***
Они вместе зашли в офис и сели каждый за свой стол, как ни в чем и не бывало. Никто, казалось бы, не заметил их отсутствия, поэтому Джим просто сделал вид, что печатает что-то очень важное за компьютером, беспорядочно стуча по клавиатуре. Он не помнил, когда последний раз ему было так спокойно и хорошо, а в голове приятно пусто. Дуайт сразу же схватил телефон и быстро набрал номер, другой рукой он взял линейку, настолько резко сдвигая ею папки Джима с того места, где они пересекали границу его стола, что они посыпались на пол. Джим посмотрел вниз, наблюдая, как бумага разлетелась в разные стороны; он улыбался. – Алло, вам звонит Дуайт Шрут из Дандер Миффлин. Согласно нашим записям, у вас заканчиваются канцтовары. Разумеется, я немедленно этим займусь.Часть 1
17 октября 2022 г. в 01:06
Если бы вы спросили Джима Халперта почему он пошел за Дуайтом – он бы вам ничего не ответил. Просто потому что он сам не знал зачем.
Дуайт резко поднялся, натянутый слово струна, готовая вот-вот разорваться и выдал себя только лишь этой напряженной позой. Джим сделал вид, что его не особенно встревожило то, как быстро удалился Дуайт. Он обвёл взглядом офис, чтобы убедиться, что никто не смотрел в его сторону.
Все были заняты своими привычными делами и, казалось, только Джим понимал, что случилось в эту самую секунду. Это было не его дело, то, что происходило между Дуайтом и Анджелой; он вообще оказался случайным, невольным свидетелем их отношений.
Просто, когда отсутствие Дуайта оказалось слишком продолжительным, Джима стало это беспокоить. Не потому, что он переживал по поводу состояния своего коллеги, сама мысль об этом была абсурдна, скорее непрекращающаяся трель телефона Дуайта сводила Джима с ума вот уже как пятнадцать минут. Да, именно так оправдал Джим свой порыв.
Он поднялся из-за рабочего стола, стараясь выглядеть как можно беспечнее, даже подарил камере легкую полуулыбку, как делал это всегда, и спокойно вышел.
И вот теперь он бродил по коридорам в поисках своего коллеги. Джим решил обойти все известные ему «тайные» места Дуайта и даже те, в которых они иногда пересекались с Анджелой, чтобы «незаметно» поговорить.
Сердце в груди начинало биться быстрее и быстрее с каждой секундой, выстукивая беспокойный ритм в грудине, отражаясь шумом где-то в ушах, по мере того, как Джим осматривал все известные ему закутки. Неприятный комок страха поднимался вверх к его горлу, сдавливая и перехватывая дыхание.
Джим бегал по зданию, пытаясь найти Дуайта.
Этот придурок не мог далеко уйти. Бросить работу в разгар дня – запредельная вещь для Дуайта. Его вещи остались в офисе, а машина стоит на парковке – Джим успел проверить. Вернее, отметил про себя, просто на всякий случай, а не потому что его сильно заботило то, что Дуайт мог уехать куда-то в неизвестном направлении.
Эта логическая цепочка мыслей позволила ему слегка успокоиться и не паниковать раньше времени. Сохранять маску безразличия и холодный рассудок в стрессовых ситуациях было личной суперспособностью Джима. Хотя излишний драматизм Дуайта даже не должен никак касаться его, просто Дуайт – идиот, который слишком накручивает себя. Это именно то, что он скажет своему соседу по столу, когда найдет его.
Джим осматривал лестничные пролеты, когда услышал пронзительный стон. Он точно знал, кто издал его. Это был именно тот звук, что разбудил его на ферме Шрутов прошлой ночью. Холодок пробежал вниз по позвоночнику Джима и, сам не зная почему, он вздрогнул, когда услышал еще один, но куда более громкий и надрывный стон. Джим застыл на месте на мгновение.
Той ночью он ушел. Просто закрыл дверь, пожелав Дуайту спокойной ночи и отправился обратно в свою комнату, старательно делая вид, что больше не слышит ни горестных всхлипов, ни прерывистых рыданий. Он притворялся, что не знает, откуда доносятся эти отчаянные стоны, и что он не заметил высохшие дорожки слез на щеках и болезненный, изможденный взгляд Дуайта, когда зашел в его спальню. Он не должен был оставлять Дуайта тогда одного. Он ненавидел себя за то, что оказался слишком слабым, чтобы помочь, когда лежал остаток ночи на ферме Шрутов, смотря в пустоту перед собой, зарывшись в одеяло и слушая звуки надломленного голоса Дуайта, пробирающего его до дрожи. Джим просто не знал, что он мог бы сказать, чтобы поддержать его.
Он и сейчас не знал, что будет говорить, когда его тело, кажется, двигалось на импульсе, минуя пролеты. Он медленно спускался по ступеням, когда вдруг понял, что неосознанно приближается к источнику звука, не в силах теперь повернуть назад, как сделал это в прошлый раз.
Сердце почему-то заходится, когда Джим видит Дуайта, свернувшегося в безобразный комок прямо на грязном, сером и холодном бетоне. Его руки начинают дрожать, рефлекторно цепляясь за спасательные перила.
Джим ненавидит себя в этот момент еще сильнее: его образ безразличного, беспечного весельчака трещит по швам, грозясь показать его настоящего, выдать его подлинные эмоции и чувства. Джим знал, какие у откровенности бывают последствия – проходил ни раз, поэтому не позволял себе показываться уязвимым, особенно перед своими коллегами в офисе. Особенно перед Дуайтом.
