленные солёным морским ветром... Няньцин поднял взгляд и увидел, что глаза Цзюнь У закрыты. Его Высочество взял Мэя за руку, лежащую на ладони, и погладил её. Тут советник не выдержал. Он начал плакать прямо над лицом своего принца, слезы падали на шрамы, невыносимо больно для Цзюнь У физически, невыносимо больно морально, от вида своего советника. Поняв, что делает, Мэй начал судорожно целовать его раны, а Цзюнь У запустил ладонь в волосы, начиная гладить. Умноженная скорбь Мэя стала невыносимой, и он, не владея собой, принялся осыпать его лицо поцелуями, просто желая стереть с его кожи отпечаток страдания. Он потёрся носом об его щеку и, в конце концов, опустился на плечо, судорожно вздыхая и плача. — Я люблю тебя, — пробормотал Цзюнь У, — люблю, люблю, ты слышишь?.. - Мэй громко всхлипнул и прижался к нему. — Моё высочество, моё дорогое высочество... я очень боюсь за нас с тобой... — всхлипывал он. — Что будет, если... — Не бойся, Мэй, не бойся, — бормотал принц. — Не плачь, не стоит… Ты можешь не бояться за меня... Не бойся за меня, не плачь. — Я боюсь, ваше высочество, я очень боюсь за вас! — взмолился Мэй. — Как я могу не бояться? Что будет, если... Цзюнь У поднял исплаканное, замученное, красное лицо советника и поцеловал в губы. Такой мокрый, нежный поцелуй у него никогда не получался. Поцелуй был так нежен, так утончён, что, казалось, Мэй смотрит фильм с самого начала — и эта плёнка отпечатывалась в его мозгу. В конце концов, он сдался — и продолжал отвечать на поцелуй. Будто... это было по привычке. Они, как будто, зажигали спички, говоря любовные слова друг другу. — Мэй, ты меня слышишь? — Слышу, ваше высочество, — откликнулся наконец Мэй, осторожно отрываясь от губ принца. - я тоже очень вас люблю. И очень боюсь за вас. Ты так мил... - он прикоснулся губами к его лбу. - Спасибо, за то, что ты родился, любимый... моё единственное, дорогое высочество...