Немного о вторниках.
Осень. Странный дуэт ярких и блеклых цветов. Холодных ветров и тёплых лучей солнца. Жизнь, балансирующая на грани жизни и смерти. Вот-вот издаст свой предсмертный хрип, в одно мгновенье сбросив пожухлую листву с чёрных ветвей деревьев. Особенно трагично это время года смотрелось на фоне Серого Дома, одиноко стоящего на окраине леса. Монастырь, госпиталь, школа-интернат. Он примерял на себя огромное множество ролей, но суть всегда оставалась та же — дать надежду страждущим и утолить безумие не следующих местным правилам. Такова была натура Дома. Безмятежно, едва ли слышно Дом продолжал своё существование из покон веков, почти никогда не показывая свой лик миру. Казалось, сама природа здесь не имела разрушительной власти, лишь изредка демонстрируя свою силу, посылая грозы и вьюги. Даже дикие животные не смели нарушать этот хрупкий мир умиротворения для мятежных душ. И хотя внешне всё было спокойно, внутри, я вас уверяю, кипели страсти.[Рыжий]
Рыжий, по своему Крысиному обычаю, как всегда, проспал начало завтрака. Раньше его бы это не особо волновало, ведь во Второй всегда можно найти более-менее съестную и буквально немного просроченную, но еду. Однако, сейчас, когда она сидит там в одиночестве за тарелкой холодной овсянки и наверняка скучает по нему, он не мог оставаться спокойным. Надо было спешить. Натянув на себя джинсы и широкую майку, в очередной раз задев гипсовый корсет, туго наложенный вокруг его туловища, парень принялся перебирать огромное количество цветастых мятых рубашек, предварительно выудив их из разваливающегося шкафа. «Слишком грязная! Слишком дерзкая! Слишком чистая! Хм, а это что? Боже, фу, избавьте меня от этого зрелища. Не могу поверить, что Падаль решил запихнуть свои грязные носки в одну из моих рубашек. Урод! Она мне нравилась… Увы, придётся сжечь её» Разноцветные тряпки разлетались по всей комнате. Голубая в изумрудную полоску, красная в жёлтый треугольник, фиолетовая с одной стороны и охровая с другой. Всё это напоминало радугу, причиной которой стало желание покорить сердце юной дамы, а не какое-то там преломление солнечного света. — Вот оно! — триумфально воскликнул Рыжий. От чего-то мне кажется, что у всех есть вещь, которую надевают раз в несколько сотен лет. Она дорого стоит и, безусловно, бережно хранится в самом тёмном и отдалённом месте так, чтобы случайный взгляд и пасть не смел на это великолепие без разрешения хозяина. Так вот, рубашка, которую нашёл Рыжий под завалами одежды, относилась к этой категории вещей. Кислотно-зелёная в розовый горошек, она была идеальна для такого знаменательного дня, как этот. С некой робостью примерив её на себя, он не мог поверить, что ранее не замечал, да и, признаюсь честно, не помнил о таком сокровище своего гардероба. Затянув бабочку потуже, поправив очки с зелёными стёклами, парень поспешил выйти прочь из комнаты под аккомпанемент храпа Мертвеца, бережно похороненного под яркими одеждами.***
Разрисованные стены, вдоль которых шёл Рыжий, сменялись быстро, словно кадры фильма. Дешёвого такого фильма, с ужасными спецэффектами и топорным сюжетом. Лошади, бегущие по прериям навстречу южным ветрам, причудливые кактусы с острыми иголками и злобные рожи, пристально следящие за каждым шагом случайного прохожего. Юноша чувствовал себя героем вестерна, который идёт в салун, чтобы надрать зад негодяям. Бам! Барные двери в форме летучей мыши открываются с ужасным скрипом, привлекая ненужное внимание к незнакомцу, стоящему в проходе. На фоне играет расстроенное пианино, под стонущие звуки которого заунывно пляшет местная звезда — Длинноногая Сьюзи Пай. С собой странник принёс запах палящего солнца, пыли и крови. С каждым его шагом будто бы сыпался песок, а карие глаза, внимательно изучающие посетителей из-под полы поношенной шляпы, точно высасывали душу из любого, кто осмелиться взглянуть в них. Парень подходит к барной стойке и садится на высокий стул, опустив голову и сгорбившись. — Виски. Бармен хмыкает, достаёт стеклянную плотно запечатанную бутыль с протёртой этикеткой и одну стопку. Пару поворотов крышки, и жидкость дубового цвета наполняет стакан. Незнакомец притягивает его к себе и опустошает за один присест. Виски неприятно обжигает горло, но эта боль ничто в сравнение с ножом, давящим на горло, вот-вот грозясь его перерезать. Он привык. В салуне было темно, редкие окна были заколочены, и лишь свет, пробивающийся сквозь резные двери, освещал малую часть помещения, падая на стол. Парень посмотрел на стакан, грани которого переливались в лучах солнца, как вдруг таинственная фигура выросла позади него. — Не думал, что мне посчастливиться увидеть тебя здесь, в Хоумтауне, вновь, — просипел чей-то низкий голос, а затем добавил, — Рыжий Гарри. Музыка резко оборвалась, острые каблучки Длинноногой прекратили