Медовая Пипа.

      Горячий мёд белого цвета, подобно молоку и сперме, растекался в стороны по телу обнаженному, коя кожа немного покраснела под липучей жидкостью. Она текла глубже, захватывая тонкими струями под себя редкие пузырьки воздуха и массив нательных волос.       Грубая женская рука обхватывала коричневые, подобно янтарю, блестящего на свету ярко, под налетом грязи земной, волосы, и грубо пропускала пряди на макушке в кулаке меж пальцев. А вторая рука набирала немного остывший мёд, но все еще жидкий, на конечности, заливая кусты в подмышках, на голенях и интимную зону, чувствуя, как липкий и белый медок мешался с черными волосками, затекал в вагину через вульву, беря в заложники большие и малые половые губы, на которых сотнями копошились лобковые вши разных оттенков. Они, залитые медом, ели двигались в залипшей жиже, ища путь к спасению в этом аду и медленно умирая старались спасти свое потомство.       Девушка, которую держали за волосы, сглотнув слюну, тихо начала: — Пипа… — не успевая сказать и слово, после имени человека женского пола напротив, званой возлюбленной, ее лицо понеслось в самую гущу событий в меду.       Рука Пипы в волосах давила на голову, прижимая губы и зажатый меж зубов язык к остывшему меду, залипшему в кусках волос. — Нэви, любимая, ты говорила, что хочешь сладенького, но не переносишь сахар.       Почему бы… не слизать эту вкуснятину с меня, вырывая, или, тщательно вылизывая мои потные волосы? — Пипа, перебирая цветастые локоны на своей голове, улыбалась и снисходительно, пафосно наблюдала свысока.       Нэви, чувствуя безысходное отчаяние и боль в языке, колющую и сильную, приоткрыла рот, и сжала пучок волос около пупка зубами, и передвигая нижнюю челюсть, подобно газонокосилке, поглотила пушковые волоски, которые тупыми иглами впивались в полость рта. Теперь, недавно длинный волос, торчал тупым пнем, рядом с такими же счастливчиками. Некоторые из волосков легли под слюной в безобразные линии, стремящиеся в различные направления.       Следующие пробы немного горького, солоноватого привкуса, на описание коего, мне не хватит словарного запаса и эпитетов, пота и волос им пропитанных, прошли так же заурядно, с колким чувством в меду. — не кажется ли тебе, что меда слишком много? — с некоторой долей издевки, возможно, возражения в возмущении, спросила Нэви, кривясь и ухмыляясь над фронтом работы ее языка. Такого скользкого, мягкого, горячего, покрытого выпуклостями разных оттенков красного, языка, который хотелось сжать и обвести в сечении, своим, таким же языком Пипе. Ей хотелось обхватить своими, уже склеившимися руками нежную шею и олицетворяющие изящество черты лица своей супруги, опробовать ее, от макушки до пят, почувствовать этот вкус и запах, те капли проточной воды и этот нежный но приевшийся запах геля для душа.       Нэви опустилась чуть ниже, все подходя к жучкам разных оттенков коричневого и серого. Они так мелко перебирали своими лапками, клешнями, иногда даже казались прозрачными и ели заметными в белом пространстве, немного молочного и горьковатого, но такого притягательного в своей сущности медка.       Даже казалось, что мёд хмельной, да только это лишь ничего не стоящие предрассудки. Возможно. Очень своеобразное «возможно». Уникальное в своей природе замысла, очень старомодное. Захватывая очередной липкий ком, Нэви обвела волоски которые уже склеились, языком, а после зашла в самую гущу, приподнимая руками складки жировых тканей.       Соленый вкус пота, возможно даже месячного, смешался с сладким медом, вызывая у Нэви вкусовые оргазмы. Настолько было необычно это сочетание волос в жире, мусоре и прочими непотребствами, которые теперь залиты медом. Во рту происходили войны природы чистоплотности и вшей, которых приходилось заглатывать, ведь они оприходовали ее зубы, неба и под уздечку языка. Они ползали по челюстно-подъязычной мышце, зарывались в нее и покусывали, спаривались, после чего оставался горьковато-солено-кислый привкус. После появлялись ощущения щекотки, рвотные позывы и чувство шерстяного кома во рту, который хотелось бы вытолкнуть. На лице появилась долька смятения и горьких воспоминаний из массовой культуры. Пипа это заметила. А как не обнаружить потухшую страсть в глазах? А как же такое выразительное чувство блевоты не понять, когда Пипа так его обожает…       Она обхватила правой рукой лицо Нэви, а левой вдавила пальцы рядом с щитовидным хрящом, а после спустилась чуть ниже, к перстневидному. Нэви глотнула ртом воздух, задержала дыхание и после по шелковым простыням, волосам ротовой полости Пипы пошла зелено-оранжевой скользкой жидкости из остатков еды, кислоты и слюны. Пипа заглатывала блевоту, чувствуя как она прокатывается по ее горлу и пищеводу, то как рвота разрывается об язык и щеки, а после хаотично падает вокруге.       