* * *
В старом тенистом парке царила тишина. Абсолютная, практически безветренная тишина. Для людского уха. Крики и беспрестанные мольбы о помощи стали ближе. Настолько ближе, что казалось, их можно потрогать рукой. Сердце нещадно колотилось. Мысленно сделав заметку завтра же купить себе нормальные человеческие кеды, темноволосая женщина сбросила изящные лаковые туфельки, изрядно опостылевшие ей во время незабываемой пробежки по ночному Токио — и, закинув их подальше в кусты, тихонько устремилась к месту, куда вел ее Зов. Богиня не боялась, что ее услышат. Она же кошка. Она может ходить неслышно тогда, когда ей вздумается. Разумеется, если она не на каблуках. Бастет невольно хмыкнула своим мыслям, подходя к центру парка. Взор достигшей точки назначения богини пронзил окружающий полумрак, выцепив взглядом небольшую группу людей, полукругом стоявшую возле каменного фонтана. Одеты они были по меньшей мере странно. В черных балахонах, с ритуальными кинжалами в руках... В руках у каждого было по кошке. Черные, рыжие, трехцветные, полосатые, с длинными хвостами и с короткими, старые и молодые, увесистые и не очень... Все они, не переставая, молили о помощи, не оставляя надежд спастись из лап безумцев... Кровавая пелена затмила глаза Бастет. — В эту ночь, мои дорогие братья и сестры, мы принесем этих демонов в жертву духам Кровавой Луны, дабы не пролилось еще больше крови на земле Японии... — вещал дородный мужик, медленно поднося кинжал к шее большого, трепыхавшегося в его железной хватке черного кота. — Я, как идейный вдохновитель культа, повелеваю: да прольется кровь! — Да прольется кровь!.. — эхом повторили около десятка голосов. Легкий шелест, похожий на дуновение ветерка, разрезал окружающую тьму, перемежаясь с мерным накрапыванием приутихшего дождя, и культисты невольно вздрогнули, рефлекторно повернув головы к источнику шума. Медленно, нарочито размеренным шагом, исподлобья смотря на находящихся на залитом светом тусклых фонарей участке парка людей, на них шла... антропоморфная кошка. Которая при ближайшем рассмотрении оказалась львицей. Антрацитово-черная шерсть покрывала лицо существа, обрамленное темными волосами, уложенными в идеальное каре с множеством мелких косичек. Одежда львицы, на удивление, была полностью современной. Черная косуха, черные же брюки с широким ремнем на них; обуви не было, но создавалось ощущение, что на странной визитерше были светлые капроновые колготки, уже успевшие вымокнуть от дождя. В правой руке львица сжимала какой-то странный предмет, больше похожий на детскую погремушку или же трещотку. Им она и создавала звуки — те самые, привлекшие внимание людей. Светло-зеленые глаза существа угрожающе светились, весьма недвусмысленно являя присутствующим его явно не добрые намерения. — Ёкай!.. — Из горла предводителя культистов донесся слабый хрип — отчего-то мужчине стало трудно дышать, как будто доступ к кислороду медленно перекрывали, с каждой секундой оставляя всё меньше и меньше. — Убить ее! Пальцы лидера дернулись с явным намерением перерезать горло черному коту, но вдруг он понял, что не может пошевелить даже мизинцем. То же самое происходило и с другими последователями культа; странная магия такой же противоестественной бакэнэко мягко окутывала часть парка, где находились сектанты, и животные, почуяв столь долгожданное спасение, зашевелились, кусаясь, царапаясь и вырываясь из цепких рук державших их людей. Большая же кошка нарочито медленно приблизилась к культистам, потрясая своей игрушкой — несомненно, это в ней заключалась ее особая, кошачья магия! — и, аккуратно поведя рукой с длинным острым маникюром, указала когтем на предводителя. — ТЫ, — голос львицы, низкий, хриплый и утробный, не предвещающий ничего хорошего, эхом прокатился по парку, вселяя леденящий ужас в сердца людей. — КАК СМЕЕШЬ ТЫ ПОСЯГАТЬ НА ТО, ЧТО МНЕ ДОРОГО?! Черный кот с пронзительным мявом выпрыгнул из хватки сжимавшего его человека, по воле странной бакэнэко разжавшего руки. Бастет — или, точнее, уже