нервно постукивать, разговоры стихли и салун замер в ожидании, едва ли услышав это прозвище. Рыжий Гарри. Отброс среди отбросов. Вор, убийца, лицедей, глава самой опасной и взбалмошной группировки за всю историю Дикого Запада. О нём говорили шёпотом, его имя могли упоминать самые смелые, ведь оно несло за собой одно — Смерть. В народе ходила молва, что любой, кто увидит Рыжего во сне, погибнет в муках. Никто не знал, правда это или вымысел, но проверять уж точно никто не хотел. За его голову платили как минимум двести тысяч долларов. Рыжего Гарри пытались прикончить все: начиная от местных представителей закона до самых отъявленных преступников. Даже собственная банда, мелкими группами раскиданная по всей стране, стремилась избавиться от собственного лидера, и Грязный Сол не был исключением. — Сол, давно не видел тебя, друг. По-прежнему гадишь в собственные штаны? Я, кажется, по этому запаху тебя за километры вычислил. — Заткнись, ублюдок! Гадить будешь ты, когда я выбью из тебя всё дерьмо, — быстрым взмахом руки Сол вытаскивает револьвер из кобуры и наставляет к боку своего, как надеялся он, бывшего предводителя, — слишком долго длилась твоя тирания. Пора платить по счетам! — Бармен, ещё виски, и можешь быть свободен сегодня. Мужчина, стоящий за стойкой, трясущимися руками открыл вновь ту же самую бутылку и наполнил до краёв стопку алкогольным напитком, после чего поставил сосуд с жидкостью на деревянную поверхность и ретировался через чёрный ход. Скоро он продаст этот салун за крупную сумму денег, ведь здесь произошла легендарная стычка авторитетов преступного мира. За барменом, не требуя отдельного приглашения, последовали и посетители, не решаясь вмешиваться в междоусобные разборки бандитской группировки. Вскоре звуки шагов стихли. Стрелки часов лениво передвигались по циферблату, отсчитывая последние минуты жизни одного из бандитов. Выживет один. Тик-так. — Знаешь, в чём разница между мной и тобой, Сол? Нарочито медленно проговаривает Рыжий, смакуя каждое слово. — В том, что ты уже труп, Гарри. Но не переживай. Я, Фитиль и Папаша Дон позаботимся о твоей «империи», мы продолжим твоё дело под эгидой новых идей. В конце концов, мертвецы должны оставаться в земле. — Заблуждаешься, — Рыжий опрокидывает стопку до дна, — разница в том, что таких выродков, как вы, сможет заменить любая подзаборная шавка. Дай уличной девице пару бумажек, и она сделает работу в сто крат лучше вас. У вас нет опыта, ума, оригинальности и, самое главное, стиля. Но я — совсем другое дело, братец, видишь какая штука, я неповторим! Меня невозможно убрать без серьёзных последствий. Я, мать его, Калвера на этих землях, а ты всего лишь залётный Марти Макфлай, Смирись, Сол, быть отребьем — призвание. Скоро я отправлю тебя назад в будущее! — Да как ты… Не успел Грязный Сол закончить свою наискучнейшую реплику, прописанную его персонажу в некачественном сценарии, как Рыжий Гарри резко пихает того локтем под ребро, разворачивается, достаёт Ремингтон образца тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года и выстреливает своему оппоненту прямо промеж глаз. Ба-бах! И одновременно с этим из револьвера Сола, будь он неладен, вылетает пуля, которая отскакивает от бутылки из-под виски, ранее оставленной барменом перед уходом. Она попадает прямо в область сердца Рыжего, и тот падает на пол, драматично схватившись за грудь, рядом со своим бывшем во всех смыслах этого слова товарищем. — Рыжий Гарри! К умирающему бандиту подбегает Длинноногая Сьюзи Пай. По-видимому, всё это время она пряталась за старым пианино, выжидая подходящего момента, когда сможет улизнуть, не оставшись замеченной. — Сьюзи, скажи, — кровь хлещет из рта Рыжего, — скажи моей жене, что я любил её. Я хотел отвезти её на каньон Пустошей, показать розовое небо, но теперь…всё тщетно. П-передай ей вот это. Он протягивает медальон. — Это наследие моих предков… — Нет! Рыжий, не покидай нас! Не-е-ет! Рыжий! — Рыжий? Приём? Ты чего завис? — Что? Юноша очнулся будто бы ото сна, уставившись немигающим взглядом в стену, на которой висела табличка с надписью, выведенной белыми заглавными буквами и гласившая гордое: «СТОЛОВАЯ». Сбоку от него пристроился довольно знакомый колясочник. Очень любознательный и такой фазанутый… — О, привет, Курильщик, а я тебя не заметил. Как ты, дружище? — Я-то в норме, а вот что насчёт тебя? Нерешительно спросил Курильщик. Ему всё ещё было неловко общаться с вожаком Крыс, впрочем, как и со многими другими детьми Дома. — Полный порядок, можешь не переживать, если переживал. Ты же переживал? — Ну, типа того, ага. Ты тут уже минут десять стоишь в одну точку пялишь. — Десять минут? Что-то я сегодня в ударе. Так не пойдёт, друг мой. Мне срочно надо спешить к ней. Она обо мне не спрашивала? — О ком ты? — Ай, неважно, ты просто пока не понимаешь. Толку с тебя, ну-с, я пошёл, пожелай удачи! Этот странный и отчасти неловкий диалог закончился так же внезапно, как и начался. Рыжий буйным вихрем ворвался в столовую, оставив в полном недоумении своего недавнего собеседника, находившийся за её пределами. Там, будто бы в вакууме, послышалось тихое: — Удачи…***
