исступление и грязь

— … ну а потом я пошёл из этого сраного клуба, а они такие… не, Джон, ты послушай! А они такие: «О, ты же мне продавал ту футболку, которая порвалась на следующий день!». А я такой… ну тип: «Ну да, когда-то было», а у меня из носа кровь льётся, блять, как ебучий водопад, — захлёбываясь эмоциями и слюнями рассказывал Сид, то и дело прерываясь на тупые смешки. Правда, его собеседник всем видом показывал, что этот трёп его вообще ни капли не ебёт. Словно для того, чтобы привлечь внимание Джона, Сид повысил голос. — И короче пошел потом ещё этот… ну дождь короче. А я такой: «Ну вот, моя причёска испортится. Дождь, блять, пошёл нахуй!». Представляешь? Так и сказал. «Дождь, пошёл нахуй!». А те чуваки такие, типа, «Да у тебя кровь, какой нахуй дождь вообще!». И дальше… и дальше… и дальше… Этот прекрасный несвязный текст лился в уши огромным безостановочным потоком помоев. Да и останавливать его не было никакого смысла — этот вагон уже поехал и не видит никаких преград. Глаза Джона рассеяно смотрели в разрисованную хуй пойми когда, обоссаную хуй пойми кем и облеванную хуй пойми чем стену, пока этот белый шум продолжал надрываться. И неизвестно чего Джон ждал — когда у Сида всё же сплющатся лёгкие и он замолчит, или когда собственный усталый мозг сможет собраться и задать очень простой вопрос. — … а они: «И вообще тот магаз дерьмо для извращенцев»… — Всё это прикольно и замечательно, — все же заговорил напряженным тоном Джон и наконец перевел взгляд на Сида. И было видно, как недавний комедиант затаился, ожидая страшных последствий. Обычно этот тон Джона не нёс ничего хорошего. — Но какого, блять, хуя у нас разбито окно?! — А, так его разбили, — простодушно ответил Сид и облегченно выдохнул. — Разбили?! — Ну да. Ты чё, меня вообще не слушал? Я же говорю, из клуба, значит, вышел… — Сокращай свои мемуары и начинай с главы «И вот они, короче, разбивают окно». — И вот они, короче, разбивают окно каким-то камнем. Я хуй его знает зачем и почему. Я думал, они дружить со мной хотят. Ну типа… нормальные пацаны же были. Музыканты какие-то. Шли из клуба вместе, болтали там, всё такое. Я им говорю, что вот с другом живу, слыхали его, нет? Тож музыку пишет крутую, советую послушать, хуё-моё. Говорю: «О, а я тут как раз и живу». А они и кинули какой-то, блять, айсберг в окно и съебались. Не знаю, не то ты уже какую-то славу обрел, не то моя компания не зашла. Может, конкуренты какие… Да не похуй ли на них, Джон? Ты там похавать ничё не взял? — Конечно взял! В шесть утра, блять! Где я еду возьму? — раздраженно бросил Джон и подошёл к окну. Осколки стекла опасно торчали из рамы, а комнату давно захватил холодный утренний воздух. Свежесть — это всегда прикольно, но когда она по своей воли. — Какая, блять, еда, когда у нас окно разбито? Сука, тебя это вообще не волнует? Но в ответ тишина. Либо Сид притих, чтобы не раздражать Джона, либо ему реально всё равно. Где-то за окном пищали крысы, плакал соседский ребенок, разговаривали работяги, выдвигающиеся на свои каторги. Воняло чем-то прокисшим, и Джон уже через минуту почувствовал, как на его волосы осела вся эта уличная пыль. Ебучий первый этаж, и ебучий Сид, который опять навлёк на их квартиру какую-то хуйню. Ночные репетиции зачастую заканчивались под утро, и в это время как раз заканчивал свои путешествия Сид. И каждый раз что-нибудь да происходило. То его изобьют, то внезапного кота домой притащит, то пьяным уснет едва ли не в дверях. И каждый раз, каждый раз после утомительных репетиций приходится еще и разбираться с этим огромным ребёнком-переростком. Не было ни дня, когда бы Джона не переполняла злость и желание треснуть Сида по башке. Но как-то складывались обстоятельства, что дальше угроз и слов никуда это не продвигалось. Наверное, Сиду было проще думать, что Джон просто трус. Но на самом деле Джон просто не хотел переступать эту черту. Сид мудак тот ещё, но ведь не со зла это делает. Просто человек, ну, с отклонением каким, с диагнозом «долбоёб». Тут не кричать, тут плакать надо, да деньги на лечение собирать. Джон сверлил взглядом эту дыру в окне и недовольно сжимал кулак, впиваясь короткими ногтями в ладонь. Как-то невольно возникло желание заменить эти ногти на тлеющую сигарету. — Поднимай свой зад, — гавкнул Джон и развернулся в комнату. Сид тут же покорно поднялся, но по его взгляду так и читался резонный вопрос «а нахуя?». — Матрас высох? — Э-э… Не знаю. Сверху да, а ближе… ну, ко дну не особо. — Тогда тем более пусть проветривается в оконном проеме. Будет нашими шторами. Тащи сюда. Сид поволок по и без того пыльному полу этот храм блевоты, разлитых напитков, спермы, мочи и толпы постельных клопов к окну. Одним резким движением закинул на подоконник и прижал к раме, что он закрыл и целые стекла, погрузив эту пещеру в сумерки. Самое то для дневного сна, в который так и тянуло Джона. И небольшая щель внизу, чтобы хоть какой-то воздух ходил по комнате. — Ну вот. Уже лучше, — отозвался Сид, вытирая кулаком нос и разглядывая окно и тонкую полоску света на стене. — Какого хуя ты его снова