В то время как

      Донкихот Дофламинго был очень влиятельным человеком в медиа-индустрии, довольно именитым коллекционером и типичным светским (оттого не очень хорошим по своей натуре) человеком. В будние он щеголял в дорогущем костюме и не менее дорогущей вычурной розовой шубе по офису, особо ничего не делая, а в выходные трахал шлюх перед очередными кляксами Поллока.       Нет, конечно в «искусстве» он не разбирался. А зачем? Денег — тьма, а сливать это добро совершенно некуда. Когда в год твой личный заработок начинает преодолевать отметку в двести, триста, пятьсот, семьсот миллионов, начинаешь задумываться, куда девать лишние копейки. Вот он и нашёл — посылает личных ассистентов на аукционы и выкупает самые эпатажные «произведения», вешает на самые видные места в особняке и ждёт очередного светского приёма. Придут журналисты, стекутся богачи и будут во все глаза пялиться на огромные холсты. На жёлтых страницах опять напишут про «впечатляющую коллекцию Донкихота», а уважаемые «дамы» и «господа» из высшего общества будут таять от томного шёпота «Ротко. Королевский красный и голубой. Семьдесят пять миллионов».       Иногда в нём играет азарт, и вместо «картин» именитых «мастеров» он выкупает «шедевры» безымянных неудачников, и, когда Дофламинго видит упоминание того самого неудачника в прессе, начинает распинаться, как «увидел подрастающий талант ещё в начале пути». А простые люди, ослы, не иначе, доверчиво велись на этот бред.       И вот он устраивает очередной приём. Шампанское и фондю включено, без фондю уж точно никуда. Официанты развозили тарталетки и канапе по миниатюрным столикам с закусками, богатые ублюдки накачивались алкоголем, как и всегда. Идиллия.       Во время вечеринки несколько его бизнес-партнёров подходят рассказать «о дальнейших планах по развитию сотрудничества» в неформальной обстановке и поблагодарить за организацию «столь прекрасного мероприятия». Донкихот лишь картинно улыбался, а мысленно каждого из снобов поливал отборным дерьмом.       Он начал понимать что что-то не так, когда понял, что за вечер к нему подошло всего два журналиста. Обычно они облепляли его со всех сторон, тыкая ему в лицо диктофоны и камеры. Поначалу это раздражало, но со временем такое сильное внимание к его скромной персоне начало его в какой-то степени ублажать. А сегодня… двое. Значит, либо журналюг сегодня почти нет, либо на вечеринке есть кто-то более интересный, чем самый влиятельный медиамагнат.       И каково же было разочарование Дофламинго, когда верным оказался второй вариант.       Вот, рядом со спуском с внутреннего балкона, выходящего в «галерею» (он любил называть это просто «залом с картинами»), стояла целая толпа интервьюеров с гаденькими ухмылочками на лицах — значит это будет сенсация — а в центре круга расположился тип с длинным до пола плащом и мехом на воротнике, волосы его были зализаны назад, а лицо прямо по середине пересекал тонкий шрам. Кто это вообще? Что он тут забыл к чертям собачьим?       Интерес глодал его, поднимаясь из глубин, и он не стерпел, прошёлся вальяжно по балкону и стал медленно спускаться с лестницы, перекручивая бокал шампанского за ножку. Услышав шаги, журналюги повернулись, а тип, почти ликуя, произнёс:       — В общем и целом, хочу сказать, что данная «коллекция», — он нарисовал кавычки в воздухе полными колец пальцами, — не стоит и гроша. И уж вашего драгоценного внимания тем более.       В венах Донкихота моментально начал вскипать гнев. Кто это? Чего он хочет? Что он здесь делает? И, самое важное, как он сюда попал?       Но ни одна эмоция не должна просочиться и стать достоянием общественности. Улыбка держалась плотно, как приклеенная, глаза скрывались за очками. Держать лицо.       — Добрый вечер, мистер?..       — Крокодайл.       — Мистер Крокодайл, — продолжил он, делая вид, что знает этого мужчину уже давно, — могу я узнать, о чём птички щебечут?       — Разумеется, мистер Дофламинго, я готов повторять это раз за разом. Ваша «коллекция» — мусор.       Бровь блондина слегка дёрнулась.       — Настоятельно рекомендую распродать работы признанных мастеров и подарить музеям холсты начинающих.       Хамство. Грубость. Непростительно.       — Могу я услышать ваше мнение более подробно? Наедине.       — Нет нужды, — мужчина принялся одёргивать рукава и застёгивать пуговицы на пальто, — думаю, завтра вы сможете прочесть мой детальный обзор в любой газете, — он наконец повернулся и посмотрел вверх на собеседника, прямо в глаза, — даже в вашей собственной. Хорошего вечера.       Он смотрел почти пронзительно, с вызовом. Стоял снизу, а смотрел как будто бы свысока. Для того, чтобы такое сказать, нужно иметь немало смелости (или безрассудства) и власти (или эгоизма, или наглости, в этом Кро-ко-да-и-ле было всё). И, вероятно, знания. Но это Донкихот узнаёт завтра, когда будет читать одну и ту же статью, сотню раз перефразированную, в каждом доступном новостном источнике. А ему доступны все. ***       Всё было так, как и сказал этот хмырь. Утром служанка по обыкновению принесла Дофламинго завтрак с тремя свёрнутыми ежедневными газетами, в каждой из них как минимум полстраницы было посвящено вчерашнему «инциденту». От прочитанного не то чтобы кусок в горло не лез, но еда точно казалась какой-то безвкусной. «Повара придётся уволить», — мелькнуло на задворках сознания. «И служанку заодно».       После завтрака привычная прогулка по новостным порталам — первый же заголовок на каждом сайте был синонимом к «Донкихот Дофламинго жидко обосрался: многомиллиардная коллекция всего лишь мусор, который не стоил и белли». Зубы неприятно скрипели при пролистывании ленты. Вероятно, перед главными воротами уже стоит тьма репортёров, ждущих ответов на, как бы они высказались, «столь вульгарный выпад». Никто им не ответит. Он зашёл в твиттер, нажал на иконку «создать твит» и быстро напечатал: «Даже мой мусор элитный». И отправил. Решение было поспешным и импульсивным: уже через пять минут интернет-тролли принялись закидывать секцию комментариев мемами, а нищие (по мнению Донкихота — любой человек с заработком менее миллиона в год) — писать, насколько подобные высказывания аморальны.       Ничего дельного в статьях, к слову, не было. Как выяснилось, тот мужик — Сэр Азиз Крокодайл, — именитый искусствовед, о котором, впрочем, Дофламинго не слышал ни разу. В статьях он в основном поверхностно разбирал некоторые холсты из коллекции, придирался к их хранению и, естественно, оставлял немало нелестных слов о «картинах» новичков. В итогах значились личные советы «для господина Собирателя от господина Оценщика», к которым медиамагнат конечно же прислушиваться не будет. Забить на дело и тратить на благотворительность? Деньги нужно зарабатывать самим, а не выпрашивать с мира по нитке.       Настроение было ни к чёрту.       Зато ещё до обеда Донкихот успел сделать немало работы. Первым делом он, разумеется, уволил безрукого повара, которого даже шефом назвать язык не поворачивается. Затем, как же без этого, уволил горничную. Четвёртая Детка отслужила своё, пора искать пятую. На этот счёт у него был пунктик: каждая должна была быть высокой, темноволосой и с прибабахом. Стандарты невысокие, им можно соответствовать. Погружённый в мысли, он подозвал ассистента.       — Ищи шефа и пятую Детку. И пробей этого Крокодайла, мне нужно к нему наведаться.       Обед он собирался провести не в одиночестве, к сожалению, потому что кости себя сами не перемоют. Он обязан поговорить с глазу на глаз с не пойми чего возомнившего о себе мудаком и выяснить, чего он собирался этим достичь. Поэтому сейчас он держал путь в… какой-то там музей, Дофламинго срать хотелось, что это и где это, водитель сам успешно его довезёт.       Музей был… обычным музеем. Обычным зданием, ничего примечательного. Старым — да, серым — да, скучным — да. Он цыкнул. Как вообще можно здесь находиться?       Внутри было так же скучно, как снаружи: ни капли яркого цвета, сплошная нейтральная безвкусица, куча копошащихся людей у экспонатов людей и обилие дневного света. Единственная позитивная вещь. На ресепшене стояла девка в форме, он даже поразился, что на такую должность не смогли найти кого-то с более привлекательной рожей.       — Добрый день, будьте так любезны, проведите меня к мистеру Крокодайлу, — начал он тут же, кокетливо опираясь согнутой в локте рукой на столешницу.       — Приношу свои глубочайшие извинения, но сегодня сэр Крокодайл не принимает.       Донкихот мысленно скривился. Эта простушка понятия не имеет, с кем сейчас разговаривает.       — Вы не поняли, — он достал купюру с номиналом в сто долларов и протянул её работнице, — мне очень нужно попасть к нему прямо сейчас.       