Стоило Крысиному вожаку появится в дверях столовой, как состайники облепили того со всех сторон. Грязные, разрисованные чёрным маркером, прыщавые, но такие родные лица. С ними не хотелось расставаться и их не хотелось отпускать. Хоть Рыжий и не говорил этого так часто, но он был искренне благодарен своим Крысятам за преданность и внимание. Парень много чего оставил в белых стенах Могильника, но сейчас, среди своих, он не забывал о том, чего не мог лишить ни один Паук, ни один Янус или гипсовый корсет, — человечности. Они подвели его к Крысиному столу, пожалуй, единственному месту во всей столовой, что могло бы превратить скучную овсянку в новый гастрономический шедевр кухни безумного гения. О, этот стол сошёл прямиком с картины «Тайная вечеря», правда в несколько раз жутче. Вместо столовых приборов, которые магическим образом терялись, стоило только обывателю Второй взглянуть на них, использовались первые попавшиеся предметы: ручки, карандаши, ножницы и даже применялись пустые стаканы для того, чтобы подчерпнуть кашу из тарелки. Что касаемо содержимого тарелок… Что ж, теперь нельзя это было назвать просто овсянкой. Это была ядрёная смесь из каши, чая, откусанных яблок и сверху щедро посыпанной небольшим количеством мармелада, что обычно давали по вторникам. Стоило ли говорить, что выглядело это, мягко говоря, ужасно? Кроме того, половина этих тарелок была перевёрнута, будто здесь прошёлся смерч, и непонятная масса стекала прямиком на чистый кафель. Крысы усадили своего вожака на почётное место во главе стола и, придвинув стулья ближе к нему, уселись в ожидании. Их цветные головы ярким пятном ложились на сложившуюся композицию. Рыжий, хлопнув ладонями по столу с такой силой, что некоторые дёрнулись, начал своё приветствие с этих слов: — Доброе утро, Вьетнам! Ну что, мои маленькие жертвы радиации, какие планы на этот день? — Не получить красный штамп, — тут же ответил Хохотун. — Есть за что? — отозвался Дикобраз. Но Хохотун лишь усмехнулся, нервно тарабаня тонкими пальцами по собственной ноге. Рыжий был в замешательстве, но лезть не стал. Пока не было существенных последствий проблемы, вожак Второй предпочитал её и не замечать вовсе. Было ли ему плевать? Или он старался избегать ответственности за себя и других? Сложно сказать. — Я планировал перекрасить волосы. — Зелень, да ну, брось! Опять? В недоумении воскликнул Викинг, изрядно заколебавшийся слушать сопли состайника по поводу очередной неудачной смены стиля. Волосы Зелени были своего рода арт-объектом Второй, эдаким экспонатом, на который приходили смотреть (скорее, смеяться) многие обитатели Дома. Парень отличался переменчивым характером, что выражалось в бесконечных поисках идеальной стрижки и цвета волос. Конечно, результат его устраивал не всегда. Такому великому эстету, как Зелень, вообще редко когда можно было угодить. Что уж говорить о его критичности к самому себе? — Да, опять. Вам что-то не нравится?! — Нет, — отозвался Падаль, — просто нам интересно, когда ты всё же решишься подстричься под ноль. — Будете на пару с Сфинксом свет отражать, глядишь, мы все ослепнем и больше не будем ржать над твоим видом! — Да ну вас, сами, как клоуны ряженые ходите… С обидой пробормотал Зелень. — Ты за клоунов-то ответь. — Не серчай, брат, — Викинг похлопал своего друга по плечу, — это ж мы так, в шутку. — Правда? — Конечно! Но всё-таки длинные малиновые кудри на тебе смотрелись угарно. Крысы дружно рассмеялись, вспомнив, как Зелень с криками аки чайка вылетел из ванны в три часа ночи в одном полотенце, перепутав белую краску для волос с малиновой. — Да идите вы в жопу. Буркнул парень и отвернулся к своей тарелке, лениво перебирая пальцами кусочки пожёванного мармелада. Обитатели Второй решили закрыть эту тему и продолжили делиться своими планами с вожаком. Рыжий внимательно их слушал, чуть прикрыв глаза. Физически сейчас он был здесь, в окружении стаи, сидя на импровизированном троне (читай, как единственное чистое место), но мыслями находился там: в её компании. Она рассказывает ему миф об Икаре, который слишком близко подлетел к Солнцу и обжёгся, а он отшучивается, что вообще-то тот даже и взлететь не смог бы из-за плохой пластичности воска при нормальных условиях. — Представь, у тебя восковая рука. Смогла бы ты согнуть руку? О, или сомкнуть пальцы? Очень сомневаюсь! — Но это же миф! Тут важна не наполненность, а смысл. Подумай лучше о морали истории. — Хорошо, мораль такова, что нехер потакать безумным идеям родственников и