обоссал ночью? — спросил кисломордый Джон, будто решенный вопрос окна все еще его не удовлетворял. — Смешно же, — глупо посмеялся Сид и похлопал Джона по плечу. — Ладно тебе дуться. Нормас же все. Окно закрыто. Да и матрас высохнет все равно. Или чё, кислая репа прошла? Джон сжимал губы и пыхтел через нос, который из-за этого выглядел непропорционально большим и широким. Руки претенциозно сложились на груди, словно у недовольного старшего брата. В голове крутились и кипели мысли, а язык так и чесался снова напомнить, какой же Сидни еблан. Глаза-горохи уставились в веселящееся лицо Сида, словно ничего и не было, и оставалось только удивляться, что вообще происходит в его пустой голове. Так и хотелось стать какой-нибудь мухой, чтобы пробраться через его ухо и побродить по гладкому без единой извилины мозгу. И всё же… — Ну ты и долбоёб, — с тихой улыбкой выдохнул Джон, опуская и глаза и в целом лицо вниз. Покачал головой, отпихнул его руку от себя и ушел обратно в комнату. А за ним раздались радостные, громкие, размашистые шлепки босых ступней по грязному полу — довольный переменой настроения Джона Сид тут же бежал за ним, едва ли не подпрыгивая. — Ну так вот, вышел я из ба— — Я понял, хватит, — поднял руку Джон, чтобы остановить этот поток сознания. Несмотря на всю злость, которая распирала вены, у Сида было какое-то противоядие. Не поймешь что именно — не то эта детская улыбка, не то искренность и притягательная честность. Он тупой как кухонный нож и до безумия прост, но ему веришь. Веришь, что ему реально смешно ссать во время сна на матрас, что ему правда хочется рассказать историю из клуба. И в этом весь Сидни, в этих растрепанных волосах, внешней взрослости и внутренней детскости. Искренний долбоёб. «Тяжко тебе будет жить», — невесело думал Джон всякий раз. Без матраса сейчас даже некуда присесть. А спать — тем более. Открытое окно порой доносило не самые теплые нотки утреннего воздуха, а без этого носу Джона наступит пизда. И либо один периодически заливает матрас мочой, либо другой своими соплями. Так или иначе, жизни этого старика-матраса не позавидуешь. Зажав сигарету между зубами Джон с недовольным бубнежом начал обустраивать их ночлежку. «Конечно, Сид ведь этого не сделает!», — крутилось в его голове. А ведь в мире все ему должны — после репетиции и вовсе час-два Джон на себя не похож. Как он всегда говорит: «Эти пиздаболы вытягивают все силы». И он не ныл и не хотел внимания — просто рассуждал о таком суровом к нему мире. И сейчас он, уставший и голодный, должен заботится об их «кровати». На пол грохнулся какой-то плед, который они нашли в этом пыльном шкафу. Сколько ему лет — хуй знает. Когда было скучно, они считали количество пятен. Джон насчитал около тридцати двух, а Сид — двадцать девять, и убеждал, что те три пятна — это цветок. В любом случае, эта пятнистая реликвия поколений всегда была с ними. К этому музейному экспонату опустились две подушки и какая-то штора, которая была заменой одеяла. Джон только сейчас подумал, что надо было поменять плед на эту штору, но уже поздно. Лишь бы опять не заболеть от этой хуйни. «Это все потому что я решаю этот вопрос. А этот долбоеб так и стоит у окна, да?». Джон с зажатой сигаретой так и бросал осуждающие взгляды на действительно стоящего у окна Сида. «Ну и мудак». Гордый и уверенный в себе Джон сел на эту плоскую кровать и, наконец, поднес огонек к сигарете. Подтянутые колени к груди создавали вид, что это далеко не восходящая панк-звезда, а какой-то курящий ребенок или рыжий гном. Именно с такими ассоциациями кружил вокруг него Сид, но вслух ничего и не сказал — удивительно, как он, любящий подмечать все недостатки, в лицо Джону ни разу не сказал что-то обидное, хотя приебаться реально было за что и по какому поводу. Наконец, Сид присел рядом с Джоном и отобрал сигарету из пальцев. Так они и экономили. — Надо будет подумать, что найти деревяшку какую-нибудь или пленку, — тихо сказал Джон, ощущая, как горло першит после репетиции и этой радостной встречи дома. — Найдем, не парься. Порой и правда хотелось пожить миром Сида, в котором так все просто и легко. Джон отобрал сигарету обратно и затянулся. — Не, реально, че-то не то? На репетиции пошло что-то не так? — искренне поинтересовался Сид, даже изменившись в голосе — теперь в нем не звучал тот тупой смешок и веселые ноты. Голос спокойный, словно старающийся пролезть в душу. И который раз от этого тона по коже Джона бежали мурашки и скрипели зубы. Если Сид сейчас был червем, который старался прогрызть кожу и пробраться внутрь, то Джон спешно искал любое средство, чтобы пришибить его. — Как всегда дерьмо одно, — отозвался хладнокровно Джон, применив своё любимое средство — ледяной душ. Хоть когда-то Сид помоется. — Стив не умеет играть, Пол, ну который его подсосник, ритм держать не умеет. А Глен… Глен и вовсе… Даже слова жаль на него тратить. Джон стал усерднее курить, как-то забыв отдать сигу Сиду, но тот и так все понял. Глаза очертили потерянный в дыме нос, но сказать чего-то он не решался. Точнее, не хотел. За годы дружбы Сид