ты оседаешь во мне

джей, ворочась уже в который раз, чувствовал, как холод кондиционера жалит его кожу. отель, в котором они остановились на ближайшие пару дней, был неплохим, даже замечательным. только было очень холодно, и ни ему, ни хисыну не удалось найти что–то действительно рабочее, чтобы обогреть помещение. так что они теснились на одной кровати, делясь теплом своих тел. правда между ними было все еще куча места, но для их уставших умов это было вполне обоснованно. по большей части было тихо. джей слышал, как время от времени проезжали машины и отдаленные крики джейка около часа? получаса назад? он не знает. оба их телефона — его и хисына — сели, часы в гостиничном номере показывали очевидно неправильное время. если судить по мигающим красным огням — 12 часов дня, и никто из них не взял с собой часы. и тут ему в голову приходит идея. она странная и немного нестандартная, но его рот действует быстрее головы. — знаешь, хен, я давно хотел кое–что попробовать, — бормочет он. хисын уже спит, он уверен в этом. но он все равно ждет и ждет. правда ответа так и не… — и что же это может быть, чонсон–а? — спрашивает хисын в темноте, голос глубокий и робкий. джей обычно смеется или дразнит его по этому поводу, но он не чувствует сейчас в этом необходимости. — ты когда–нибудь ставил кому-нибудь засос? вокруг них снова воцаряется тишина. «какого черта он спрашивает об этом?» — единственное, что проносится в голове хисына, как лого dvd, плавающий по монитору старого телевизора. — эм… нет… насколько я помню. почему ты… — а тебе когда–нибудь ставили засосы? у джея нет фильтра, никогда не было и никогда не будет. хисын в курсе, но совсем скоро ему придется усвоить до какой степени. — нет, никто никогда не ставил мне засосов, чонсон. а почему ты… — сонхун хорош в этом, знаешь. думаю, это легко понять по его зубам, — размышляет младший, пододвигаясь ближе к ли без долгих раздумий. как и многие другие вещи, которые он делает сегодня вечером. хисын не успевает и моргнуть, как вдруг оба его запястья оказываются прижатыми к постели над его головой. он ерзает — безрезультатно, каменная хватка пака не дает двинуться. он не привык к такой позе, но он определенно был в ней раньше. только один раз. с джеем. он чувствует, как его желудок сворачивается от одного воспоминания. — заставляет меня задуматься, хорош ли я в этом сам, понимаешь? сонхун говорит, что он слишком легко обрастает синяками, поэтому ему будет трудно скрыть их от стилистов. мы оба знаем, что это полная чушь. хисын не понимает, к чему он клонит, пока джей не оказывается в нескольких сантиметрах от его лица, их губы почти соприкасаются. он практически чувствует губы другого на своих, когда тот снова заговаривает: — можно? он смотрит на него снизу–вверх, наслаждаясь зрелищем. было темно, только луна и мягкий свет лампы освещали лицо джея, но, тем не менее, он был таким красивым. то, как его волосы обрамляют лицо (он отращивает их), ощущалось по–новому, но это приветствовалось. они прикрывали его глаза, а некоторые пряди падали за уши. острота его челюсти и небольшая ухмылка, которую он выдавал; то, что он постоянно светит ею, никогда не бросалось в глаза хисыну, но сейчас, почему–то, привлекало внимание. — как пожелаешь, чонсон. джей фыркает просто так, потому что то, как говорил хисын, было смешно. каждая мелочь, которую делал старший, заставляла его улыбаться. это было проблемой. когда хисын только просыпался, с «чп» на голове, на его лице всегда была глуповатая ухмылка. когда он делал что–то сексуальное на камеру, пак всегда отворачивался, но все равно улыбался. это заставляло его чувствовать себя глупо. хисын издает заглушенный тихий стон, когда пак прижимается губами к его губам, и прикрывает глаза. чонсон прекрасно разместился между его ног, почти как кусочек пазла, и впервые за эту ночь хисын, наконец, чувствует тепло. он любит флиртовать, на камеру и вне ее, и он признает это. но ли не заходит дальше флирта и движений бедрами. чонсон считает это милым, хотя он лишь немного опытнее. хисын очаровательный. это то, что думает большинство людей? нет. джея это волнует? тоже нет. хисын всегда был и будет для него милым хеном, о котором хочется заботиться. то, как он задыхается, когда его нижнюю губу покусывают, как он льнет, как его руки, зажатые джеем, напрягаются. для него это все мило. мокро — единственное слово, которое приходит на ум хисына, когда язык джея оказывается у него во рту. их языки медленно переплетаются, и он не может сдержать стон, который вырывается из его горла, когда