примерять ненадёжные восковые крылья, потому что вероятность того, что ты разъебёшься о скалы или вовсе не взлетишь достаточно высока. Достигай цели своим умом, — с умным видом заключает парень. — Пф-ф, — она усмехнулась, прикрыв рот ладонью, — ты так ничего и не понял, Рыжий! Наступила тишина, которую он не смел нарушить. Забывшись в ней, юноше оставалось лишь наблюдать за своей обворожительной спутницей, — без раздумий мог добавить он, — жизни. — Какие у тебя планы на сегодня? — Не умереть, — отозвался грубый голос Соломона. Ох, опять этот сукин сын, вечно нарушавший идиллию момента. — Повтори. Произнёс Рыжий. И тон его явно не понравился Крысам, уж слишком угрожающе он звучал для отзывчивого и игрового вожака. — Спокойно, я просто пошутил, — Соломон поднял руки в примирительном жесте, — ты чего, вожак, шутки не уважаешь? По-доброму я! Правда же, ребята? Обратился он к стае, но на его вопрос отозвались только двое: — Да, вожак, ты не так его понял! Раздался громкий голос Фитиля. — Конечно, вожак, мы же просто разговариваем здесь, ведём, так сказать, светскую беседу. Пробасил Дон. Рыжий окинул эту тройку пристальным взглядом. Он давно подозревал, что они готовят какое-то представление, но к чему оно приведёт? И стоило ли вмешиваться сейчас? Парень решил, как всегда, избрать свою любимую тактику выжидания. Да, на данный момент Рыжий в засаде, но зато потом он будет готов к любой атаке. Будет же готов, верно? Конечно, не могло быть иначе. — Итак, — хлопнув в ладоши, провозгласил Рыжий, — брифинг, уважаемые господа, окончен! Просьба расставить стулья по местам и оценить мой сегодняшний прикид. Я вам как вообще? Позвали бы на свидание? Или так, максимум на диванчике на Перекрёстке посидеть? Я, честно говоря, не отказался бы ни от первого, ни от второго. Крысы, до этого привыкшие видеть своего предводителя в любом виде и состоянии, прозрели после сказанных слов и обрушили на Рыжего поток слащавых комплиментов. А как иначе? Если Крысиный вождь что-то спросил, то стоило уделить этому внимание. — О мой Бог, вожак, да ты сегодня прямо сияешь! — Посмотрите, как эта бабочка контрастирует на фоне рыжих волос! — Джинсы — отпад. — Я, кажется, эту рубашку со времён палеолита не видел. — Ты помылся? Ребята, от него несёт лавандовым мылом! — Белобрюх, откуда ты, блин, знаешь, как пахнет лавандовое мыло? — Не говори мне, что ты снова к ней пойдёшь. — К НЕЙ?! — Дурак, не ори ты, она здесь, шёпотом давай, шёпотом. — А кто это, кстати? — Совсем идиот? Я же рассказывал. Ну, инцидент с яблочным штруделем. — А-а, тот самый. — Рыжий, тебя же снова… — Стоп-стоп, ни слова больше! Спасибо за лестные комментарии, парни. Мне было приятно услышать ваше мнение по поводу моего вида, лучший комплимент я вывешу на доске почёта возле спального мешка Мертвеца, а сейчас мне пора идти. Понимаете, долг зовёт. Встав из-за стола, Рыжий подмигнул Крысам и удалился, а вслед ему кричали слова поддержки. В конце концов, Вторая была рассадником сплетен и её обитателям уж очень хотелось поведать новую историю о личной жизни своего вожака если не всему Дому, то хотя бы малой его части. Например, Логам. Конечно, стоит отметить, что надолго новости у них не задерживались.***
Итак, до конца завтрака оставалось семь минут. Это было самое идеальное время для разговоров: во-первых, не отвлекаешь человека от еды, потому что, очевидно, от неё уже ничего не осталось, во-вторых, не тратишь время зря — до начала занятий (да-да, а они были, но, увы, помнил о них не каждый) оставалось по меньшей мере больше тридцати минут, так что торопиться было некуда. Рыжий с приподнятым настроение уверенно лавировал между столами, попутно здороваясь с знакомыми, но стоило ему завидеть светлую копну длинных волос, как вся уверенность растаяло, как мороженое под июльским солнцем. В столовой резко похолодало, от чего по спине и худощавым рукам юноши стаей пробежали мурашки, ладони запотели, глаз начал дёргаться от ощущаемого стресса, — благо, под зелёными линзами очков это было не особо заметно. Даже роза на щеке парня, казалось, дрожала от страха. Честно говоря, почему-то ему захотелось уйти отсюда. Парню даже причудилось, что вот-вот и его сердце прямо здесь откажет, перестанет выталкивать кровь в артерии, и он задохнётся. Но отступление, даже если оно было тактическим, являлось ещё большей глупостью, поэтому, собрав волю в кулак, он приблизился к столу, за которым в своей элегантной манере сидела она. Рыжий точно знал, что сейчас погибнет от одной её улыбки, адресованной только ему. Развернётся, одарит тёплым взглядом и, возможно, обнимет. От этой мысли в сердце юноши поселилась надежда — маленький крохотный росток светлых чувств, ради которых стоило жить. Хлопнув себя по щекам, улыбнувшись собственным мыслям об их счастливом будущем, он прокрутил в голове ещё