научился различать настроение Джона по его манере курения — если держал сигарету указательным и большим, то злился или задумался, если указательным и средним — то настроение в порядке. И надо видеть, как он курил под амфетамином — вовсе как дикая белка дымит. И сейчас Сид видел, что Джон напряжён. — А когда я буду в группе? — но все же нужные себе вопросы Сид очень даже охотно задавал. — Когда-нибудь, — выдохнул Джон дым носом. — Я работаю над этим. Ты в клубе снова дрался, да? Не сильно пришибли? — Не, бывало сильнее. Мне даже понравилось. Хоть встряхнулся типа… Голод съедал желудок. За всю ночь каждый из них только хлебал какой-то пойло разной степени хуёвости, но этого мало. И если Джон убеждал, что может питаться святым духом и своей злостью, то его желудок сейчас отчетливо говорил обратное. Как и тело Сида. В голове даже не было воспоминаний, когда они ели хотя бы что-то нормальное. «Пиздец, ему еще и драки нравятся. Заебись хобби нашел себе», — недовольно подметил Джон и за секунду выпустил весь кислород из легких. «Вот сломает себе что-нибудь, и что мне с ним делать? А если нарвется на психов с ножом? Долбоеб, лучше бы дальше пародировал Боуи». Окурок жадно опустился на руку, и от каждой секунды этой легкой боли на душе становилось как-то легче. Будто на осознание этого ожога пришли все силы мозга, что думать о чем-то прошедшем уже так лень. Тянущее тепло расползалось по коже и выходило за диаметр смятой сигареты. Чё там Джон злился, чё там пыхтел?... Не похуй ли? Абсолютно похуй. Сигарета вжималась в кожу, фильтр ломался. Затушенная сигарета метнулась в железную банку из-под консервного супа. В комнате было прохладно, поэтому выбираться из одежды не хотелось. Джон сразу улегся на твердейший пол, и в голове возникли ассоциации с детством. Не сказать, что это славное время, но какой-то свой дух там был. Сид привалился рядом и недовольно зашипел. «Да блять, ебучий пол», — пробубнил он не то потому что затылком приложился, не то еще по какой причине. Кажется, в месть он даже хлопнул по нему ладонью. Наконец, когда Сид уже устроился, он шумно вздохнул и уставился сухими глазами в потолок. Тишина. Только урчали животы и где-то под полом пищали крысы. — Джон, какое твое самое счастливое воспоминание из детства? — Завтра купим хавку, — закрыл тему Джон тихим тоном и отвернулся к Сиду спиной. — Окей, — шепнул Сид, повернув голову к Джону. И только после того, как через минуту в комнате на фоне городского шума и писка крыс раздалось сопение, и сам Сид смог сомкнуть глаза.

***

На следующий вечер, как и планировалось, они отправились за едой. Весь путь по улице Сид то и дело разминал шею и ворчал, что больше никогда не будет спать на полу. Джону тоже такой опыт оказался не по душе, но он только забавлялся реакции Сида и не оглашал своего состояния. Сид дымил, как старик. Ворчал, как старик. Смеялся, как долбоёб. Джон косился на него, но скрыть своей забавы и не мог. Улыбался и изредка бросал взгляд себе под ноги. Ладно, виной тому был еще и выкуренный косяк. Правда, каким-то хуем их занесло на выставку. Выставку механики, которую организовали какие-то студентики и зазывали всех желающих. Не то, чтобы эти двое были прям желающими, но почему бы не зайти погреться, тем более бесплатно? Кто-нибудь из них вообще шарит за эти гайки? И от этого становилось еще смешнее. — Чё это? — повторял Джон каждый раз и указывал на любой хитровыебанный экспонат. То паук из ложек, то змея из монет и гвоздей. — Это концептуальная хуйня, мальчик мой, — тянул хрипло Сид, пародируя голос Малкольма. После этого их особо ярко пробивало на смех. Джон отворачивал голову, со всей силы поджимал губы и пытался сдерживаться, но каждый раз срывался, стоило посмотреть на эту скрюченную рожу Сида. Пусть Сид и знал Малкольма только пробегающим в магазине или где-то на концерте, но его эти хриплые нотки запомнил и смог повторить буквально после первого дня знакомства с ним! И этот коронный номер всегда вышибал Джона из его постных щей «отстаньте от меня». И это всегда было тем самым слабым звеном после ссор, разбитых бутылок и нихуевых таких фразочек — когда оба взбешенные и нервные, стоило только протянуть «Не обижайся, сынок», как сразу становилось трудно дальше держать это напряженное лицо. И не удивительно, что с этим оружием Сид всегда приходил первым уладить все конфликты, которые, впрочем, никогда не несли под собой что-то действительно серьезное. И сколько бы раз Джон ни клялся не реагировать на эту хуйню, сколько бы ни сжимал губы и ни кусал язык, этот долбоёб все время вытягивал его на эмоции. Впрочем, вопрос еды так и не был решен до конца вечера. Точнее, решен в виде каких-то перекусов, но их домашние запасы снова остались только мечтой. Никто из них не вспомнит, где они гуляли и что видели. И осознали они это только у порога в клуб. Как они приняли это решение и как оказались здесь — хуй вспомнишь. Но так или иначе каждый из них преследовал свои цели в этом шумном и громком месте. Сначала мялись у барной стойки, как какие-то мальчики, и считали мелочь на ладони. Джон