Соната

За четыре года знакомства Курода видел Ашикибу во многих разных ситуациях. Он видел, каким Ашикиба может быть смешным, когда ведётся на глупые шутки; каким серьёзным, когда готовится к экзаменам; каким очаровательным, когда просыпается по утрам и спросонья улыбается. Ашикиба всегда оставался самим собой, что бы ни случилось, но к одной из его сторон, как оказалось, Курода был совершенно не готов. — Почему ты краснеешь, Юки-чан? И он ещё спрашивает. Пунцовый Ашикиба лежит под ним в задранной вверх футболке, часто дышит, и его влажные раскрытые губы зацелованы так, что припухли. Конечно, почему Курода краснеет? У него ведь на это миллион причин и сто одна шутка в тему, но суть везде та же самая. Ашикиба Такуто сводит его с ума. — Извини, зеленеть не могу, — отвечает Курода, стягивая футболку уже с себя. — И тебе бы всё равно не понравилось. Ашикиба улыбается — и Курода чувствует эту улыбку, когда снова его целует. На вкус она рисовая, спасибо онигири, но всё хорошо и так. Пожалуй, даже лучше, чем хорошо. Охрененно. Курода спускается широким поцелуем ниже, на открытую шею, и Ашикиба едва заметно вздрагивает, выдыхает и зарывается пальцами в его волосы, легонько их тянет. Знай Курода, что он будет реагировать — и выглядеть — вот так, давно послал бы к чёрту все опасения и решился раньше. Сейчас и не понятно, чего он боялся. Всё получилось как-то само собой — после учёбы, усталого просмотра очередной серии сериала, привычного тёплого «иди сюда, Юки-чан» с мягким объятием. Курода просто вёл ладонью по его груди, уложив на спину, завёл её под футболку обратным движением и не смог остановиться. Обнажил подтянутый живот, аккуратные соски, крохотную родинку под левой ключицей. Курода и раньше видел Ашикибу голым, ещё задолго до того, как они сошлись, но сейчас он ловит себя на смущении и одновременной жажде оставить на нём как можно больше следов. Укусов, царапин, бордовых засосов, которые будут смотреться на нём так неприлично. — Юки-чан… — Что? — Курода целует его сосок, сжав второй пальцами, и Ашикиба охает. — Щекотно? — Да-а… — протягивает он сбито, когда Курода проводит по соску языком, ещё раз, втягивает его в рот и облизывает. Сосок твердеет, и Курода проделывает то же самое со вторым, заставив Ашикибу выгнуться. До такого они ещё не доходили. Всё, что раньше позволял себе Курода, сводилось к поцелуям в тесных объятиях и неловкому петтингу в одежде, после которого Ашикиба под разными предлогами сбегал в ванную. Не то чтобы Курода его не понимал, о нет — он и сам не знал, что именно делать, что ему можно, а что нельзя, и предполагал, что рано или поздно они сами собой перейдут к чему-то большему. В момент, когда неловкость друг перед другом уступит место желанию, и терпеть станет невмоготу. Вот как сейчас. Ашикиба замирает, когда Курода целует самый низ его живота и берётся за края домашних шорт. — Подожди. — М? — Курода улыбается. Успокаивающе медленно гладит его бока. — Не хочешь? Если так, только скажи. Не обижусь. Ашикиба смотрит на него. Красивый, взволнованный, сейчас абсолютно нечитаемый по эмоциям. Спустя миг он сглатывает, а потом осторожно приподнимает бёдра. Курода, всё поняв, стаскивает его шорты, бросает их на пол и тянется обратно — ласково целует Ашикибу, нависнув над ним на руках. — Испугался меня, что ли? — Нет, конечно. Я никогда тебя не испугаюсь. Просто… Курода целует его в кончик носа, в уголок глаз. Ашикиба смешно моргает. — Просто что? — Боюсь не сдержаться и слишком быстро… — его лицо заливает краска, и он ёрзает, опустив взгляд. Даже в такой момент, думает Курода, даже в такой момент он выглядит слишком мило и невинно, и от накатившей нежности вперемешку с нетерпением у него перехватывает дыхание. — Дурак ты, Такуто. — Почему… Курода затыкает его поцелуем — на этот раз жадным и мокрым, и от прилива возбуждения в низу живота тяжелеет, по коже пробегают мурашки. — Я сочту за комплимент, если ты кончишь быстро, — шепчет он