Женщина посмотрела на Дофламинго, потом на деньги, потом снова на Дофламинго. Отвела взгляд, опустила голову, собираясь с мыслями. Эти людишки такие смешные. Думают, что подчиняются правилам, пока перед их лицом не помашут зелёными бумажками.       — Я позову другого сотрудника для сопровождения, — сказала она тихо и взяла в руку трубку стационарного телефона.       Улыбка на лице блондина как будто бы стала шире. Как же это весело.       Вскоре пришла ещё одна женщина, они перекинулись парой слов, постреляли глазами в человека в розовой шубе. После разговора девушка с ресепшена протянула купюру обратно. Да пошла она.       Другая работница молча провела его к кабинету того напыщенного индюка (или, правильнее сказать, напыщенного аллигатора?) и открыла дверь.       — Сэр Крокодайл, к вам посетитель, — прощебетала она и ускакала обратно по коридору. Дофламинго фыркнул бы, да позволить себе не может.       Мужик сидел за столом, скрючившись над бумагами. За спиной — окно, естественное освещение выгодно выделяло чуть менее мрачную, чем остальное помещение, фигуру Крокодайла. Стены были уставлены полками и стеллажами, до упора забитыми книгами, папками и различной древней на вид мелочёвкой. Само помещение было чуть менее скучным и серым, чем внутренности остальной части здания, чувствовалось, что обстановка резко поменялась. При огромном количестве различного хлама, комната не казалась грязной и уж тем более неубранной. Чисто, всё стоит на своих местах, ничто не выбивается из общего интерьера.       — Мистер… Донкихот, верно? — он отнял взгляд от документов, посмотрев, наконец, на посетителя. — Неожиданная встреча. Не могу сказать, что приятная.       — Да, да, добрый день, — Дофламинго, не разворачиваясь, закрыл дверь ступнёй. — Хотелось бы поболтать с глазу на глаз, знаете, разъяснить некоторые моменты…       — Нет нужды разъяснять, я предельно понятно выразил все свои мысли под прицелом камер.       Блондин сжал зубы покрепче. Наглый грубиян. Невоспитанное убожество.       — Не настолько понятно, чтобы мне стал понятен ваш посыл.       Крокодайл отодвинулся от стола и встал в полный рост, оглаживая брюки от складок и одёргивая жилет. Одежда недешёвая, вероятно, пошита на заказ. Из кармана безрукавки свисала золотая цепь от часов, и что-то подсказывало Донкихоту, что золото не поддельное. Этот мужик явно любил себя и любил за собой ухаживать, и лишь по этой причине мог показаться привлекательным с первого взгляда. Со второго — полное чмо и моральный урод.       Брюнет вздохнул.       — Знаете, вам невероятно повезло, что вы застали меня в офисе сегодня, — он поправил платок на шее, — я вполне вероятно мог быть на выездной оценке или совершенно в другом городе или стране, но вам удалось меня поймать именно здесь. Достойно моей похвалы.       Конченый идиот. Так открыто ещё никто над Дофламинго не издевался.       — Раз я вторгся так внезапно и, скорее всего, не вовремя, не против ли вы составить мне компанию в обед?       Мужчина задумчиво оглядел комнату, достал часы из кармана и открыл крышку, проверяя время. Ещё несколько мгновений и навсегда исчезнувших нервных клеток блондина он всё-таки удосужился дать свой ответ:       — Думаю, три свободных часа никак не навредят моей работе. ***       Стол на двоих в самом роскошном ресторане города был накрыт очень нескромно: бутылка лучшего вина, два бокала, блюдо первое и тут же блюдо второе, несколько тарелок с закусками, корзинка с довольно широким выбором хлеба, — от чиабатты и багета до лепёшек и гриссини, — и, как обычно, ряд до блеска начищенных столовых приборов. Линии вилок, ложек, ножей и прочих инструментов лежали почти нетронутыми. Дофламинго клал на правила этикета с малого возраста, прекрасно понимая, что окружающие ценят его не за культуру, воспитанность и умение поддержать светскую беседу, а за толщину его кошелька в кармане. С ним обращались почти как с богом и всё из-за циферок на банковском счёте.       Однако, не стоит расслабляться: прямо перед ним сидел человек, плевавший на размер его состояния и позволивший себе нелестно отозваться о вещах, на которые он это самое состояние и тратил. Сейчас слова подбирать нужно аккуратно, выстраивать тактику. Хвала судьбе, он это может и может прекрасно.       — Азиз, а какое… ох, прошу прощения, где мои манеры, мистер, ох, точнее, сэр Крокодайл, вы не против, если я буду называть вас по имени? Думаю, было бы уместнее перейти на «ты».       