жмурился от огней, которые били по глазам. Он ругался и раздраженно пихнул руку к Сиду. Доверять ему счёт было рискованно, но так или иначе он отсчитал нужное количество монет и вернулся с рюмками водки с соком. И только они опрокинули в себя рюмки, как Сид тут же замер и поднял взгляд к потолку. — О! Это же ABBA! Сид сразу оживился и огляделся по сторонам. Его лицо излучало искреннее удивление и восторг, пока Джон прислушивался к песне. — Я впервые слышу эту песню. — «Dancing Queen». Реально не слышал? Пошли! Сид потащил Джона за запястье в зал. Чувствовалось, как ему хотелось разделить этот момент. Сид, совершенно не заботясь об окружающих, отпустил руку Джона и стал танцевать. Это длинное несуразное тело дергалось в каком-то своем странном танце: прыгало, вздергивало вверх руки, крутилось и отклонялось в стороны. Дешевые лампочки всех цветов прыгали по его белой футболке, подчеркивая все пятна столетней давности. Его губы явно подпевали песне, а задранное вверх лицо с закрытыми глазами… было ужасно искренним и счастливым. От уродства до красоты один шаг — и неизвестно, сделан ли он сейчас. Вот ведь она, та самая dancing queen, которая young and sweet. Джон замер с рюмкой в руке. Желтый огонек спрятался в волосах Сида, который только искал соотношение вазелина и талька. Красный пригрелся на замке и отразился металлической звездой у ключиц. И как эту dancing queen приглашать в группу, где только и приходится уворачиваться от летящего мусора и плевков? Сид был счастлив. Он жил этой минутой, этой песней. Пусть нелеп и несуразен, но он двигается так, как чувствует. Он правда чувствует. В какой-то момент Сид открыл глаза и посмотрел на Джона. Пусть тот и в оцепенении от увиденного, но внешне он был все тем же хмурым занудой с пустой рюмкой в руках. Продолжая губами напевать слова, Сид подошел ближе к Джону и прихватил того за локти. Улыбка так и не сходила в его лица. — Ну же! Танцуй, — сказал он громко, наклонившись к уху, и одарил несвежим дыханием с нотами апельсинового сока. Руки покачивали напряженные локти Джона, а лицо сияло в этих отблесках ламп. Зеленая на щеке, синяя в блестящих от выпитого в глазах, оранжевая на потном лбу. Но что-то в этом искреннем лице и танце настолько удивило Джона, что тот не мог заставить себя танцевать. Так и Сид и тягал локти, а после запястья Джона с пустой рюмкой в кулаке, пока песня так и лилась из динамиков. Сид знал все слова, и искренне отдавал всего себя этому танцполу, времени и Джону. Его руки кружили и поднимали чужие руки, словно Джон был марионеткой. Но, кажется, это ни капли не смущало Сида, который продолжал быть той самой dancing queen в свои, увы, не seventeen. А дальше как в тумане. Рюмка за рюмкой, одна дерьмовая музыка за другой. Какие-то разукрашенные пьяные шлюхи на одну ночь возле Сида. Смущенный и все еще тупой Сид, кривящий рожи, потому что иначе не знал, как отвечать на флирт. В какой-то момент Джон даже потерял Сида и ходил по всему залу, пока не нашел его возле бара, дающего по роже какому-то парню. Конечно, потом последовал кулак за кулаком, что пришлось накинуться на Сида и буквально оттягивать к выходу. А пьяный Сид в драке вовсе становится неуправляемым, и сколько бы сил Джон не вложил в свои руки на его животе, эта длинная шпала все равно рвалась в бой. Приходилось и вставать перед ним, обхватывать лицо руками и требовать внимания только на себя. Угрозы, шантаж, взывания к его душе — все похуй. Когда Сид становится таким психом, у него словно сносит крышу. И того буквально приходилось оттаскивать и умолять нападающего (или жертву) отойти. — Гандон! — крикнул Сид напоследок, пока Джон хватал его за распахнутую кожанку и оттаскивал от входа. На едва освещенной улице в этом не самом лучшем районе Лондона и не такие слова еще услышишь. — Всё-всё, успокаивайся, — откомандовал Джон и шумно выдохнул, оглядываясь назад. Раскрасневшийся от алкоголя и этой физической зарядки он ослабил хватку и промокнул лоб сгибом локтя. Адреналин еще душил, и даже холодный ветер не помогал. Пока Джон переводил дыхание и сморкался, Сид все еще быковал — ударял стену кулаком, пинал мусор возле себя и кричал проклятия, будто через дверь их кто-то услышит. — Ну это же тот самый хуй, который нам окно разбил! Пиздец я ему там харю разнес. Будет знать, как чужие окна разбивать. Уебок! И Джон правда вспомнил, что видел этого парня тогда на концерте в колледже Глена. Кажется, они должны были выступать после них. Или наоборот? Но именно они вырубили тогда все провода. Так что и в тот вечер в драке получили заслужено, как и сейчас. Пьяная машина имени Сид вообще с башкой не дружит. И пусть он защитил, пусть он отомстил, но как и каким методом — это пугало. Он уже который день подряд лезет в драку, и это не могло настораживать. Прохладный ночной воздух немного отрезвлял и холодил щеки, но до последнего в голове не укладывалось, что с Сидом не так? Почему в какой-то момент он стал вести себя определённо не так, как раньше? Джон смотрел на него и не понимал, а кто же перед ним вообще стоит. Такой растрепанный, покоцанный