Пахт, — хищно усмехнулась, видя страх в глазах этого жалкого смертного. Его презренная жизнь не стоит и шерстинки самого маленького из ее созданий. — НИКТО. НЕ СМЕЕТ. ОБИЖАТЬ. МОИХ. ПОДОПЕЧНЫХ! Резкий удар когтистой лапой — и голова мужчины, отделившись от шеи, валится в фонтан; спустя мгновение следом за ней отправляется и тело. Бывшая богиня-кошка, а ныне львица, плотоядно улыбается, поворачиваясь к людям. Взгляд продолговатых зеленых глаз не предвещает ничего хорошего. — А теперь поиграем, — хищно осклабившись в довольной ухмылке, говорит она, останавливая движение систрума. Непонятное оцепенение спадает с людей. Секунду те оторопело смотрят: кто — друг на друга, кто — на кинжал в своей руке, кто — на разъяренную, как они считают, демоницу, и с дикими визгами разбегаются в разные стороны. Парочка смельчаков нападают на Пахт с кинжалами, стремясь попасть ей в самое сердце; на это богиня лишь заходится в безумном смехе. Она бессмертна, и жалкие потуги этих несчастных людишек не способны причинить ей вреда. Так, лишь поцарапать и еще сильнее разозлить, не более того... Их окровавленные, разорванные ее острыми когтями тела Пахт скидывает в фонтан. Пусть обретаются там, в компании их блаженного духовного лидера. В какой-то миг голову львицы посещает мысль о возможном пире, но богиня сдерживается — сейчас не время... Игра еще не окончена. Светловолосую женщину, совсем молоденькую, разъяренная богиня настигает возле входа в парк. Шустрая, тварь, даже Пахт с ее природными ловкостью и грацией оказалось не так просто ее поймать! Наверняка спортсменка. Не обращая внимания на полные ужаса крики женщины, львица ударяет ее когтистой лапой по шее, после чего пронзает грудь обмякшей культистки когтями и, вытащив оттуда сердце, делает аппетитный укус... Полная луна озаряет тенистый парк с растущими повсюду развесистыми деревьями и цветами. Пахт довольно улыбается, пережевывая мясо и слизывая текущую по пальцам кровь. Сейчас она позабавится. Левая, свободная рука львицы устремляется вверх. Энергия лунного света скапливается на ее раскрытой ладони, когда Пахт размашисто ударяет магией по нескольким движущимся точкам в глубине парка. Дикие крики оставшихся в живых сектантов оглашают поляну. Впрочем, жить им осталось недолго... Львица не прощает предателей. Как и тех, кто причиняет вред ее детям. Ее последователям. Всем тем, кого она любит. Обугленные трупы культистов дымятся, источая противный угольно-сернистый смрад. Пахт недовольно морщится и несколько раз чихает — тонкое обоняние львицы вовсе не согласно с идеей терпеть такие запахи. Впрочем, уже скоро она покинет этот парк, и всё будет, как прежде. Спасенные ею кошки, вынырнувшие откуда-то из-за ближайших кустов, мягко жмутся к ногам Пахт, и львица испытывает небольшую толику умиротворения. До тех пор, пока... — Бастет, — знакомый до боли в сердце баритон разрезает ночную тьму. Кошки пронзительно и долго шипят при виде нового гостя, выгнув спины и вздыбив шерсть. Богиня-львица заходится в приступе очередного безумного хохота. — Анубис, — ее переливающееся контральто звучит весело и вместе с тем — дико. — Какой приятный сюрприз. Шакалоголовый бог делает несколько шагов ближе, на что свита Пахт отвечает очередным приглушенным шипением. Анубис усмехается, глядя, как несколько пар круглых глаз разнообразной расцветки пристально следят за его движениями. И в центре всего сборища — она. Та, кого он всегда любил — и не мог ответить взаимностью. — Какими судьбами здесь, в Токио? — улыбаясь, продолжает Бастет. Точнее, Пахт, она ведь сейчас находится в одной из своих львиных ипостасей. — Ну явно не из-за меня... Богиня задумчиво клацает когтями друг о друга, издавая неприятный скрежет. Яда в словах Пахт столько, что хватит на целый кувшин египетских кобр и еще столько же сверху. Тем не менее, львицу нужно утихомирить, пока она не вышла из парка и не натворила еще больших дел. Анубис знает, что она спасала своих подопечных и мстила этим жалким людишкам, чьи души уже отправились на аудиенцию