i.
17 октября 2022 г. в 00:40
— Ты снилась мне, — сказал он ей однажды, и голос его был настолько низок, что звучал словно шёпот.
Он был так близко, что она почти могла попробовать на вкус его пропитанные солодом губы. Ей всегда нравилась эта его часть — грубая, неотёсанная, — доступная только ей. Единственная истина в море дворцовых интриг. Его глаза, почти чёрные, взирали на неё так пристально, что она едва не утонула в них.
— Ты стояла подле Железного Трона, была моей королевой, — продолжал он, сжимая её руку в своей. Кожа к коже, огонь к огню.
«Столь же прекрасная перспектива», думалось ей, «сколько невозможная».
— Ты тоже снился мне, — отвечает она, с вызовом вздёргивая подбородок. — Только я восседала на троне, а ты был рядом со мной. Мой защитник. Вершитель правосудия.
Он засмеялся, низко и пылко, и ей не осталось ничего, кроме как желать его.
Деймон ловит своё отражение в рейнириных глазах, в раздражённом движении её руки и взгляде, направленном в небо. Видит себя целиком в ней и только в ней. Дьявольское чудо, восхитительное наказание.
— Мы похожи, — рассуждает он после кубка вина. — Бешеные создания, дикие звери.
От рождения связанные цепью, выкованной на небесах Старой Валирии. Связанные договором на крови, на огне. Две части одного целого. Душа, разделённая на два тела.
Сирень к сирени, серебро к серебру.
Отражение.
Зеркало.
«Два тела — его и её — движущиеся в унисон, гармонирующие. Два сердца, бьющиеся в согласии, в союзе. Он даровал ей их валирийскую сталь, а она даровала ему их кровь. И этого всё равно было недостаточно.
— Пожени нас, — сказал он.
— Сделай меня своей женой, — сказала она.
И этого всё равно было недостаточно».
— Я всегда хотела лишь тебя, — говорит она ему в его снах, настоящая богиня во плоти. — Мне не нужны ни твоя корона, ни твои победы.
Во снах он никогда не отвечает ей сразу же. Вместо этого он берёт паузу, чтобы вдоволь насладиться её вспыхнувшими глазами и раскрасневшимися щеками, подивиться её неукротимой привязанностью и неистовой преданностью. На руках их кровь — горячая, густая, — и он может почувствовать те замысловатые узоры, что вырисовывают её пальцы на его коже.
Рейнира смотрит на него с благоговением и нежностью; её взгляд полон любви, столь чистой, что он почти чувствует себя виноватым за то, что она направлена на него. Он берёт её за руку, оставляет на пальцах поцелуй. Его губы красные, с подбородка стекает кровь. Он кается шёпотом, и она притягивает его к себе, прижимаясь щекой к его лбу.
Во снах она всегда прощает его.
И именно так он понимает, что всё ещё спит.
Рейнира думает, что если бы её жизнь была пьесой, то Деймон играл бы и злодея, и любовника. И жертву, и героя. И ангела, и демона. И мученика, и грешника.
«Он вырывает бьющееся сердце из её груди и играется с ним, прежде чем бросить на пол. Ни капли жалости в его глазах, ни капли беспокойства в его руках. Он слизывает кровь с пальцев, смакует сладость предательства. Наблюдает за тем, как она падает к его ногам, одинокая в своих страданиях. Ещё один любовник превратился в охотника».
«Если бы я захотела поговорить о любви», думает она, «то всё равно свела бы всё к насилию».
«И всё же, она прощает его каждую ночь, в своих снах. Она обхватывает его лицо ладонями, прижимается щекой к его лбу, ощущая тепло крови, стекающей по рукам. Крови густой и столь же прекрасной, как сама жизнь. Он восхищает её сожалением и горем, бессмертной преданностью и сомнительной верностью. И именно так она понимает, что всё ещё спит».
Он видит Рейниру воочию, когда представляет королю свою вторую дочь. Чудо во плоти. Подле него Лейна — лучшая из его компаньонок, гордая мать, жаждущая показать миру продукт их брака. Визерис поздравляет его, и Алисента, соглашаясь, кивает. Деймон замечает, как она кривит губы, довольная тем, как всё вышло, но даже змеиный яд не в силах потушить тепло в его груди.