и раскрасневшийся. С надутыми венами на лбу и пульсирующей артерией на шее. Что все еще косится на вход клуба и довольно улыбается, явно радуясь своей возможности с кем-то подраться. И эта та самая dancing queen, которая пару часов назад довольно кружила на танцполе? Тот, кто перед ним сейчас, явно был другим человеком. Нет, это явно не Сид. Не Джон. Не даже, блять, Саймон. Кто-то точно другой. И этого «другого» Джон чертовски не любил. И даже боялся. Словно раковая опухоль захватывала сознание его друга, заставляя причинять вред кулаками и бог знает еще чем. Этот монстр был рожден или создан с временем? Создан окружением или самим Сидни? И с каждой минутой Джон ощущал, как эта ситуация ему не просто не нравится, а начинает раздражать. И как с этим раздражением появляется новое чувство, которые никогда не шли вместе. Очень хотелось ударить Сида или что-то, чтобы привести в чувства. И от этого желания буквально дрожали руки — кажется, это был не просто алкоголь. Больно ударить, чтобы выбить все это дерьмо, словно пыль из ковра. Отметелить, зарядить по кривой роже, на которой сейчас не было ничего кроме тупого ликования после драки. Забить ногами, наорать. Связать руки и запереть в сортире, чтобы никуда не смел выходить. Но весь этот язык насилия был чужд Джону. И в его голове рождалась идея иного наказания. Чем больше об этом думал, тем сильнее его глаза темнели и кулаки сжимались. Точно. Это должно подействовать. Может, так вернется его старый-добрый друг, а не этот убийца? — Сидни, я задам вопрос, но ты ответить только либо «да», либо «нет», окей? — Ну… ладно, — простодушно согласился он, пиная банку под ногами. Правда, зачастую промахивался и делал шаг назад, чтобы все-таки повторить попытку. — Ты хочешь, чтобы я тебе отсосал? Сид опять остановился и уже далеко не из-за банки. Он поднял глаза на Джона, который и сам взаимно остановился на него. Хоть язык и жгло от этого вопроса, на кончике так и крутился отвратительный привкус какой-то мерзкой пошлости, а взгляд так и желал стеснительно скоситься, но Джон снова превратил свое лицо в сплошное напряжение — стоял и смотрел на лицо Сида, который в ответ давал только одну эмоцию: — Я в ахуе. — Ты тупой? — Нет, я в ахуе. — «Да» или «нет»? — Нет? — Пидора ответ. Подумай еще. — А какой тогда смысл меня спрашивать? — А какой смысл отказываться? — Ты же сам вопрос задал! — Не спорь со мной! Все, заебал, идём. — Куда? — За угол. — Там воняет. — А где здесь не воняет? Этот район у клубов всегда по ночам воняет дешевыми духами, потом и алкоголем. Ближе у утра — резким желудочным соком и всем съеденным-выпитым за ночь. Впрочем, и испражниться всем выпитым за ночь гуляки не против на эти разваливающиеся стены. Но весь этот букет ароматов никак не пугал и не отталкивал этих двух сцепившихся взглядами долбоёбов. Почему-то даже тупняк пьяного Сида раздражал, и пропорционально с этим росло желание отсосать. Джон даже не пытался думать об этом и искать причины, почему его злость не хочет проявиться в оскорблении или ином привычном виде? Почему то, как Сидни тупо крутит головой, хлопает своими пьяными глазами, словно пытается сфокусировать взгляд, и попутно в перерывах между невнятными вздохами рыгает, жутко злит и заводит? Почему голова решила, что отсос приравнивается к удару и подзатыльнику? Джон привычно скрипнул зубами и не обратил внимания на ноющую боль где-то в жевательном. Гнев внутри него бурлил и кипел, заставляя руки трястись. Кажется, еще секунда наблюдения за этой плохой комедией, и его разорвет. Тело выло и пылало. — Заебал, — снова рявкнул Джон и, ухватил Сидни за запястья, потянул дальше по улице. — Э-эй. А чё происход— — Заткнись! С каждым словом Сида, с каждым его выражением что-то внутри расцветало и в то же время сгорало. Джон шел твердо и уверенно, будто и не пил около десяти рюмок водки с соком. Взгляд так и бегал по улице, ища любое более-менее скрытное место. И с каждым шагом злость росла, желание и вовсе кипело в висках, а собственный низ живота начинало дико сводить. Ну пиздец. Тело ныло и сводило. Джон буквально запихнул Сида в тесную телефонную будку, рывком захлопнул за ними дверцу и встал лицом к лицу. Эти будки явно непредназначены для двоих. Напряженное сопением вырывалось из груди Джона. Будка заполнилась всеми запахами клуба с их одежды и волос — алкоголем, духотой, потом, дымом сигарет. Глаза Джона сверлили глаза Сида, которые чуть вело от гораздо большей выпивки. Сид как-то неловко поджал руки к себе, как тот самый хомяк, и смотрел на Джона. Но несмотря на этот тупняк, внутри Сида расходился какой-то пьяный интерес. Что-то между ними происходило. Пусть они не касаются друг друга, пусть не говорят ни слова, но дыхание у Сида перехватило. Кожа покрылась какими-то красными пятнами в отвратительной неловкости. И от прежней агрессии не осталось и следа. Сид приоткрыл губы и выдал только пару рванных вздохов, наполнив тесное пространство ярким запахом всей выпитой алкашки. — Звони своей маме. — Зачем? — Слушайся меня. Звони. Если не спалишься, то получишь приз. Шмотье