Ашикибе в губы и сползает ниже. Ашикиба даже не протестует: с прерывистым выдохом разводит колени, когда Курода решительно снимает с него бельё. Он запрокидывает его чудовищно длинные прекрасные ноги себе на плечи, оставляет по паре лёгких укусов на внутренней стороне бёдер, где уже нет загара — Ашикиба от этого сдавленно ойкает, вздрагивает всем телом, сжав простыню, — и смотрит, запоминает, как Ашикиба выглядит. Распластанный, разгорячённый, с выступившими каплями смазки на вставшем члене, до которого Курода ещё не дотрагивался. Изнывающий. Ашикиба сейчас хочет Куроду не меньше, чем Курода хочет его, и это до одури приятно осознавать. Курода не сводит с него глаз, когда проводит ладонями по его гладким ягодицам, когда сжимает их и слышит несдержанный сладкий стон. Хочется больше, гулко стучит в голове Куроды. Хочется увидеть Ашикибу таким, каким ещё не видел никто, присвоить его окончательно, довести до такой степени, чтобы он не мог сказать ни одного связного слова, кроме «ещё» и «пожалуйста». Курода раздвигает его ноги шире, когда склоняется над ним и проводит по головке его члена кончиком языка — пока всего на пробу, из любопытства, вкус терпкий и солоноватый, — но этого хватает, чтобы Ашикиба вскинулся, зажал рот рукой и попытался сжаться. — Юки-чан! — Тише, — шепчет Курода, устраиваясь удобнее на коленях, — тише, Такуто. «Хотя это вовсе не обязательно», мысленно добавляет он, потому что в их квартире слишком хорошая звукоизоляция, а голос Ашикибы, полный удовольствия, хочется слышать больше всего. — Расслабься, — продолжает так же шёпотом Курода. Он лижет собственные пальцы, обхватывает член в узкое кольцо, неспешно ведёт по крепкому стволу вверх и вниз, пока второй рукой бездумно выписывает узор по бедру. Зажмурившийся Ашикиба так и не отнимает ладони от рта, подрагивает, но не отстраняется — кажется, что наоборот едва сдерживается, чтобы не толкаться навстречу, в жаркий мокрый кулак. Скользко и горячо. Дрочить кому-то другому — и не кому-то вовсе, а Ашикибе — совсем не то же самое, что дрочить себе, думает лихорадочно Курода. С собой он никогда не церемонился, главным было как можно скорее дойти до пика, и неважно, насколько жёстко или быстро получится, но сейчас… Сейчас Курода не дыша следит, как ведёт себя Ашикиба. Как он остро реагирует, стоит потереть большим пальцем уздечку, чуть надавить, ускориться или напротив издевательски замедлиться, обводя каждую венку, спускаясь ниже и дразня лёгким нажатием тугой вход. На каждое его движение Ашикиба отвечает глухим стоном, по вытянутым ногам то и дело проходит дрожь, видно, как напрягаются и сокращаются мышцы. Ашикиба — чёртово произведение искусства, раз выглядит так. Курода берёт темп побыстрее, прикусив губу, поцарапывает ногтями его ягодицу, и Ашикибу словно бьёт током. — Ю… — бессвязно бормочет он, прогибаясь, — Юки… на… Ашикиба вот-вот кончит — от одних его рук, что будет очень несправедливо, — и Курода спешно склоняется, вбирает головку в рот, смачивает щедро слюной и берёт глубже, как только может, обвивает ствол языком. Сверху доносится очередной стон, теперь более громкий и бесстыдный, и Ашикиба кончает, толкнувшись всё-таки вверх, вцепившись в простыню до побелевших костяшек. Успевший отстраниться Курода облизывается, стирает влагу с подбородка и улыбается, широким движением размазывает сперму по животу Ашикибы. — Юки… чан… Ашикиба до сих пор подрагивает после оргазма. Его блестящая от пота грудь вздымается от частого дыхания, щёки горят, на почерневших ресницах слезинки. Вдоволь насмотревшись, Курода снова льнёт к его губам, кусает нижнюю и сразу зацеловывает. — Ты как? — спрашивает он. — Стыдно… — Чего? Стыдно? — Да… Я чуть не отключился, когда ты… когда ты… — Ашикиба не может даже произнести вслух, обнимает Куроду, тянет к себе, и Курода сам не сдерживает стон в его рот, когда потирается ноющим членом о его живот. — Юки-чан… — М? — Мне так хорошо было… но можно попросить тебя ещё