«Он не против поразмышлять о том, что, быть может, его врождённая взбалмошность привела его туда, где раньше был его дом, к той, что однажды была его домом; или, быть может, кровь закипела в его венах от одной лишь мысли о том, что он увидит её снова.
Он продолжает задаваться только вопросами потому, что не хочет искать нежелательные ответы».
Рейнира — последняя, кто поздравляет их. Она широко улыбается Лейне, делится с ней новостями о своей очевидной беременности, и они, найдя общую тему для беседы, не отказывают себе в ней, открывая Деймону ту часть его собственной жены, которую он сам никогда не видел. «Счастье Лейне к лицу», хмуро отмечает он про себя.
Он не отказывает себе в удовольствии наглядеться на Рейниру, погреться в неземном тепле её красоты. Годы одарили её естественной утончённостью, о которой другие могут лишь мечтать. Её серебряные волосы изящно ниспадают на обнажённые плечи, и он пытается не думать о мягкости её кожи под подушечками его пальцев. Но она поворачивается к нему, глаза её холодны и неумолимы. Он не может не вспомнить последний раз, когда видел её, растрёпанную и опьянённую желанием. Совершенно непохожую на ту, что он видит сейчас, но столь же манящую. Его руки ломит от страсти, пальцы дрожат от нужды в ней.
На её губах кривая улыбка, фальшивая и подслащённая её насмешливым счастьем. Если бы он не знал Рейниру, то расценил бы эту улыбку как настоящую, даже приветливую, но он давно научился читать её, ведь она всегда была его отражением. Его собственные губы вздрагивают в ответ; если она и заметила это, то явно не подала виду.
— Поздравляю, дядя, — её голос звучит как рык.
Он и не знал, чтобы такие слова могут звучать презрительнее, чем сейчас.
Рейнира не готова видеть Деймона в чужих объятиях.
Не готова видеть, как он улыбается кому-то ещё. Не готова видеть его таким преисполненным, цельным. Она сжимает кулаки добела, горечь пожирает её изнутри. Это отвратительное чувство, почти одержимость. Она хочет потопить себя в вине, танцах, смехе и сексе. Хочет схватить сира Харвина за руки и доказать Деймону, что она более не нуждается в нём. Что она не наивное дитя, которое некогда доверяло ему, восхищалось им.
Любило его.
Они находят друг друга по разные стороны зала. Он сжимает в руке ладонь своей жены, а рука Лейнора покоится на рейнирином плече.
«И её глаза всё равно следят за каждым его шагом. Всё равно его глаза каждый раз находят её».
Он наблюдает за тем, как Рейнира хохочет над словами Лейнора, и её глаза зажигаются точно звёзды на ночном небе. Он проклинает каждое мгновение, которое привело его сюда. Он сжимает челюсть, и ревность горечью оседает на его языке. Лейна пытается не выказывать своего разочарования от отсутствия беседы, но он не может овладеть своими пальцами и унять их дрожь.
Он понимает, что тонет в болоте, которое сам сотворил, но ненависть к себе в его сердце всё равно не утихает.
«Мы заточили себя в бриллиантовые клетки, моя любовь. Может, кровь и густа, а огонь эфемерен, но бриллианты вечны.
Я считала себя одиноким ребёнком сего мироздания, пока не появился ты и не превратил нас в диаду, в единое целое. Теперь же, я более не могу жить без тебя, как и ты без меня. Обида, разделяемая временем. Покаяние, утекающее с расстоянием».
Они вновь находят друг друга — утомлённые празднеством и фальшью — поздно вечером, на балконе. Они вновь наедине, ни единой души рядом. Рейнира чувствует, как сердце в её груди ускоряет свой бой. Деймон оглядывается в поисках чего-то, что не может найти.
— Я пойду, — вздыхает он.
Она хватает его за руку, и его глаза встречаются с её, точно волны с берегом в неспокойную ночь. Она помнит его взгляд, полный любви и гордости, и старается не сравнивать его со льдом, охватившим её в это мгновение.