Крокодайл осмотрел столовое серебро уже в третий раз с того момента, как они сюда пришли, недовольно уставился в начало ряда и пересчитал взглядом каждую единицу приборов, до самого конца с другой от тарелки стороны. Недолго думая, он слегка разворошил левую линию неуклюжей широкой ладонью в перчатке и взял самый простой и привычный на вид нож, вилку с правой стороны он выбирал немного дольше и придирчивее, но по итогу всё равно выбрал не столовую, а салатную. Крокодайл клал на этикет, потому что окружающие ценят его за его навыки и знания.       — Нет нужды, именем я не пользуюсь, — он потянулся к хлебной корзине и взял кусок пшеничной лепёшки, — так что я предпочитаю когда меня называют либо «сэр Крокодайл», либо просто «Крокодайл».       Отправив в рот кусок стейка, Донкихот запил его глотком вина.       — Есть на то какая-то причина? У вас очень интересное имя, такое… экзотичное.       Темноволосый мужчина усмехнулся, то ли с издёвкой, то ли иронично, то ли раздражённо. Сам он знал, что его имя — самое обычное, поезжай на Ближний Восток, тысячи таких там найдёшь. Знал бы его собеседник, сколько раз он это слышал.       — Мать при моём рождении настояла на более привычном и традиционном для её народа имени. Она была не самым лучшим человеком в моей жизни, так что сразу после её смерти я перестал им пользоваться.       Дофламинго наигранно свёл брови и слегка приопустил уголки губ.       — Простите, я не должен был…       — Неважно, — бросил Крокодайл, перекладывая жареный сыр с одной из тарелок с закусками на свою, — это было давно и мне глубоко плевать, что было несколько десятков лет назад. Давайте лучше обсудим причину вашего приглашения такого скромного меня в такое нескромное место.       В голове блондина уже полностью составилась гневная тирада о непробиваемом и безэмоциональном твердолобе, но вслух он её, конечно, но произнёс. Ни на неформальное общение не перешли, ни вывести его на эмоции не удалось. Будет сложнее, чем ему казалось это с первого взгляда.       — Мне бы хотелось поподробнее узнать, что вы думаете о моей коллекции. Понимаете, — он снова сделал глоток вина, на этот раз не заедая его ничем, — я прочёл, вероятно, каждую статью с вашей критикой, но ничего дельного я так и не нашёл.       Вторая ухмылка собеседника была точно такой же, как и первая. Будто это Дофламинго тут единственный идиот и не видит ничего дальше собственного носа.       — Я довольно подробно и кратко, на мой взгляд, описал самые «важные» для вас элементы вашей, кхм, — блондин в жизни не поверит, что смех являлся ненаигранным и натуральным, — «коллекции». Если связать всё это в единую логическую цепочку, проблем возникнуть не должно.       Уму непостижимо! Никто с того момента, как умер его второй родитель, не осмеливался строить из него дурачка и выставлять на посмешище, но ведь именно это сейчас делал так называемый «искусствовед». Хах, этого стоило ожидать. От такого по телу невольно прошлась дрожь, то ли от бурлящей ярости, то ли от накатывающего возбуждения. Донкихот с тихим звоном положил вилку зубцами на тарелку и потянулся к центру стола, чтобы взять немного багета.       — Простите, сэр Крокодайл, но загадки и ребусы — совсем не моё, я люблю, когда всё чётко и по делу.       Мужчина напротив снова усмехнулся, будто его собеседник был беспросветным идиотом.       — Этого мало понять одной лишь головой, — он поднял взгляд и посмотрел точно в глаза Дофламинго. — Некоторые вещи доходят до мозга совсем другими путями, плевать, можете приплести сюда «чувства» и прочую сентиментальщину, если вам так будет удобнее. Вам нужно переосмыслить буквально всё, чтобы ваша коллекция стала выглядеть лучше.       О, да правда? Блондин еле-еле сдержал хохот.       — Если вы хотите, я, так и быть, могу помочь вам с этим, буду вашем личным преподавателем. Не за бесплатно, разумеется.       Каков нахал! Без какого-либо приглашения припёрся в чужие владения, облил дерьмом такое любимое им «искусство» за всего лишь факт владения им другим человеком, выставил его на посмешище в СМИ и при личной встрече, а теперь предлагает за деньги «переосмыслить вещи»? Научить его самой настоящей субъективщине, хотя этим медиамагнат и сам мог заняться. Дофламинго просто в восторге от этого забавного человека. Интересный субъект.       — Я согласен.