джей слегка посасывает его язык. он чувствует, как руки джея медленно соскальзывают с его запястий и блуждают по его телу. то, как они перемещаются ощущается почти естественно: одна рука скользит к его плечу и пробегает по ключицам, другая исследует одну сторону ребер, а затем добирается до бедра и укореняется там. это заставляет хисына чувствовать себя необычно, немного странно в собственном теле. но это приятно. его собственные руки обхватывают шею джея, пытаясь притянуть его ближе. тот схватывает намек и позволяет себе прижаться к телу старшего. внезапный вес вместе с его собственным не отпугивает хисына, скорее успокаивает его. присутствие чонсона надежное. он никуда не денется и, что более важно, он теплый. рука, лежавшая на его плече, поднимается, чтобы взять его за руку, сладко переплетая их пальцы и снова опуская на постель. джей умудряется сам же покраснеть от этого жеста, но все в порядке. хисын не видит его. не видит ни его обожания, ни розовых щек. в то время как старший не может удержаться от улыбки, это чертовски приятно. держаться за руки и нежно целоваться в темноте. он никогда не делал ничего подобного раньше, не было времени. и, судя по всему, вернее, по ощущениям, джей тоже не делал. — почему ты улыбаешься, м? — он чувствует, как джей охрип, это заставляет его слегка вздрогнуть, но младшему совсем не обязательно знать этого. он начнет злоупотреблять этим от всей души. хисын этого не хочет. — ты ведешь себя так сладко и по–бойфрендски, — хихикает он, слегка прищуривая глаза, чтобы увидеть шокированное лицо джея. зачем он… черт, — прости, я… я не это имел в виду. пак прочищает горло, бормочет «все в порядке», прежде чем снова прижаться губами к губам хисына. это желанно, это избавляет от неловкости. это идеально. он осторожничает, когда снова переплетает их руки вместе. хисын не это имел ввиду. они просто друзья, и так будет всегда. все это происходит просто потому, что им было холодно. джей расстраивается. чувства, которые он годами хоронил глубоко внутри себя, теперь всплывают на поверхность, когда он проходит поцелуями по челюсти хисына. старший слегка дрожит, джей чувствует, как крепко тот сжимает его руку. совсем чуть–чуть. это мило. очаровательно. и… черт возьми, чем он думал? он останавливается, когда добирается до шеи, смотрит на молочную кожу без пятен. сознание, наконец, возвращается к нему, и он осторожно отстраняется. хисын смотрит на него мягкими, успокаивающими глазами. он почему–то чувствует себя виноватым, втягивая старшего в свои порывы, когда им обоим отчаянно нужен сон. он испускает долгий вздох, пропуская его через все тело, когда расслабляется на груди хисына. — все хорошо? — слышит он где–то в глубине своего сознания и, скрепя сердце, отвечает. — да, думаю, мой разум наконец–то догнал мои действия. хисын фыркает, проводя свободной рукой по волосам джея. они мягче, чем он помнит, и ему это подходит. неровные черные волосы со светлыми бликами, хисыну это нравится. возможно, нездорово сильно нравится. — об этом нужно думать, прежде чем начинать целоваться, чонсон–а. чонсон–а. джей ненавидел, когда его так называли, он и сейчас ненавидит, когда его так называют все, кроме хисына. это был термин хисына и только хисына. пак хотел бы сказать, что из–за него ему трудно мыслить здраво. сформулировать мысль, которая бы не включала его легкий сдавленный смешок или новую родинку, внезапно появившуюся над его бровью. но это, вероятно, нарушило бы невидимые границы, которые они установили. ни разу не произнесенные, но тем не менее понятые. — я устал, хватит меня дразнить, — решает он и слегка бьет хисына в грудь. тот дергается, но на его лице появляется глупая ухмылка. может, глупа не ухмылка хисына, а джей со своими дурацкими чувствами. — я не дразню, — хмыкает хисын, закрывая глаза. дремота начинает тяготить его, но кто знает, когда в следующий раз он сможет вот так наслаждаться присутствием джея; каждая секунда на счету. джей так отчаянно надеется, что хисын не чувствует, как покраснели его щеки и как он напряжен. сердцебиение старшего такое медленное, мягкое. кажется, что он засыпает (он и должен засыпать, напоминает себе джей, было около четырех утра). — я не дразню тебя, если и что, то иногда мне кажется, что я теряю тебя, — почти грустно усмехается хисын, сжимая руку джея. тот отвечает ему тем же. он не хочет соглашаться, но… это сделать очень трудно, — я скучаю по ним, понимаешь? по нашим глупым разговорам, по нашим поздним ночным прогулкам по бигхиту, когда мы так старались никому не попадаться на