к Осирису — с тем, чтобы получить свое заслуженное наказание. Но, тем не менее, в истории уже были прецеденты, когда Бастет буквально сходила с ума, упиваясь кровью, и повторения таких ситуаций допустить было нельзя. — А если из-за тебя? — спрашивает шакалоголовый бог, изучающе наклонив голову набок. В глазах Анубиса — интерес. В глазах Пахт — лишь безумие и смех. — И ты думаешь, я на это поведусь? Наивный... — Светло-зеленые глаза игриво дразнят проводника душ; длинный коготь львицы с затейливым маникюром медленно скользит по ее губам, размазывая на них остатки крови. — Хочешь обуздать меня? Попробуй! С этими словами львица резко прыгает на Анубиса, явно намереваясь повалить его наземь и сотворить с ним что-нибудь нехорошее. Кошки с резким мявом разбегаются врассыпную; ожидавший чего-то подобного шакалоголовый бог уворачивается, и когти Пахт проходят рядом, в каких-то сантиметрах от его лица. Приземлившись в громадном прыжке на все четыре лапы, львица оборачивается. В глазах ее горит азарт. — Нападай, чего же ты ждешь, — манит она приглашающим жестом; черный хвост богини ходит из стороны в сторону, выдавая ее раздражение. Анубис не заставляет себя долго ждать; с диким рыком шакал нападает на львицу, тесня ее дальше, к тому самому фонтану, возле которого и разгорелся весь сыр-бор. Пахт едко усмехается; светлые шары лунной магии летают по всему парку, преобразуясь в огонь и уничтожая всё на своем пути. Часть магических зарядов Анубис ловит на посох, часть отражает обратно, и львица играючи ловит их — с тем, чтобы вновь атаковать прибывшего помешать ей проводника душ. В какой-то момент особенно большой шар света летит в сторону шакалоголового бога; тот уворачивается, пригибаясь, и изящная развесистая глициния за его спиной превращается в огромный пылающий факел... Анубис отпрыгивает в сторону и краем глаза подмечает, как некогда красивое и живописное дерево пламенеет, сгорая в устроенном разъяренной львицей пожаре, а душа глицинии протяжно кричит... Зрелище царит не из приятных — что для взора, что для уха, и Анубис начинает в более полной мере понимать Пахт. Но он не может поступить иначе. «Кажется, придется позвонить маме», — мелькает невольная мысль в сознании шакалоголового бога, теснящего львицу всё дальше к фонтану. Нефтида, конечно, с радостью согласится помочь — да и на современную японскую культуру египетской богине творения взглянуть будет интересно, — но вот только перед этим она спустит с него и Баст три шкуры за устроенный здесь беспорядок... И не посмотрит, что они — бессмертные боги, живущие в этом мире вот уже несколько тысячелетий. Анубис невольно прижал уши. Словно услышав его мысли, мерно накрапывающий дождь неожиданно усиливается, стараясь погасить все магические следы, оставленные сражающимися богами. От гнева Нефтиды это не убережет, но всё же хоть какое-то успокоение. Резкая боль обжигает щеку Анубиса — Пахт всё-таки сумела его достать. Коснувшись лица и мельком взглянув на ладонь, проводник душ видит на ней размазанные следы крови. Когти недовольно шипящей львицы остры, как лезвия тысячи кинжалов... Пора с этим заканчивать. Обманное движение рукой — и вязкая тьма обволакивает поляну. Когда она рассеивается, взор Пахт имеет неудовольствие лицезреть картину в виде десятка Анубисов, на что львица разгневанно скалит зубы. Как тебе такой поворот, киска? Лица шакалоголовых богов озаряют одинаковые торжествующие улыбки. Когда-то давно, когда они с Гором и Сетом тусили в Вегасе, устроив мальчишник по поводу дня рождения последнего, повелитель песчаных бурь, изрядно нализавшийся отборного вина, весьма любезно презентованного Осирисом — «Из самых глубин Дуата, для любимого брата!» — взял его, тогда еще мелкого сопляка, на слабо, и потащил прямиком на Мохавскую пустошь. В ту самую Долину Смерти, где когда-то из-за адской жары погибло много людей — да, впрочем, и по сей день от этого никто не был застрахован. Помнится, Сет долго ржал, пытаясь научить Анубиса создавать несколько астральных проекций