— Дядя, — просит она. — Подожди.
Она ненавидит, как слабо и жалко звучит её голос. Ненавидит, что пытается найти в его глазах хоть каплю сожаления и тоски по тому, что давно утеряно. Что они давно потеряли. Она и он, он и она.
— Рейнира, — с раздражением отвечает Деймон. — Чего ты хочешь?
«Хочу, чтобы ты молил меня о прощении, чтобы бросился к моим ногам. Хочу, чтобы ты попросил меня оказать милость и прикоснуться к тебе, почтить тебя сладостью моих губ. Хочу, чтобы ты взглянул на меня и увидел меня настоящую, своё отражение, последнего великого дракона династии Таргариенов.
Хочу тебя, любого, в этой жизни и следующей, в огне и в крови, точно мы — две части одного целого».
Его глаза холодны, неприступны точно камень, а губы искажены раздражением.
— Ты отказался от Железного Трона? — спрашивает она его на старшем языке, скрываясь от любопытных ушей слуг.
Это ловушка, она сама поставила её. Самый очевидный обман.
— А ты? — отзывается он в ответ на общем, отвергая все попытки наладить контакт. — Мои враги хотя бы не предательство во плоти.
Он всегда виделся ей как Рай, как последний чертог крови Старой Валирии, как тихая гавань, в которую всегда можно вернуться. Она смотрела на него и видела его настоящего. Её отражение, эхо самого её существа. Она всегда думала, что он похож на неё даже больше, чем она сама. Два пламени, которым всегда было суждено найти друг друга, несмотря ни на что.
Но сейчас ей думается, что она стала бы кем угодно, но только не его отражением, если бы могла. Ведь только он всегда знал, как ранить её самым ужасным из образов.
Возвращаясь домой, он чувствует, как глаза Рейниры жгут ему спину. В них всё: тоска, ужас, нужда. Глупые чувства, кратковременные капризы. «Она лишь ребёнок», говорит он себе, «она перерастёт это».
Этой ночью он берёт Лейну с закрытыми глазами, кривит рот. Она седлает его, наблюдая за тем, как его губы шепчут чужое имя. Когда они заканчивают, тишина воцаряется между ними, признание. Но Лейна не отворачивается от него, лишь глядит на него и раскрывает руки для объятий. Он прижимается к ней, кожа к коже, тепло к теплу. Утешение, которого он не заслуживает.
Он не гордится собой.
Харвин дарует ей двух сыновей, благословение в форме мальчишек, лучший из даров, который она только могла получить. И хоть она уже однажды отдала своё сердце другому, ей кажется, что Харвин — единственный, кто почти завоевал её любовь.
Рейнира оглаживает свой округлившийся живот в немых извинениях перед своим третьим ребёнком, сокрушаясь, что всё могло быть иначе, проще. Ничтожность стала её домом, нескончаемым пиром одиночества и тоски, на котором она восседает в окружении врагов и змей в лице бывших любовников. Она думает об ореховых глазах и красных губах, о ласковых словах и сладких обещаниях. Предательство никогда ещё не выглядело так приторно, как сейчас, пышущее всеми оттенками зелёного.
Годы проносятся мимо, а она всё ещё не может понять, в какой момент всё пошло не так, когда она стала жертвой ненависти, лисой, бегущей от ищеек. Она чувствует себя загнанной, преследуемой. Голодные глаза следят за каждым её шагом только для того, чтобы засвидетельствовать её падение.
— Прости, — шепчет она. — Ты заслуживаешь лучшей жизни.
Мы заслуживаем лучшей жизни.
Она смыкает веки и пытается не думать о серебряных волосах и сверкающей стали. О неиспользованных возможностях и о невыполненных обещаниях.
Лейна смотрит на него, мягко улыбаясь, её ладонь покоится на его щеке. Деймон накрывает её своей и возвращает Лейне улыбку, но в ней нет ни огня, ни страсти, и она знает это. Лейна всегда была умной женщиной; в конце концов, ему всегда нравились женщины с перчинкой, с огнём. И, быть может, она и была его женой, но, тем не менее, выбрал он её сам.