кое о чём? Курода с трудом отрывается от него, мысленно веля себе держаться. — О чём же? — Можешь не соглашаться, конечно, — Ашикиба гладит его по щеке, краснея, — но мне хочется… очень хочется… Быть сверху? Честное слово, в тот миг Курода готов и на это тоже, в конце концов, прочитанные в интернете статьи прошли не зря, и он в общем-то морально… — … посмотреть, как ты ласкаешь себя, — едва слышно заканчивает Ашикиба. По телу Куроды пробегает новая волна возбуждения. — Чего? — переспрашивает он, моргнув. — Хочешь посмотреть… Как я дрочу? Ашикиба кивает, прикрыв щёки ладонями, но не отводя затуманенный взгляд. А ведь Курода искренне считал, что из них двоих извращенец это он. — Что ж… — и он ухмыляется. — Хорошо. Ашикиба будто на миг задерживает дыхание. — Правда? — Да, но только сегодня, потому что ты заслужил, — Курода падает с ним рядом на спину, кое-как сбрасывает с себя шорты и закрывает глаза, устраивается удобнее на подушке и сгибает колени. Чувствуется, как продавливается рядом матрац. — Смотри внимательно, Такуто. — Да, Юки-чан, — раздаётся в ухо, и Куроду простреливает жаром. — Такуто, твою мать, — ругается он, торопливо обхватывает член липкой рукой и с облегчением выдыхает. — Господи… От мысли, что Ашикиба сейчас жадно смотрит на него, от представления, как раскрыто и бесстыдно выглядит перед ним, у Куроды поджимаются пальцы ног, и в животе словно скручивается пружина. Он чуть прогибается, запрокинув голову, когда проходится пальцем по чувствительной головке, и едва не до крови прикусывает губу, когда задаёт привычный грубоватый ритм. Ашикиба наверняка хочет это запомнить, проносится в мыслях Куроды, чтобы потом, когда вдруг останется один, вспоминать и дрочить самому. Он сразу представляет, как Ашикиба точно так же лежит на постели и стонет его имя, как весь изнывает от нехватки его, Куроды, рядом с собой. Нехватки его прикосновений, поцелуев, языка и члена — если бы не просьба Ашикибы, Курода предложил бы сейчас свою давнюю фантазию, где Ашикиба тесно сжимает бёдра, а Курода быстро толкается между ними, между этими невероятно красивыми ногами, которыми он не может перестать любоваться. А может быть… Курода издаёт низкий стон, едва представив, как трахает Ашикибу по-настоящему. Глубоко, быстро, согнув на скрипящей кровати почти пополам, до шлепков кожи о кожу и сорванного голоса, на всю длину, — и тут ощущает на шее мокрый горячий язык. — Та… — осекается он севшим голосом, — Такуто… — Продолжай, — шепчет Ашикиба неожиданно бархатно. Он лижет дорожку вплоть до ключицы, касается соска кончиком пальца, трёт его, и Курода почти мечется от подступающего оргазма, когда получает едва уловимый поцелуй под подбородком. — Ну же… — Та… а… — Кончай, — прямо в ухо, и Курода действительно кончает, вскинувшись, жмурится и весь дрожит, ни разу ещё не доходив до такой сильной разрядки прежде. Уши закладывает, всё тело переполняет эйфорией и слабостью. Он обмякает, дышит ртом и наконец открывает глаза. Первое, что он видит — улыбка Ашикибы, склонившегося над ним. Курода тянет руки вверх, обхватывает его за шею и притягивает к себе даже не для поцелуя — для смазанного прикосновения, потому что на большее по ощущениям кончились силы. — Ты… Ты зверь, Такуто, — произносит он, вглядевшись в его лицо. — С нереально ужасными кинками. — Ничего они не ужасные, я же видел, что тебе понравилось, — Ашикиба как ни в чём ни бывало укладывается с ним рядом, жмётся, весь обжигающий и нескладный. — Я всё думал, сработает или нет, но всё-таки да! Я так рад! — В следующий раз… — и Куроду осеняет. — В следующий раз заставлю тебя надеть наушники, понял? С какой-нибудь отвратительной сонатой, и пусть тебе во время секса крышу снесёт! — Я скину тебе список, — хихикает Ашикиба. — Спи… список?! Список чего?! Но он не отвечает, спрятав лицо на его груди, и Курода давит смешок в его рыжую макушку. Соната так соната, бог с ней. У Ашикибы тоже, уверен он теперь, есть в запасе куча идей.