какое, не знаю. Да похуй что. Сид тут же закивал, обернулся через плечо и, прихватив трубку, стал набирать телефон. Его чуть покачивало, как и самого Джона. Монетки постучали в приемнике, и где-то там на проводе раздались гудки. Ночной вызов вообще не самая приятная вещь, и какой-то трепетный восторг вызывала идея разбудить эту тварь. Чтобы ей спалось плохо, чтобы ее сердце сжалось, что ее сынок звонит посреди ночи. Пугайся, сука, страдай. Джон проследил за этих нехитрым действием, как пьяные пальцы не могут попасть по верной цифре, как язык невнятно выдает приглушенное ругательство. И какой же Сид податливый, как же он быстро согласился. Как же нравилось это чувство контроля не только за общей ситуацией, но и за состоянием Сида. Пусть даже не думает наслаждаться этим всем процессом. — London Bridge is falling down, — процедил сквозь зубы мрачным тоном Джон, схватив своими цепкими руками Сида за плечи. Короткие ногти царапнули дешевую кожанку, а хотелось бы кожу. Falling down, falling down — за локти. London Bridge is falling down — за бедра. My fair lady. Тело пьянело. Джон опустился на колени и зверем смотрел вверх. Пальцы впились в нестиранные годами джинсы со следами всей грязи Лондона. И вся эта грязь была на полу — вместе с Джоном. И сам Джон становился частью её, со всей своей злостью и всеми своими мыслями. И если он был грязью, то с радостью запачкает и Сида. — Алло? Мамочка, приве-ет, — растянулся пьяным голосом Сид и покашлял, прочищая горло. «Блять, как же я ее ненавижу», — подумал злобно Джон и почувствовал уколы возбуждения еще ярче, чем прежде. Еще никогда он не ощущал, чтобы его агрессия была движущей энергией еще и в этом направлении. И с каждой мыслью о том, что его раздражает в Сиде и его окружении, вожделение росло. — Не-не, ничё не случилось. Просто, ну, гуляли с Джоном, и я такой: «Блин, по маме соскучился». Тело крутило. Каждая тупая выходка, каждая тупая шмотка. Каждая драка с незнакомцами, каждый вопрос «нахуя ты это сделал». Джон прикрыл глаза и прижался лбом к бедру Сида. Рука метнулась к своему члену. Плохие новости. Ночь становилась все интереснее. Дрожащие руки расстегнули ширинку. Джинсы обрушились вниз. Но стеной остались трусы на этих тонких бледных ногах. Словно это была последняя возможность остановиться. На утро будет плохо. Но блять… как же эта злость распирала Джона. И каждая прокрученная мысль о поводе злиться на Сида все больше и больше подталкивала к этой беде. Прикрыв свои мелкие глаза, Джон наощупь стянул трусы. И на долю секунды своим запястьем обнаружил, что эта странная ситуация не оставила и Сида равнодушным. «Блять, блять, блять». Мысли в голове путались. И осознание того, что их влечение взаимно, раскрывало что-то новое. Отчасти то, чего боялся Джон. Тела желали. Тела хотели. — Да я чё? Я ничё, ну, нормально, — повел плечом Сид и опустил глаза вниз, переступив с ноги на ногу и отклоняясь плечами назад. — А Джон где-то там на улице гуляет. Не знаю, ищет чё или опять там придумывает всякое. Ну ты ж знаешь его, он такой… на уме у себя. Чё придумает, так вообще… В колено больно впивалась пивная крышка. В нос бил запах мочи с пола. В щеки бил холодный воздух из трещин стекол будки. Рука обхватила член Сида, а лицо все же боязливо приблизилось. В голове был такой шум и мыслей. Только обрывки фраз и никакого вразумительного ответа. А что делать? Джон правда готов на это? А Сидни понимает? Сидни не понимает, но хочет. Как и хочет Джон. Пиздец. Ощущение в руке такого привычного, но в то же время и непривычного объекта туманило разум. Да даже своя нерешительность стала бесить. После шумного выдоха губы коснулись головки. Губы толкнулись глубже по гладкой кожице. Голос Сида дрогнул и ненадолго замолчал. Джон некоторое время приравнивался, как правильно прятать зубы, как втягивать щеки, чтобы самому не устать и чтобы не создать ебучий вакуум. Кожа губ неприятно терлась о член, а во рту скапливалось неимоверное количество слюны. И когда бы Джон узнал об этой обратной стороне минета? Как нервно вздрагивал живот Сида. Как Джон периодически отстранялся от члена, чтобы облизнуть пересохшие губы и как с жаром случайно дышал на член. И какой же дрожью в коленях это отзывалось у Сида. Он сжимал пальцы в тесных кедах. Поднимался на цыпочки. Напрягал мышцы ног, стоило только дыханию коснуться раскаленной кожи. — П-прикол, чё. У нас там это… дыра в окне. Не, это Джон ра— кхм, … разбил. Ну, пьяный был. Джон бросил недовольный взгляд снизу и ущипнул Сида за бедро. Сид зажмурился и хлопнул Джона по макушке. — Я бы не советовал драться с другом, во рту у которого твоя хуйня, — прошипел Джон и осуждающе посмотрел на Сида. Чем больше Джон прокручивал в голове проёбы Сида, тем больше ощущал прилив возбуждения. Это значительно отличалось от просмотра порно или своих фантазий. В памяти всплывали все косяки, все проблемы и испытания, которые он умело привносил в жизнь Джона. Какой тупой, какой скудный словарный запас, как он стремно одевается и какую стремную музыку слушает. Как рыгает после еды, как просыпается раньше и