Он хотел бы быть другим человеком, любить её искренне, по-настоящему, как муж любит свою жену. Он пообещал самому себе, что попытается, что будет лучше для неё. Лучшим мужем, лучшим отцом.
«Если бы я мог, я стал бы самым простым животным, лёгким и покорным. Пытался притворяться послушным зверем. Пытался думать, как заяц. Действовать, как птица. Я всё пытался и пытался, но каждый раз тщетно.
Если бы меня посадили в клетку, я бы хотел, чтобы ты была моей хозяйкой».
Но каждый раз, когда он глядит на Лейну, он не может не думать о сиреневых глазах и нерождённых детях. Кровь его крови, огонь его огня.
Когда Рейнира видит Харвина в последний раз, его глаза сочатся сожалением.
Он всегда был преданным отцом и преданным любовником, даже если ему приходилось оставаться в тени. Она думает, что в другой жизни она могла бы полюбить его так, как он этого заслуживает. Честно, всепоглощающе. В другой жизни ему не пришлось бы оставить своих детей, их детей. В другой жизни она не поблекла бы от боли, так сильно похожей на любовь.
Он оставляет на её лбу поцелуй, касается пальцами её лица. Прощание в форме извинений. Она провожает взглядом его спину, исчезающую в темноте длинного дворцового зала до тех пор, пока не остаётся одна, снова, против всех.
«Я всегда боролась в одиночестве», говорит она себе, «вечно одинокая воительница».
Она думает, это ли не предзнаменование?
Когда Деймон видит Лейну в последний раз, её глаза закрыты.
Он слышит рык Вхагар раньше, чем находит Лейну, но уже слишком поздно, чтобы что-то предпринимать. Его сердце невольно сжимается в скорби по последней части того человека, которым он был раньше, по последней невинной душе, которая видела его насквозь и всё равно любила. Вид его жены, сжигающей себя дотла, навсегда отпечатывается на обратной стороне его век.
«Неужели ты настолько разочаровалась во мне, что решила, что я позволю мейстерам резать тебя», хочется спросить ему, «я думал, ты знаешь меня». Слеза стекает по его щеке.
Он не помнит, когда в последний раз плакал.
Её глаза сопровождают его везде. Навеки верные, преданные. Сердце у неё в груди сжимается, и ей кажется, будто ей вновь восемнадцать, что она та же наивная и жаждущая. Ожидающая, что он взглянет на неё с тем же интересом, с каким взглянул, когда вернулся со Ступеней с мечом в руке и короной на голове.
Когда он вернулся со Ступеней, он смотрел лишь на неё. Она заламывает пальцы, ожидая встретить его взгляд. И когда он отвечает ей, в его глазах теплится что-то похожее на признание, проблеск чего-то сродни осознанию. Она следит за ним, одиноким и покорным. «Эхо», думает она, «как и я».
В этот раз он не выглядит раздражённым, даже напротив, но, наверное, потому что она ещё не набралась смелости, чтобы заговорить с ним вновь. Может, в этом и кроется равновесие, границы её дозволенности. Наблюдать за ним издалека, тонуть в желании, в тоске. Она играется с кольцами на своих пальцах, избегая его взгляда.
«Однажды мне показалось, что твоя любовь непоколебима. Остались ли твои чувства такими же, стойкими в своём упрямстве, но ожидающими знака, или ты уже забыл, как я переплетала свои пальцы с твоими? Узнаёшь ли ты сейчас во мне прежнюю меня, или в твоём сердце нет более места для меня?
Я больше не дитя. Не дракон.
Я — лишь тень. Призрак».
В этот раз он сам подходит к ней. Та же самая ситуация, только перевёрнутая с ног на голову. Она вновь перебирает кольца на пальцах, и в каждом движении её сквозит беспокойство.
«Я сотворил это с тобой», осознаёт он, и в животе его образуется узел. Она похожа на загнанное животное, на раненное существо, во взгляде ничего, кроме бесконечной тревоги. Она более не отважное дитя, которое он когда-то знал, лишь отголосок той, кем она однажды была.