Пипа убрала руку с шеи Нэви в тот момент, когда лишь капельки падали с губ. Может, она и хотела сказать что то Нэви о том, насколько вкусным был ее последний прием пищи, но лишь тихо вытерла ладонью блевоту со рта, который она закрывала с надеждой, что ее организм, как в ее работах, оттаргивать такую пищу. Какая же жалость, что она права. Не успела Нэви приди в себя после того как побывала на себе роль Химено, как пришло время ей противоположную. Холодные пальцы обхватили ее затылок, а горячая рвота на ней стала стекать и обволакивать прикрытые кожей артерии, как все ее тело пошло вниз якорем к лицу Пипы для еще одного блевотного поцелуя. В этот раз широко открытый рот Пипы извергал подобно вулкану смесь всех-всех цветов радуги, из-за чего ее рвота была похожа на коричневое месиво с секретным ингредиентом. Не буду держать тайн — это были какашки крыс Пипы! Немного мягкие, похожие на пластилин, но все еще твердые и обладающие особенным вкусом. Не как обычно — земли. В них чувствовались все злаки из кормов, крупицы мяты и привкус воды, которую они пили. Все части истории этого дерьма ощущалась в его вкусе.       Нэви глотала это неосознанно, лишь ощущая как какашки сбиваются о ее зубы, вши, которых изрядно помотало и прошлым «поцелуем» возвращаются в ее живот. Нэви преследовало чувство непонятности этой ситуации, смятение, от которого хочется лишь закрыть глаза и отдаться полностью влечению, желаниям и страсти между ними. Каждая клеточка, сантиметр кожи, каждый внутренний орган принял решение — принять это и почувствовать необычный вкус дерьма, волос, жира, блох и меда, как окончательны штрих в этом торте сексуального угара, скрытого под обычным желанием сладенького после тяжелого дня. Вот, что повлияло на решение Нэви отдаться ситуации, обзлизать свои зубы после того, как руки с затылка ушли к бедрам и нежно их обхватили. Нэви приподнялась, и еле заметно улыбнулась Пипе, которая наблюдала, как ее «пиздатые жучки» разбегаются и прячутся там, где им бы не стоило.       Нэви вернулась в положение до этого, когда она опиралась на колени, но телом прилегала к телу возлюбленной. Эх, как же ей хотелось вцепится зубами в эти вьющиеся волосы в подмышках и протянуть их сквозь зубы попутно делая замысловатые движение языком, будто она хотела удержать во рту вишню. А этот лобок… Немного твердый, и покрыт волосами, которые хотелось не просто пропустить, а вырвать с концами. А эти непослушные жуки? Почему же так хочется их заглотнуть и не только тех, что сбежали, и тех слабых особей, что были погребены под медом. А эти жировые складочки! Как же сильно желание их облизать, почувствовать их шаровидную сущность… И как не странно, желания оказались реальными. Слюны уже не хватало, чтобы все это было ей подвластным. Как же бредила ее голова различными исходами, стыдными ситуациями, буквально любой бы от этого испытал на себе все национальности стыда, но ее это позабавило, еще более возбудило и привело к оргазму.       Запахло аммиаком, а горячая, желто-оранжевая жидкость разливалась по Пипе, когда Нэви бессильно легла на Пипу. А та ответила лишь таким же уставшим и воодушевленным вздохом. Они пролежали на друг-друге лишь несколько секунд, ощущая каждую вибрацию друг-друга, как вдруг в комнате раздался громкий хлопок. — Снято! Молодцы. Госпожа Пипа, все будет готово, то есть обрезано и смонтировано в ближайшие несколько недель. — Зашла Никуро Чан и стала проходить вокруг кровати выключая камеры. " Хорошие съемки вышли, ничего не скажешь. Порнофильм выйдет добротным» — это последняя фраза Никуро, которую расслышала Нэви прежде чем провалится в сон. Конец.