шумит. Как голову ударила больная фантазия в виде Сида, умоляющего получить еще удар. Джон зажмурился и отстранился от члена, прижавшись лбом к бедру. Рука замахивается для пощечины. Сид жалок. Жалок и бесполезен. С губ летят одни проклятия, а Сиду, тому Сиду из фантазий, только это и нравится. Он тянется к этой руке, принесшей боль. Жадно облизывает эти пальцы. Жалкий Сид. С собственных губ сорвалось пару тяжелых вздохов вместе с накопившимися каплями слюны, которые падают на обувь Сида. «Обзови меня. Прокляни. Удели же мне внимание. Придай смысл моему существованию». Колено в фантазии упирается в живот. Сигарета угрожающе опускается все ближе и ближе к сгибу локтя — к тонкой коже с целой связью вен. Губы Сида растекаются в довольнейшей улыбке от ожидания этой боли. Больной ублюдок. Джон зажмурился и поднял голову выше, вдыхая запах немытой кожи Сида. Все эти картины и ощущение собственного отвращения пугали и пленили. Джон не был частью грязи, Джон был олицетворением грязи. И полностью утянул за собой Сида. Жаркое дыхание обожгло кожу Сида, а бедра Джона чуть качнулись под этим бесформенным пиджаком. Лицо Сида так и не выходило из головы — ярость Джона ему только в удовольствие. Искреннее, больное удовольствие. Никогда раньше Джон не кончал в трусы. Но все бывает когда-то в первый раз. Спасибо, что штаны черные. Он раскрыл глаза и уставился невидящим взглядом на стекло за Сидом. О чем он думал? Что он вообще хотел сделать? И только сейчас Джон сквозь звон в ушах смог нормально посмотреть на член Сида, истекавший слюной Джона. Капли смазки с головки давно смешались в общую прозрачную жидкость, но Джона это никак не смутило, что возможно случайно сглотнул лишнего. Головка дрожала, как и голос Сида, который нервно мотал провод телефона на палец и отводил трубку от не менее румяного лица. — Ну же, — прошептал жалко Сид куда-то в пустоту и прочистил горло, возвращаясь к разговору. — Ага-ага… О-ого… Прикол… «Скулит точно так же, как в твоей, блять, фантазии», — подумалось вдруг. Ну и пиздец. Может, и уйти, оставив дело на этой стадии? Джон отстранился от бедра Сида и потер уставшие щеки. Сид зажал трубку плечом и опустил руку вниз. Заскучал в перерыве? Пока Джон массировал щеки костяшками, Сид решил вздрочнуть прямо перед лицом. Джон тут же шлепнул его по этой самой руке. Сид недовольно бросил пальцами знак V тыльной стороной ладони и поднял руку обратно. — Хуесос, — шепнул Джон. — Ты про себя? — Пошел нахуй. Джон облизнул пересохшие губы и снова вернулся к незаконченному делу. И былые мысли продолжали блуждать в сознании. Насколько надо ёбнутым, чтобы позволить кому-то отсосать? Насколько доверчивым уёбком? А если Сиду уже кто-то сосал, а он не рассказал Джону? Вот же ублюдок! А кто бы это мог быть? Девчонка какая-нибудь? Подцепил в толпе на концерте? О, а там шлюх полно. Голова усерднее работала, ощущая языком, как член кривится вверх, наполняется кровью, как пульсируют венки. Сид запрокинул голову назад и шумно втянул воздух, зажав рот ладонью. — Угу-угу… — нервно протянул он, стараясь выдохнуть как можно спокойнее. Его плоский живот вовсе втянулся едва ли не в позвоночник. — З-здорово… А как там… кот? Ага, Б-борис. Он… с-славный. Но именно в ту секунду, когда лицо Сида снова поднялось наверх, и их приоткрытых губ обрушилась волна шумным вздохов, именно в ту минуту уязвимости и слабости Джон ощутил заслуженную оплату. Джон поднял голову на Сида и вглядывался в эти изменения в дыхании, мимике, которую он мог разглядеть со своего места. И ... насколько же картина жалкая. Кончает в этой мерзкой душной будке, говоря с мамкой по телефону за какой-то воображаемый приз. И все это по условиям Джона. Именно он контролировал эту ситуацию. Именно он заставил Сида быть таким... слабым. Думать о том, чтобы попробовать кончу свою или чужую, Джону никогда не приходило в голову. Может, он и псих, но не настолько. Поэтому только проследил, чтобы эта дрянь не попала на него, а только украсила и без того засранный харчками и другими телесными жидкостями, окурками и мусором пол, на котором он стоял коленями. Стенки будки, на которых где-то виднелись коричневые ожоги от сигарет, запотели. Сид, кажется, все еще прибывал в некотором недоумении и держал трубку телефона где-то у шеи, хотя даже у земли слышалась тишина законченных минут. Джон одновременно и хотел скорее подняться, чтобы забыть о совершенном, но при этом безумно неловко становиться на уровень с Сидом и видеть его глаза. А что обычно говорят после отсоса? «Рад стараться»? «Отличная командная работа»? «Вот так и развлечение»? Джон присел задницей на пятки и тяжело дышал, вытирая слюнявые губы грязной рукой. И в голове не ладилось, что он вообще сделал и о чем думал. Сколько грязи он думал про друга. Почему этой хуйни так много в голове? И правильно ли вообще так думать про лучшего друга? — Ты чё сидишь? Колени застудишь, — на удивление умиротворенно произнес Сид. Именно его интонация и не понравилась Джону. Он тут же подскочил на ноги и посмотрел на друга, который уже затылком подпирал стенку. Глаза закрыты, а