глаза, по нашим тихим утрам, когда мы встречали рассвет. я скучаю по тебе, — хисын влажно смеется, а джей просто сжимает его руку, чтобы хоть как–то поддержать. он надеется, что старший не плачет, потому что он не сможет этого вынести. особенно сейчас, когда в его голове свежи старые воспоминания. — я задаюсь вопросом, что изменилось, был ли это айленд? дебют? наши мелкие ссоры…? — я… — джей делает паузу, пытаясь понять, действительно ли он это делает, лучше поздно, чем никогда, полагает он, — я понял, что я… я люблю тебя. вот, что изменилось. тишина, опустившаяся на них, оглушительна, чонсон хочет закричать, выброситься с балкона. он сказал это. все, что он держал взаперти последние три года, выплеснулось в этих трех словах, а хисын ничего не сказал, даже не издал ни звука. он пытается встать, выскользнув из руки старшего. холодно, он пыхтит. но он справится с этим. он сможет… его тянут обратно вниз, руки обхватывают его за пояс. — останься, — шепчет хисын, тихо и… обеспокоенно? о чем он может сейчас беспокоиться? если что, это джей должен беспокоиться, он вполне может потерять дружбу прямо сейчас, — пожалуйста, останься, хотя бы на минутку. это ведь не сон, правда? черт. ущипни меня. джей моргает, впивается ногтем в сосок хисына и заставляя его зашипеть. он ухмыляется, не обращая внимания на ворчание старшего. — хорошо… окей. эм… я не знаю, что сказать. джей морщится, вот и все. больше никакого хисына и джея. — да–да, ты считаешь меня странным и отвратительным. можешь выгнать меня или еще что–нибудь. хисын поднимает его из его укрытия (своей груди) и держит его челюсть с такой нежностью, будто вот–вот заплачет. затем джей замечает, что его собственные глаза застилают слезы. эмоциональные суки, но он может позволить это, он готовится быть брошенным своим лучшим другом и крашем трех лет. — чонсон, я люблю тебя с того самого чертового концерта в 2018 году. я смотрел на твои светящиеся глаза, видел столько страсти и решимости, что мое сердце просто разрывалось. все, что ты делаешь, заставляет мое хрупкое сердце учащенно биться. однажды ты убьешь меня, понимаешь? — хисын плачет, он, блять, плачет. и джей тоже плачет, отлично. просто великолепно. — можно я тебя поцелую? хисын просто кивает и сразу притягивает его ближе к себе. это отличается от их беспорядочных поцелуев и случайных касаний. очень отличается, на самом деле. слезы текут по их лицам, соленый вкус пятнает языки обоих. джей хихикает, хисын бьет его по спине, и они оба чувствуют себя такими глупыми. глупыми и влюбленными, так что кому какое дело. (их расписанию сна есть дело) после того, как они отстраняются и ныряют обратно бесчисленное количество раз, они, наконец, решают отпрянуть от нехватки воздуха в легких. хисын не может не смотреть, джей такой красивый, он всегда был красивым. даже когда его глаза были опухшими от слез, или он был с милой мордашкой, только что проснувшись. хисын думает, что он очень привлекательный. — хочешь пойти в бассейн? — джей улыбается, когда смех хисына наполняет комнату, отдаваясь в ушах. это не его громкий визгливый смех, скорее милое хихиканье, приглушенное его ладонью. от того, как он счастливо щурит глаза, его сердце замирает. — конечно, пойдем в бассейн в бог знает какое время. у нас даже плавок нет! — говорит ли. — у нас же есть боксеры…? и вот они у бассейна. джей задыхается, когда хисын хватает его. он чувствует, как его щеки пылают, когда старший плотно сжимает его спину… зачем его вообще схватили? — только никаких прыжков. если нас поймают, чонвон будет в ярости, а ники не даст нам покоя. джей усмехается, заметив, как взгляд хисына не отрывается от его губ, пока он говорит. он встает на носочки без всякой причины, просто чтобы подразнить старшего, и поворачивается в его руках, целуя в уголок чужих губ. дразнилка. хисын хмыкает, но ничего не говорит, отпуская джея и молясь, чтобы тот действительно прислушался к его предупреждению. чонсон осторожно отходит, проскальзывает в бассейн и вздыхает от тепла. о, как же хорошо иметь в своем распоряжении бассейн с подогревом. он ныряет под воду с головой, но тут же всплывает, когда понимает, о, да, хлорка. он слышит, как хисын усмехается и поворачивает голову к старшему. тот сидит, скрестив ноги, на бетоне перед бассейном. что–то в том, как светодиоды из бассейна освещают его фигуру, делает его красивее. его челюсть покоится на руке, и он смотрит с нечитаемым чувством в приподнятых глазах. это была нежность или поддразнивание? неважно, джей считает это неприемлемым. настала очередь хисына задыхаться, когда