одновременно — и не выпускал молодого шакала оттуда до тех пор, пока валящийся от напряжения и усталости проводник душ не стал без запинки выдавать по десять копий подряд. Сколько помнил Анубис, полумеры Сета никогда не устраивали. Впрочем, сейчас шакалоголовый бог был только благодарен повелителю пустынь за науку. Десятка Анубисов, весьма недвусмысленно сжав в руках посохи, приближается, стремясь окружить и запутать бывшую Бастет. В глазах Пахт мелькает легкое недоумение — а затем она прижимает уши к голове и хищно улыбается, готовясь к броску. — Твои трюки не способны смутить меня, Анубис, — мурчащее контральто львицы обманчиво мягко разливается по изрешеченному сражением парку, когда она подходит ближе к одному из шакалов. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не угадать, что ты... — Здесь! Анубис нападает из-за спины, застав темноволосую богиню врасплох. Пахт просчиталась — она выбрала не ту цель. Иллюзии растворяются в воздухе, как будто их и не было, а клубок из беспрестанно ревущих, царапающихся и кусающих друг друга тел, сцепившихся воедино, стремительно катится вниз... В какой-то момент львице удается вырваться из цепкий объятий шакала и занять оборонительную позицию возле фонтана. Но Анубис не так-то прост. Меткое движение рукой, похожее на бросок — и земля под ногами Пахт взрывается мелкими комьями, разлетаясь во все стороны и попадая в лицо львицы. Не ожидавшая этого богиня отпрыгивает в замешательстве, поскальзывается на мокрой от крови и воды земле — и падает на каменный парапет фонтана. Анубис уже рядом. Мужчина удерживает Пахт от приземления в воду и более близкого с ней знакомства; цепкие руки шакалоголового бога твердо сжимают запястья львицы, а его лицо нависает сверху, закрывая обзор. Темноволосая богиня недовольно рычит, пытаясь лягнуть проводника душ и освободиться, но у нее ничего не выходит. Анубис сильнее — и ей приходится это признать. — Что тепер-рь, Анубис? — раздраженно произносит женщина, гневно взирая на своего противника, и шакалоголовому богу кажется, что ярко-зеленые глаза львицы смотрят в самую душу. Такая опасная. Побежденная, но не покоренная... Анубис ничего не отвечает на заданный вопрос. Когти шакала медленно скользят по бедру львицы, обтянутому кожаными брюками. Разгадав намерения мужчины, Пахт едко усмехается; глаза богини полыхают пронзительными зелеными огнями. — О, кажется, наша собачка решила поиграть? — ядовито интересуется женщина, с ухмылкой ловя направленный на нее взгляд шакалоголового бога, и слегка подается назад, будто расслабляясь — но на деле вряд ли это так... — И кто же я в твоей игре? Очередная добыча, с которой ты поиграешь и бросишь? Движения Пахт пластичны, но обманчивы. Анубис знает, что богиня не так проста, как кажется — и поэтому не дает уловке поверженной, но не побежденной противницы сбить себя с толку. — Нет. — В голосе проводника душ звучит яркая, неподдельная искренность. — Я люблю тебя, Бастет. Слова мужчины застают львицу врасплох. В светло-зеленых глазах сквозит недоумение... Пахт всё еще не может поверить в серьезность того, что говорит Анубис. Их отношения всегда были странными. То сходились, то разбегались... То ругались вдрызг, да так, что шерсть летела во все стороны... Будто кошка с собакой — кем они, собственно и являлись... Но Анубис и Бастет неизменно возвращались друг к другу. Даже невзирая на то, что шакалоголовый бог никогда не озвучивал своих чувств, будучи постоянно погруженным в работу, а богиня-кошка, нервно вильнув хвостом, уходила в мир людей, где развлекалась дни и ночи напролет, — их последующее воссоединение всегда было бурным и трепетным. И вот Анубис признался ей в том, чего она не ожидала услышать. От кого угодно, но только не от него... Когти проводника душ мерно царапают бедро львицы. Пока ошеломленная Пахт пытается понять, что ей делать с полученной от Анубиса информацией, рука мужчины медленно забирается под куртку богини, настойчиво отводя ее край в сторону. Львица довольно усмехается и неожиданно