раз текст, что писал под одеялом ночью, а после подошёл ближе и уверенно с чувством и расстановкой сказал: — П-привет! Как в этот ты чудесный осенний д-день? Капли дождя, бьющиеся о стёкла окон, вторили словам. Ну, в его голове это прозвучало достаточно дерзко, хотя половину предложения он вообще напутал. Понравилось ли ей его приветствие? Не слишком неформально? Рыжему даже на секунду показалось, что он потерял сознание: в глазах резко потемнело, а грани пространства будто стёрлись. Он не был в себе уверен, когда перед ним сидела эта девушка, явно не от мира сего. В его мире она была идеальна. Начитанная, интересная, добрая и отзывчивая, — недостижимая Богиня, взглянув на которую хотелось ослепнуть, запретный плод которой хотелось вкусить. Милосердна. Пусть будет милосердна к нему хотя бы раз. Просил ли юноша о многом? — Знакомы? Холодный голос вдребезги растоптал росток, то немногое живое, что оставалось в нём. Девушка смотрела на него совершенно равнодушно. Так, словно к взрослому подошёл неразумный ребёнок с очередным допросом обо всём и ни о чём. Надоедливый капризный противный. Светлые прямые волосы обрамляли безэмоциональное лицо, точно то была маска, разбив которую можно было обнаружить тёмное пустое пространство. Родинки, разбросанные по всему лицу, тотчас представились Рыжему глазами, смотревшие на него с осуждением, если не с презрением. Снова. Опять не вышло. Боги не умеют любить. — Я… да, похоже, что я действительно ошибся, — сдался парень, выдавив свою фирменную улыбочку. К горлу подкатывал ком, а слёзы неприятно щипали. Бабочка, которую он так тщательно завязывал с утра, словно перекрыла кислород. Так сильно давила она на шею бедного юноши. Красочный аксессуар сделался жёсткой петлёй. «И пускай давит. Не хочу тут больше находиться». Ему хотелось раствориться в небытие, слиться со стеной и никогда не чувствовать. Проблема была в нём. Это он выстроил воздушный замок, фасад которого держался лишь на одном её слове. Стремившись вверх, юноша не заметил, как хрупка была основа. В глубине души он знал, что так и будет. Это был не первый раз. Но почему? Почему она так холодна к нему, если… Неважно. Всё это — в чём смысл? Оставалась надежда на то, что хотя бы ночь заберёт с собой печаль этого дня. — Эй! Я готова, можем идти. По направлению к ней быстрым шагом, сбивая всё и всех на ходу, шла миниатюрная девушка, на лице которой ярко выделялась красная помада. Она подошла к ней и по-свойски приобняла за плечо. — Извини, что так долго. Надо было отдать Мухе тетрадь до начала занятий. — Ничего, Лолита, мне было над чем подумать в твоё отсутствие. Я не успела соскучиться. — У-у, вечно ты так! Такая холодная, но за это я тебя и люблю! Лолита, кинув мимолётный взгляд в сторону Рыжего, одинокой молчаливой тенью стоящий чуть поодаль, приподняла подбородок подруги и невесомо с неким сомнением чмокнула ту в щёку, оставив бледный отпечаток помады. — Хорошо, должно быть, мне приятно. Может, пойдём уже? — заторопилась девушка. — У тебя ничего не случилось? Она ещё раз смерила глазами Рыжего, а затем твёрдо сказала: — Абсолютно ничего. - Как скажешь, дорогая! Взяв подругу под руку, Лолита повела ту прочь из столовой. А он, опустив голову вниз, уставился на пол, покрытый плиткой, в отдельных местах которой тонкой сетью пошли трещины.***
Дождь не прекращался целый день. Рыжий до самой ночи лежал в кровати, не вытаскивая голову из-под одеяла. Состайники не решались его тревожить, спросить, как в итоге всё прошло, ведь они догадывались, что в очередной раз вожак Второй получил грубый отказ. Это даже отказом назвать было сложно, ведь девушка не произнесла и пары слов, ограничившись жестоким: «Знакомы?» А кто не знал самого нахального и бесстыдного клоуна Дома? Получается, что никто, потому как даже для самих Крыс удручающее настроения Рыжего было самым большим откровением, которое они только могли узнать о нём. Страшный секрет заключался в том, что оказывается, вожак Второй испытывал весьма широкий спектр чувств и эмоций, не ограничиваясь вызывающем поведением. Он мог плакать, грустить, переживать и злиться. Но это никак не вязалось с тем, что он говорил и как улыбался вне стен Крысятника. Близкое окружение было не в состоянии понять, о чём он думает, что уж говорить о прочих. Зелёные очки, несуразные рубашки, расписанные причудливым узором штаны и глупая ухмылка. Это отвлекало, это путало. Даже самого Рыжего, до конца так и не разобравшегося в самом себе. В любом случае, с наступлением ночи, вожак Второй вышел из своего укрытие и побрёл в неизведанное для стаи направлении. Никто не смел останавливать его или расспрашивать, ведь даже Крысы, не отличавшиеся развитой эмпатией, понимали, что парню был необходим покой, а не хаос, так присущий комнате, где они жили. Никто точно не был уверен, куда ходил Рыжий. Но было несколько предположений: он мог пойти в комнату к своей неназванной сестре — Рыжей, или пойти глушить боль эмоциональную посредством плотских утех с Длинной Габи. Но, к сожалению, ни одна из версий не была правильной, хотя доля правды всё же была. Интересно, зная, куда он ходит, отпустили бы его? Или провожали равнодушным взглядом, мол: «Это твои проблемы». Но это не было суждено узнать, ведь свой секрет, своё сокровище Рыжий не собирался отдавать никому.***