мокрое тело джея прижимается к нему. он выныривает из воды, как какая–нибудь сирена, а старший, черт возьми, — наивный моряк. волосы пака теперь в беспорядке (как будто раньше не были), они прилипли ко лбу. — мне поцеловать тебя? — раздается голос, и хисын просто растерян. — да- последнее, что слышно от него, это громкое — «йа! джей, ты ублюдок!», когда его затаскивают в бассейн с брызгами, покрывающими оба тела. конечно, джей не послушал его, он же- о, его целуют. младший ухмыляется, прижимаясь грязными поцелуями к губам хисына, обхватывая его за талию. хисын просто позволяет этому случиться, они не были слишком уж громкими. (на самом деле были. джейк уже проснулся, но, к счастью, не выглянул в окно, чтобы увидеть их). — о–го… — выдыхает хисын, когда губы джея находят путь к его шее. чужая ладонь жмется к его плечу, а затем опускается на грудь, — так теперь ты хочешь сделать это посреди бассейна? — мхм… ли борется с желанием вздрогнуть, когда теплое дыхание веером проносится по его шее, смешиваясь с теплой водой. он издает то, что можно описать только как визг, когда его толкают к краю бассейна. выступ бетона впивается ему в спину (когда они успели забраться так глубоко в бассейн?), но он не может заставить себя беспокоиться. — это так раздражает, — вздыхает джей, прижимаясь нежными поцелуями к шее старшего. — что именно? — я так хочу пометить тебя, но у нас завтра съемки, — хнычет он, а его руки находят путь к нижней части бедер хисына и с легкостью поднимают его. — тогда просто… можно пометить меня ниже воротника? — не смущается старший, обхватывая ногами талию джея. — можно, но я хочу, чтобы ты видел это постоянно. смотрел в зеркало и вспоминал, как я это делал, — джей слегка впивается ногтями в бедра хисына, вызывая нежный неровный выдох. черт, ему это нравится больше, чем следовало бы. хисын чувствует, как у него в животе что–то закипает, горячее и тяжелое. его уши вспыхивают вишнево–красным румянцем, и он рад, что светодиоды скрывают его стыд. — тебе нравится, как это звучит, да? — растягивает губы джей, и старший на мгновение смотрит на него, ерзая и пытаясь понять, что могло выдать его, — твой член просто дернулся. если его уши были вишнево–красными, то сейчас они должны были стать просто бордовыми. — з–заткнись, — шепчет он, внезапно вспомнив, что они находятся посреди бассейна в отеле. — с чего бы? это мило, что ты хочешь, чтобы я тебя пометил. спорим, ты будешь пялиться на них весь день, пытаясь не возбудиться. все затихает, пока хисын шумно вдыхает, пытаясь пережить бурю мурашек по спине. — член снова дернулся, — джей только цинично улыбается, а потом громко смеется, когда на него брызгают водой. внезапно в нем просыпается восьмилетний ребенок, и желание устроить водный бой — единственное, о чем он думает. он делает волну руками, направляя ее в сторону хисына, из–за чего тот промокает с ног до головы. старший на секунду замирает и поднимает на него шокированный (но очень шаловливый) взгляд. — о, ты заплатишь за это. — правда? заставь меня. хисын воспринимает это как вызов.

***

десять минут спустя они сидят в номере сонхуна и чонвона с фирменными полотенцами, накинутыми на плечи. — сейчас четыре тридцать утра… почему? — вздыхает чонвон, направляя руки на двух мокрых старших. сонхун просто сидит на своей кровати и с усмешкой смотрит на них. — о каком «почему» мы тут говорим? — бубнит джей, на его лице застыла глупая улыбка. — почему вы в боксерах? почему вы были в бассейне? почему на ключице хисын–хена засос? почему вы не спите? я могу и дальше продолжать список меня беспокоящих «почему». они оба хмыкают в унисон, хисын кивает в знак понимания. — скучно стало. — скучно?! джей просто пожимает плечами, он все еще чувствует себя в восторге от всего этого испытания. часть его хочет визжать, как счастливая школьница, но более рациональная часть молчит, небольшая улыбка украшает его черты. — идите примите душ и, пожалуйста, ложитесь спать. — так точно, капитан! — хисын отдает честь, берет джея за руку и выводит их из комнаты. чонвон вздыхает, когда дверь захлопывается, и ложится обратно на свою временную кровать. он не подписывался на двух влюбленных идиотов, когда соглашался быть лидером. — они будут трахаться, да? — вздыхает он, потирая пальцами виски. — скорее всего. сколько хочешь поставить на то, что один из них придет на завтрак с засосами? — зевает сонхун, вставая, чтобы выключить свет. — десять долларов. двадцать, если это будет хисын. — договорились, — улыбается старший, забираясь под одеяло на кровати чонвона.