«Я погубил тебя, или ты сделала это в ответ на мою безынициативность? Был ли я столь жесток, что навсегда искалечил тебя?»
Деймон с лёгкостью берёт её за руку, при всех. Знакомые чувства мелькают в их глазах. В его — предложение мира, а в её — угроза. Рейнира смотрит на него, от его прикосновения её глаза становятся круглыми, точно блюдца. Он думает, потянется ли она к нему с тем же невинным желанием, которое хранит в себе только молодость?
— Дядя, — говорит она, точно предупреждая.
— Принцесса, — отвечает он, точно защищаясь.
Между ними танец, перетягивание каната. Её амбиции и его, борющиеся за главенство. Её глаза и его, одинаково сиреневые, одинаково зеркальные. Желает ли она ему смерти, или желает, чтобы он стал её правосудием, каждым её капризом, всегда готовым любовником?
— Сожалею о твоей утрате, — говорит она с беспечной улыбкой на губах.
«Правда?»
Он кивает, озаряет лицо ответной улыбкой. Душевной, дружелюбной. И не то чтобы она ему далась с трудом, отнюдь, даже несмотря на события той предательской ночи в столице. В конце концов, кем была Рейнира, если не самым прекрасным созданием, когда-либо ступавшим по этой земле?
— Благодарю, принцесса, — отвечает он, одной лишь улыбкой выдавая все свои намерения.
Он буквально ощущает на себе взгляд Визериса. Пытливый, следящий за тем, как его глаза блуждают, очерчивая её тонкую шею. Деймон никогда не стеснялся своих чувств, не скрывал своих желаний, и сейчас точно не собирается.
Желание накрывает его так, как никогда за десять лет. Точно заключённое в клетку животное, пытающееся снискать свободы. Он смотрит Рейнире в глаза и замечает, как они темнеют.
Его руки дрожат, язык наливается тяжестью. Он чувствует себя загнанным в плен своих чувств, своего желания. Со вздохом он поворачивается, пытаясь сбежать от причины своего желания.
Она провожает его взглядом, думая, что из всех существ на Земле драконы самые одинокие.
Ночью на пляже тихо.
Рейнира сопровождает его, её ничтожность шагает плечом к плечу с его. Они идут рядом, песок скрипит под их ногами, луна отражается в спокойном море. Она старается не смотреть на него слишком пристально, не наблюдать за ним с жадностью.
Между ними тишина, в их молчании шум. «Хороша пара», думает он, «королева и порочный принц, святая и еретик». Между ними — невысказанные слова и вопросы, оставленные без ответа.
— Я была одна, — с лёгкой дрожью в голосе попрекает она его. — Ты бросил меня.
«Бросив тебя, я бросил и себя», хочет сказать он ей, «ты такая неотъемлемая часть меня, что, оставив тебя, я будто потерял конечность».
— Я пощадил тебя, — в конце концов отвечает он с усталостью, руки безвольно висят у него по бокам. — Ты была ребёнком.
— И во что превратилась моя жизнь без тебя? — сетует она. — Шутовская трагедия.
Он перехватывает её руку, языком ощущая сладость ярости. Жизнь возвращается к нему небольшими приливами. «Рейнира постаралась», думает он. То, как легко она может пробудить в нём жизнь одним лишь незначительным жестом, почти абсурдно.
— Что же ты думаешь о моей жизни? — вопрошает он, но она игнорирует его и отворачивается, подначивая.
— Я мало о ней знаю, — шипит она.
— Ты любил её? — спрашивает Рейнира с мягкой мольбой.
Деймон лишь смотрит на неё. Даже после стольких лет, он всё ещё может прочесть её как открытую книгу. «Ты тоже могла», настигают её предательские мысли, «пока он не предал тебя». Он вздыхает прежде чем ответить, точно сам вопрос оставил его совсем без сил.
— Нам хватало счастья, — заключает он, всматриваясь в море.
«Хватало», думает она, «это не любовь».