Юноша нашёл нужную дверь почти сразу, несмотря на то что было достаточно темно, а фонарик он с собой не прихватил. Холодная ручка дёрнулась под тяжестью его ладони, и перед ним предстало до боли привычное зрелище: две одинокие заправленные кровати стояли вдоль стен, а над их изголовьем, почти во всю стену, располагалось окно, выходившее прямиком на задний двор, где располагался могучий дуб. Белые прозрачные занавески колыхались от нечастых потоков воздуха, просачивавшихся через небольшие оконные щели. В комнате было тихо и прохладно. Он прошёл вглубь, будто ища что-то или кого-то, внимательно рассматривая убранство. Но Рыжий здесь был не первый раз и далеко не последний. Дверь со скрипом закрылась, повороты ключа эхом раздавались по всему помещению. А затем тёплые руки, такие чужие для этой холодной комнаты, обвили его торс. — Ты наконец пришёл, — прозвучал нежный голос. — Мог ли я оставить тебя здесь одну? Рыжий нервно сглотнул и развернулся к ней. Её глаза больше не смотрели на него с равнодушием, уголки губ были слегка приподняты, а лицо — расслаблено. Вот, что он привык видеть. Вот по чему он скучал. Парень потянулся к щеке девушки, и нежно погладил её, словно приручал дикого зверя. А затем отстранился. — Что-то не так? — Скорее да, чем нет. — Ты можешь поделиться со мной, чем угодно. Ты же знаешь, я выслушаю. — Меня волнует наш разговор в столовой, почему ты… — Ох, опять, — театрально вздохнула девушка, — Рыжий, почему мне приходится объяснять такие простые вещи по нескольку раз? — Потому что я не понимаю тебя! Он правда не понимал, почему днём она ведёт себя так, будто впервые встречает его, а ночью смотрит таким трогательным взглядом, под которым сердце начинает плавиться. Будто два разных человека. Рыжий обманывался из раза в раз, слыша, как сначала девушка стонет под ним, а затем совершенно не замечает, словно тот всего лишь прилипшая надоедливая жвачка под ногами. — Сейчас я здесь с тобой, разве тебе недостаточно этого? Ты хочешь большего? — Да, хочу. — Но я не могу дать больше своих возможностей. Встречи в этой безлюдной комнатушке мне слишком дорого обходятся. Но я стараюсь, понимаешь? Стараюсь ради тебя. Могу ли взамен получить хоть капельку понимания, а? Она схватила его за подбородок и приблизила лицо к себе, прошептав: — Ты можешь получить то, что хочешь или уйти ни с чем. Выбор останется за тобой, и я не обижусь. Давай же, — подстёгивала девушка парня, — решай быстрее, у нас не так много времени. Стоило взглянуть в её дьявольски притягательные глаза, и решение не заставило себя долго ждать. Ловушка захлопнулась. — Я уйду, но только с тобой. И с этими словами Рыжий вовлёк её в глубокий поцелуй. Их языки сплелись в жарком танце. Он исследовал всю ротовую полость девушки, очерчивая дёсны и зубы. Руки, которыми он мягко поглаживал её спину, принялись медленно спускаться к талии, где им и было самое место. Когда воздуха стало не хватать, они отстранились друг от друга, восстанавливая сбившееся дыхание. — И всё же, я понимаю, что ты не достоин этой грубости. Но так надо, понимаешь? — Не стоит оправданий. Я сам принял решение играть на твоих условиях в нашу первую встречу в библиотеке, помнишь? Да и в конце концов, эта ночь — самое приятное, что случается со мной на неделе. — Тогда продолжим? — Спрашиваешь ещё. Он чмокнул девушку в висок, робко, мимолётно, почти по-мальчишески, вкладывая в этот нелепый жест всю нежность своих чувств. Больно было осознавать, что днём волшебство угаснет, а на его место придёт суровая реальность. Но на данный момент он отчаянно нуждался в её касаниях, языке и присутствии в целом. Ведь кто, если не она, будет любить его так сильно, как в последний раз? Девушка толкнула Рыжего на кровать и уселась сверху, принявшись ласкать его шею. Влажный разгорячённый язык скользил вдоль сонной артерии, оставляя за собой мокрый след. Добравшись до уха, облизнула мочку и начала посасывать её, так медленно и тягуче, что тихий стон не заставил себя долго ждать. Слегка улыбнувшись в ответ на положительную реакцию парня, она продолжила это занятие, но теперь её рука сжимала сквозь ткани одежд образовавшийся в области паха юноши бугор. Рыжий замер. Дыхание перехватило, а внизу живота приятно тянуло. Хотелось большего. Ещё и ещё, быстрее и глубже. — Чёрт, что ты… Рука девушки скользнула под нижнее бельё