выгибается, будто змея, помогая Анубису освободить ее тело от мешающей им одежды. Эта ночь обещает быть жаркой. Сияние лунного света озаряет преисполненный запахами гари, крови и ночных цветов парк. Влажный язык Анубиса касается лица Пахт, слизывая запекшуюся на ее губах после мини-пиршества кровь, и львица невольно улыбается. В трансформации поцелуй невозможен — и всё же мужчина знает, как ее удивить. Руки шакалоголового бога страстно взбираются вверх по обнаженному телу львицы, аккуратно, но настойчиво поглаживая темную шерсть. Будто дразнит!.. Пахт издает пронзительный гортанный рык — она не хочет ждать. Она хочет большего. — Возьми меня уже, чего ты ждешь? — приглушенно рычит львица и тут же замирает в сладкой истоме, когда ладони Анубиса начинают ласкать ее грудь. Пахт изящно выгибается, подставляя тело ласкам, а светло-зеленые глаза сощуриваются от удовольствия — что, впрочем, не мешает богине оставаться бдительной. Руки львицы расстегивают ремень джинсов проводника душ, проникая под одежду любовника, и начинают поглаживать тут же отозвавшееся на ее прикосновения тело шакалоголового бога; в какой-то момент Анубис отменяет трансформацию — и вот уже женщину ласкает смуглый темноволосый мужчина с янтарными глазами. Такой же красивый, как и всегда... Пахт невольно улыбается своим мыслям и тут же недовольно морщится, когда на ее шерсть попадают капельки воды из фонтана. Красной воды... Львица сладко мурлычет, слизывая живительную влагу с губ; из-за тучи выглядывает луна, и ее свет отражается в расширившихся зрачках богини, будто стремящихся вобрать в себя всю силу своей стихии. Но Анубис не дает лунной магии покорить Пахт, и умиротворение настигает богиню-львицу тогда, когда она этого не ждет...* * *
— Ну что ж, теперь, по всем законам жанра, ты просто обязан сделать мне предложение! Бастет весело усмехнулась. В глазах темноволосой женщины полыхали игривые огоньки. — Э-э-э... всенепременно. Как только вернемся в Та-Кемет, так сразу же и сделаю, — пообещал Анубис, переплетая пальцы своей руки с изящными пальчиками богини-кошки. — Может быть, пока в ресторан сходим? — предложил он, ведя свою спутницу к выходу из парка. — Я за. И учти, мой шакалоголовый дружок: тебе не отвертеться. Я на короткой ноге с Нефтидой, она тебя из-под земли достанет, — мило пообещала Бастет, невинно улыбаясь. Анубис застонал и схватился за голову. Когда боги вышли из парка и отдалились от него на почтительное расстояние, окружающая темнота всколыхнулась. Тела, прежде разбросанные здесь в хаотичном порядке, исчезли, и их запах уже не наводнял местность — прежде чем уйти, Анубис развеял обгоревшие и изувеченные когтями разъяренной львицы останки в пыль. Оставшиеся нетронутыми кусты зашевелились, и на залитую тусклым светом фонарей поляну вышли спасенные Бастет кошки, которые тут же устремили свои взгляды ввысь, на полную луну. Казалось, они чего-то ждали. Когда огромные электронные парковые часы, чудом не пострадавшие во время нечаянной стычки двух божеств, равнодушно отобразили полночь, с кошками начали происходить странные изменения. Медленно вытягивались тела, удлинялись лапы, изменялась форма голов... Не прошло и минуты, как на поляне возле фонтана стояло несколько похожих на людей существ. — Друзья, — молодой и красивый парень с длинными черными, спадающими до пояса волосами и длинным же черным хвостом, размеренно ходившим из стороны в сторону... точнее, уже двумя хвостами, начал речь. — Возблагодарим же Провидение за то, что в эту минуту и в этот час оно послало нам богиню Бастет и уберегло от жестокой смерти в лапах культа. Хвала Бастет! — Хвала Бастет! — воодушевленно проорало несколько прежде бывших кошачьими глоток. — Макото, — из полукруга собравшихся вышла молодая бакэнэко с затейливо окрашенными в рыжий и белый прядями, и вопросительно посмотрела на юношу. — Что мы теперь будем делать? Нэкомата прищурился, в упор глядя на девушку; взгляд его янтарно-желтых глаз не предвещал ничего хорошего. — А теперь, Хошико, мы будем мстить.