на лице такая нежная улыбка, словно у довольного торчка. Так и тянуло блевать. — Ты чего? — протянул Джон не то испуганно, не то подозрительно. — Я? Я ничего, — выдохнул Сид и облизнул губы, попутно поправляя джинсы. — Это было охуенно. Реально, без пиздежа. Ну, ощущаю себя типа каким-то … особенным, раз мне досталось такое внимание. — Так и есть, — тихо подтвердил Джон против своей воли. — Я… ну, типа знаешь, никогда такого не было. Впервые вот подобное. Я всё думал, ну, типа, а как оно вообще. А вот оно как… приятно. Или это только потому что ты делал. Знаешь, мне в клубах предлагали, ну, такое вот. И девчонки, и парни. А я как бы и хотел попробовать, да чё-т неловкое дерьмо это. Но с тобой я, ну, смог расслабиться типа. Ну, что ты не сделаешь мне плохого. «Не сделаешь плохо». И эти слова говорили тому, для кого свой отсос приравнивался к наказанию и унижению. Тому, кто в своих фантазиях как раз делал больно своему лучшему другу. Внутри что-то свербело — хотелось разодрать на себе одежду и чесать кожу где-то на уровне сердца. Чесать, впиваясь своими короткими и неровнями ногтями, раздирать кожу, вены, сосуды и паутину нервных окончаний. Чтобы достать то глухое и глубокое, что сжимается от слов Сида. И не было даже сил снова заткнуть его — мозг словно отключился и не хотел подбирать слова, формулировать мысли. И не поймешь, отчего сильнее накрыло — что Сид не вылетел пулей из кабинки в брезгливости к зубам Джона, и такого рода близость принесла на удивление позитивные эмоции? Это не было наказанием для Сида, это не было чем-то отвратительным, будто… будто и правда Джон может быть приятным в сексуальном плане? Или что Джон допустил первую по отношению к Сиду мысль, что реально хочет сделать ему больно? — … типа хуй пойму, да и сам хуй не знает, что на тебя нашло, но нам с хуем понравилось. А.. ты?... Опьяненные оргазмом и алкоголем глаза Сида опустились на Джона и остановились где-то на поясе штанов. Но даже от этого взгляда Джону стало дурно — тот пулей выбежал из этой душной и вонючей будки. — Пошли домой! — скомандовал Джон и угрюмо подтянул плечи к ушам, пряча руки в карманы и закуривая, чтобы перебить все эти вкусы кожи. И пусть эта история не поднималась больше, а Сид продолжил рассказывать что-то тупое, мысли Джона были далеки отсюда. Настолько далеки, что он даже не заметил, как Сид забрался на столб и отодрал знак дорожных работ. И дома, когда они без ног ввалились в квартиру, не хотелось дальше говорить. Пока Джон снимал с себя улики проходящей ночи, Сид поставил дорожный знак к окну. Как раз и закрывал дыру в стекле, и открывал другие, пропуская тусклый предрассветный свет в комнату. А матрас вернул обратно, украсив его обычно, словно и не было никакого перемещения. Жаль, что Джон так и не заметил, что Сид все же может делать что-то хорошо. И за все время до того, как они плюхнулись на этот самый матрас, они ничего не сказали друг другу. Джон привычно отвернулся спиной, но сна так и не было ни в одном глазу. Как и у Сида. — Джон? — М? — Спишь? — Слушаю. — Ты там говорил, что если я справлюсь, то получу приз. Я справился? Чёрт. От одного упоминания об этом стало дико тошно. Джон шумно вздохнул и перевернулся на спину. — … ну, типа, было ли тебе хорошо? Это же дело не только для меня. Нам же обоим должно … ну знаешь, быть хорошо... Слышно, как Сиду самому неловко. Как его мозг подбирает самые точные слова для этого нелегкого разговора. Даже язык уже не заплетается. И эта его неловкость на свою собственную так удачно ложилась, что хоть уши затыкай. Джон подтянул руку к щеке и слепо стал ковырять все неровности, зажимая ноющие прыщи грязными ногтями. Этот разговор заходит все дальше и дальше, и как его остановить и что сказать — Джон тоже тщательно обдумывал, словно они играли в ебучие шахматы. Сид осторожно обхватил запястье поднятой руки Джона и опустил ее на матрас. — … я не пробовал сосать, конечно. Наверное, щекам трудно. Но вообще я, ну, не знаю, кто я. Я много раз себя спрашивал, смотрел там всякое, но… — Хватит, — прервал его откровения Джон и сложил руки замком на животе. — Все было нормально, ладно? — Ладно, — прошептал Сид, но даже это не заставило его расслабиться. Какой-то немой вопрос в воздухе так и завис, что-то еще осталось — такое неуловимое. Тихое и громкое. Скрытое и очевидное. И никому не становилось легче от этой игры в прятки. Словно это безумие в телефонной будке открыло ящики Пандоры в каждом из сердец в этой комнате, растревожив очень личное. Ни Джон, ни Сид так и не могли закрыть глаза и просто уснуть — и внутри них тоже что-то сломалось, и внутри них тоже теперь разбито окно, которое только и остается чем-то прикрыть. — Давай пообещаем, что это больше не повторится? — прошептал Джон и качнул голову к Сиду. Он подтянул руку с вытянутым мизинцем. Они словно два мальчика, которые сделали что-то страшное. И каждый боялся своего демона. Сид провел взглядом лицо Джона в полумраке. Его губы приоткрылись, чтобы что-то спросить или уточнить. — Давай, — шепнул Сид явно не то, что намеревался, и сжал мизинец Джона.