и теперь нежно поглаживала его половой орган. Мягкие подушечки пальцев скользили вверх и вниз, изредка в ход шли коготки, что с приятной болью царапали плоть. Она смотрела на веснушчатое лицо, томившееся в сладких муках, стараясь уловить в нём каждое изменение, понять, правильно ли всё делает. Складка между бровями, прикрытые глаза, губы, шептавшие её имя. Как же это распаляло. Как только вторая рука юркнула под его майку, Рыжий тут же раскрыл веки, приподнялся на локтях и схватил девушку за запястье. — Не стоит. — Почему? Глупый вопрос. И почему он должен был объяснять очевидные вещи по нескольку раз? Потому что сам не знал, чего боялся. Она поймёт, как никто другой. Парень был уверен в этом, но всё же доказательство слабости его собственного тела он не хотел никому показывать. Ужасный гипсовый корсет, скрывающий некрасивую кривую спину, раздражал. Напоминал о той странице жизни, где мир ограничивался белыми стенами, такими же по цвету одеялами и подушками и о бесконечной боли. Он должен был умереть прямо там, на светлых простынях, в абсолютной тишине, но трусливый, озлобленный на весь мир маленький мальчик, не имевший и шанса на выздоровление, выжил и даже начал ходить. Гулять. Дружить. Любить. Как все остальные, но горечь прошлых лет так и осталась на языке, как привкус, а отражение в зеркале смеялось, билось в истерике от собственного вида. Поэтому он старался прятать это уродство под огромными майками и несуразными рубашками, хоть бы не видели, хоть бы не узнали. Особенно Рыжий не хотел предстать перед ней сопливым юнцом, вот-вот готовым разреветься от жалости к самому себе, от ненависти к собственному телу, подводившему его не раз. Он хотел показать девушке, что на него можно было положиться, что ему можно было доверять. Но как можно оставаться нечестным, когда она упрямо лезла во все уголки его души, била по самым слабым местам, разоблачала пороки. «И что она нашла во мне?» — Эмоции. Я хочу почувствовать тебя всего. Ты не жалок, не беспомощен. Ты лежишь подо мной, обнажённый, хотя на тебе есть одежда, но я вижу, чего ты хочешь. Вижу, к чему стремишься. Перестань убегать. Я подарю тебе любовь, не сострадание, восхищение, а не жалость, восторг, но не бесконечную печаль. — Обещаешь? Ответом послужил лишь страстный поцелуй. На пол полетела кислотно-зелёная рубашка и майка, чуждо смотревшиеся в этой комнате. Её тонкие пальцы исследовали части тела, не прикрытые корсетом, словно бенгальские огни, они точечно обжигали кожу. Рыжему показалось, что ещё немного, и он сгорит под этим пламенем. Юноша потянул девушку на себя, не отрываясь от сладких губ, позволив ей полностью сесть на него. Его рука забралась под юбку, скользя вдоль внутренней стороны бедра. Мышцы девушки напряглись, и она рефлекторно приподняла таз, раздвинув шире ноги. Наконец добравшись до чувствительной зоны, Рыжий отодвинул край нижнего белья и принялся стимулировать клитор. Когда поцелуй был разорван, она опустила голову на его плечо, тяжело дыша. Капли пота стекали с лба. А он продолжал и продолжал наращивать темп, водя средним пальцем вдоль и поперёк. Девушка уже не могла контролировать себя: ноги сводило, разум был полностью затуманен, а рот открывался в немом крике. Может, ей бы и хотелось кричать на всю комнату, но они не могли нарушать сон Дома. Ощутив приближение своего пика, девушка укусила парня за плечо, и тот, среагировав достаточно быстро, убрал руку и прижал её к себе. Юноша спросил, хочет ли она продолжения, ведь они могли довести дело до конца достаточно простым путём, но в ответ прозвучало отрывистое: — Возьми меня. И это чертовски вскружило ему голову. Он потянулся к карманам джинс, выудил оттуда презерватив и положил его на прикроватную тумбочку, затем встал, снял с себя остатки одежды и принялся раздевать свою возлюбленную. Аккуратно расстегнув пуговицы на длинной юбке, он стянул этот неуместный в данном случае кусок ткани вместе с нижним бельём, отбросив одежду на пол к своим вещам. Следом за ними полетели блузка и бюстгальтер. Видеть её обнажённое тело, такое хрупкое, сошедшее с полотен именитых художников, усыпанное мириадой родинок, было самым сладким грехом. В любом случае, святым Рыжий становится точно не собирался. Поэтому, недолго думая, он, бережно уложив любовницу на белые простыни, навис над ней. Сомнение. Юноша всегда пытался найти именно его. Вдруг, не понравится? Вдруг, посчитает недостаточно хорошим в постели? Неуверенность говорила красноречивее, но то, в какой сладкой истоме билось её тело, кричало громче. Желание, которое Рыжий не мог не удовлетворить. Раскатав презерватив, он обхватил свой член и осторожно ввёл его в лоно девушки. Её лицо исказилось, а тело вжалось в кровать. Неприятная боль, контрастирующая с зовом плоти, смешались в одном флаконе. Она грубо обхватила его спину, ногтями