«Хватало» — это подчинение, смирение. Семейный уют, фамильярность. Трое детей с тёмными кудрями и светлой кожей, приветливый муж и тёмный огонь в камине холодными ночами. «Хватало» — это место за столом, сытый желудок, полный вина кубок и тёплая постель.
В этом нет огня. Нет крови».
— Рейнира, — предупреждает он её, его голос низкий и уверенный.
Он не может позволить себе мечтать и тосковать. Это бесполезно, бессмысленно. Он желает её так, как не желал никого в своей жизни, его нужда в ней столь дика, что грозится потопить его в собственном горе.
— Я уже не ребёнок, — решительно отвечает она.
Её ладонь ползёт от его груди к шее. Она движется аккуратно, будто боится. Воздух застревает у него в лёгких, ожидает каждого её движения. Он не шевелится; страх, что она передумает, набатом бьёт в его голове.
Деймон на мгновение прикрывает глаза в ошеломлении. Шеей он ощущает мягкость подушечек её пальцев, одаривающих его бережливыми прикосновениями. Его пальцы нервно сжимаются и разжимаются, не зная, куда себя деть.
— Я хочу тебя, — шепчет она молитву в его грешные губы.
И Деймон, который никогда не мог похвастать железной волей, оставляет позади любое сопротивление, лишь услышав её просьбу.
Рейнира чувствует его горячее тяжёлое дыхание на своих щеках, её руки дрожат, отвечая на его прикосновения. Она хватает его за волосы, пытаясь удержаться на плаву в окружающем её море страсти.
— Рейнира, — шепчет он, её имя сладкой литанией ощущается на его губах.
Деймон целует её — медленно, тягуче, — смакуя момент, и она не может не вернуться в воспоминания о той самой ночи.
Она в страхе высвобождается из его объятий, и он обхватывает её лицо руками, заставляя поднять глаза, посмотреть на него. Его взгляд смягчается, точно он смог прочесть её мысли, и он нежно улыбается, целует её брови, и его губы задерживаются на них на несколько мгновений.
— В этот раз я не покину тебя, моя любовь, — говорит он, и на этот раз это обещание.
Рейнира вырисовывает горы на его предплечьях, цветы в его волосах. То, как он держит её в своих руках, само по себе искусство. Её пальцы находят своё место в каждом уголке его тела, запечатлевая в памяти всё, что только возможно. Точно Деймон — вода, а она никак не может напиться. Она смотрит на него, от желания её глаза тёмные, и ему не остаётся ничего, кроме как желать её. Он выдыхает ей в губы, касается её челюсти с такой нежностью, с какой не прикасался ни к кому.
Он видит в этом метафору. Глубокий смысл. В сокрытии кроется любовь, та, что зрела годами, прежде чем вырваться наружу. Он пытался сдержать её, посадить на цепь, но, как и любое раненое животное, она всё равно нашла путь к свободе.
— Когда я была ребёнком, я мечтала быть твоей королевой, — говорит она ему.
Он лежит подле неё, на импровизированном ложе, и с нежностью заплетает ей косы. Он целует её в плечо, прячет лицо в изгибе её шеи. Рейнира чувствует кожей, как он улыбается, смеётся и сама своим ушам не верит.
«Счастье», понимает она, «эмоция, которая неотделима от него».
«Я спала десятилетиями, жертва кошмаров, жертва проклятия, пока ты не пришёл и не освободил меня от этого наказания. Герой ты или палач?
Моя боль или моё спасение?
Моя любовь или мой враг?»
Корона, что правит, и меч, что защищает. Оба выкованы в огне, оба закалены кровью.
— Моя королева, — говорит он. — Мне нравится, как это звучит.
Рейнира улыбается ему, открыто и упрямо, прямо как раньше, много лет назад. Он вздёргивает руку, чтобы коснуться уголка её губ, удивляясь тому, как оживились её глаза. Он опускает голову ей на плечо, его лоб встречается с теплом её плоти, и именно в этот момент он понимает, что всё его прежнее беспокойство растворяется.
Наконец, он дома.
«Avy jorrāelan, ānogar ānograro, perzys hen ñuha perzys.»