впиваясь в неё, пытаясь разделить эти ощущения с партнёром. Страдать должны оба, иначе какой в этом был смысл? Размеренный, почти ленивый темп, чтобы привыкла к нему. А тем временем, сжимая одну из грудей рукой, его язык, хитрый склизкий язык, принялся очерчивать ореол затвердевшего соска другой. Такие мягкие манящие груди он не мог оставить без внимания. Когда же морщинки на девичьем лице разгладились, а хватка ослабла, Рыжий начал наращивать темп. Её бёдра, что ранее пытались отдалиться, теперь охотно двигались навстречу, принимая каждый толчок. Он потянулся к возбуждённому клитору девушки. Знал, что она не сможет кончить без дополнительной стимуляции. Вверх! Приглушённые стоны эхом разлетались по всей комнате. Сотни ярких огней зажигались в голове Рыжего и тут же угасали, с каждым разом становясь всё ярче и ярче. Было так правильно — быть внутри её тела. Эта мысль, как старая пластинка, прокручивалась каждый раз, когда девушка шептала его кличку, что стала роднее собственного имени. Да, это был, он, чёрт возьми! Это он был внутри, а не эти уроды, пожирающие её взглядом. Он всех обогнал! Парень чувствовал себя победителем, но выглядел, как зверь. Расширенные зрачки, взъерошенные от прикосновений девушки волосы, безумная улыбка. Рядом с ней он забывался, и была ли в этом его вина? Вниз! Глубже. Как же он хотел ощущать её ещё глубже, так, словно они одно целое. Голод, что невозможно было утолить этим жалким сексом, требовал большего. Ему хотелось съесть это тело, сводившее с ума круче любых веществ, гулявших в стенах Дома. «Хотя бы кусочек, было бы так чудно». Он кусал её губы, на поцелуй это было мало похоже. Красные струйки стекали по подбородку. Но ведь кровь, пролитая во имя любви, воспевалась во множестве произведений, и это было так романтично! Нет. Совсем немного, и парень дойдёт до пика. Просто ещё немного потерпеть, вверх и вниз, и снова, и… — Блять. Вспышка, ослепляющая, отрезвляющая, исчезла так же быстро, как и возникла. Рыжий рухнул рядом со своей возлюбленной и прижался к ней. Капли пота стекали со лба. Ему было стыдно. За свои мысли, за свою несдержанность и, в особенности, дикость. Не безумие, но раскаяние тяжёлой тучей осело на его животном лике, так и не желавшем уходить. Лишь бы не смотрела на него сейчас. Звенящая тишина, прерываемая тяжёлым дыханием, нагнетала и без того ужасную обстановку. Как вдруг, рука потянулась к нему. Тёплая и живая, она дотронулась до его щеки, смахивая одинокую слезу. — Я рядом. Рыжий поднял взгляд, и его карие глаза столкнулись с её — серыми. В них он не увидел ничего, кроме блаженства и благодарности. Ленивая полуулыбка, освещённая лунным светом, дарила чувство спокойствия, не хватавшее его дикому сердцу. Парень зарылся носом в её светлые волосы, бормоча какие-то извинения, а она гладила его по спине. И в этом утешении он провалился в сон, в котором не было ничего, кроме трогательного голоса, напевающего старинную балладу.***
Утро в Крысятнике выдалось тяжёлым. Во-первых, у обитателей Второй возник спор по поводу пропавших носков. Во-вторых, решить его мог только вожак, но тот спал, как убитый, явно омрачённый, как думали Крысы, событиями прошлого дня. Разбудить его не получалось, да и не особо хотелось, если честно. Поэтому выход оставался один — вызвать соперника на поединок. — Белобрюх, сраная малолетка! А ну вернул мой носок, собака, я вижу, что он тебе! — Слушай, тот факт, что на мне единственный в своём роде белый носок не значит, что он принадлежит тебе, ясно? — Тогда чей он, ублюдок? — Мой. — Ах ты ж мелкий выродок, ну смотри! Дикобраз, стоящий в одном носке, снял его с ноги и кинул в Белобрюха. — Ты что творишь?! — На дуэль вызываю тебя, придурок. Быстро снял носок и кинул в кучу, сейчас узнаем кто кого. — Ребята, давайте без кровопролития, — пробурчал Викинг, — спать мешаете. — Ну уж нет, эта падаль ответит за преступление. — Ты кого там падалью назвал? В грозной манере прозвучал голос Падали. Но не успел в конфликт втянуться третий участник, как раздались приглушённые стуки. — Видите? Из-за вас, идиотов, на нас сейчас жалобы полетят. — Зелень, сходи проверь кто там. Худой юноша, явно раздражённый, что именно его погнали отдуваться за неспокойных состайников, спрыгнул с верхнего этажа кровати, подошёл и приоткрыл обклеенную различными плакатами дверь. — Кто? — У меня есть дело к вашему вожаку, — раздался женский голос из-за двери. — Никаких визитов. Спит он. — Ты действительно прямо сейчас хочешь поговорить об этом? Ручка двери резко дёрнулась, и юноша чуть ли не упал в ноги, стоящей на проходе девушке, не ожидая такого поворота событий. Кто в своём уме полезет в Крысиную нору? Конечно же, она. Белые волосы, обрамляющие строгое лицо, всколыхнулись, а серые глаза смотрели на него с презрением сверху вниз. — Т-ты же… — Ленор.