Джиму Халперту просто важно было убедиться, что с Дуайтом все в порядке и он не натворит глупостей. Только лишь для собственного спокойствия и уверенности.
Поэтому Джим медленно опустился на пол рядом с Дуайтом.
Он глубоко вдохнул, стараясь расслабиться настолько, насколько это вообще было возможно в данной ситуации. Джим еще раз посмотрел на Дуайта, прижавшегося лбом к стене и обхватившего себя руками, будто стараясь укрыться от всего мира.
Джим сам не мог поверить в то, что собирался сказать; он никогда и никому не признавался в этом, кроме себя самого, но это было правдой, спрятанной очень глубоко, и, отчего-то, ему хотелось, чтобы Дуайт, его невыносимый и раздражающий сосед по столу, знал это.
– Я тебе рассказывал, почему уехал из Скрэнтона?
Он ждал, что Дуайт заговорит с ним, но в ответ услышал только невнятное бормотание и жалобный скулеж.
– Да, вроде не рассказывал, – Джим продолжил свой монолог, – Я уехал из-за Пэм. Она была с Роем и я не мог этого вынести. Короче, я сдался, Дуайт.
Джим больше не слышал громких вхлипов и стонов, только тяжелое дыхание рядом. Дуайт, кажется, успокаивался.
– Я не мог спать, не мог сосредоточиться. Все было так странно. Даже еда потеряла вкус. Поэтому я принял решение уехать.
– Было ужасно, – добавил Джим после секундной паузы, смотря куда-то перед собой, погруженный в собственные воспоминания, которые он так старательно пытался похоронить, – Такого я не пожелал бы и злейшему врагу, даже тебе...
На последних словах лицо Дуайта вновь исказилось гримасой. Он снова плакал, но теперь это было по-другому. Слезы сбегали вниз по щекам так легко, обжигая кожу, словно тихий летний дождь, а Дуайт не издавал теперь ни звука. Это больше не были слезы боли, это были слезы освобождения.
Они никогда еще не были так откровенны друг с другом, а Дуайту, по-видимому, так редко говорили даже вот такие слова поддержки, (да и говорили ли вообще?), а может, он просто уже настолько устал держать это в себе, что последние слова Джима вытолкнули его за грань, заставляя обнажить душу. Дуайт просто не был к такому готов. И слова эти были куда сильнее, чем любые стандартные и клишированные фразы приободрения. Как глупо, что никому до Джима Халперта не удавалось докопаться до черной дыры внутри Дуайта, что медленно затягивала его и вытянуть эту боль наружу всего парочкой слов.
Джим был самым ужасным и невыносимым коллегой и напарником по продажам, которого только можно было пожелать. Джим был безответственным, несерьезным и вечно действовал Дуайту на нервы. Джим был именно тем, кого Дуайт сейчас обнимал.
Он порывисто прижался к Джиму, едва не опрокинув его, и теперь уткнулся в его грудь, хватаясь за плечи, впиваясь пальцами так, словно он тонул, а Джим был его последней надеждой на спасение. Джим инстинктивно подхватил его, прижимая тем самым ближе к себе, скорее больше от неожиданности.
Искренность Дуайта ошеломила его, выбивая весь воздух из легких, заставляя сердце Джима позорно трепетать от такой неловкой и внезапной близости. «Теперь Дуайт наверняка слышит, как сильно оно колотится» – подумал краснеющий Джим. А еще он подумал, что впору бы отстраниться, потому что ободряющие дружеские объятия явно затянулись, пока не почувствовал, как слезы Дуайта пропитали его рубашку насквозь, а сам Дуайт тихонько шмыгал носом, сильнее вжимаясь в Джима, как будто хотел вплавиться в него. Он был похож на маленького, беззащитного ребенка, которого обидел соседский мальчишка. Осознание этого кольнуло Джима куда-то в солнечное сплетение, продираясь сквозь кожу и затапливая теплом. Джиму казалось, что он может задохнуться не столько от крепких объятий, сколько от затопивших, внезапно прорвавшихся, чувств.
Он сошел с ума, а может, это безумие Дуайта заразило его, когда Джим погладил его по спине в ответ в успокаивающем жесте и уткнулся носом в его макушку. Волосы Дуайта коснулись и его губ, и, на удивление, это не было чем-то неприятным, даже наоборот, это было волнующе правильным, практически интимным, настолько, что Джим не удержался от того, чтобы вдохнуть их запах. Джим приближался к краю своего сумасшествия, их сумасшествия, медленно и неотвратимо, и до ужаса осознанно, когда поднял одну руку вверх, ласково гладя Дуайта по голове, пропуская его волосы на затылке сквозь пальцы.
– Не уходи, – едва внятно прошептал Дуайт Джиму в изгиб плеча, и его шея покрылась мурашками, то ли от чужого жаркого дыхания, то ли от произнесенных, впервые за это время, слов. Это было сказано настолько тихо, будто бы Дуайт боялся разрушить то тонкое и невесомое между ними, если будет громче хотя бы на децибел.
– Не уйду, – просто ответил Джим, в доказательство сильнее зарываясь носом в волосы Дуайта, но его голос был настолько низким и хриплым, что он с трудом узнал его.
Они едва ли когда-то были ближе друг к другу, за все время их знакомства, чем сейчас, сидя на грязном полу лестничного пролета в офисе кампании Дандер Миффлин в Скрэнтоне, робко и глупо обнимаясь, стараясь прижаться еще плотнее, как будто сама возможность отстраниться казалась невозможной, сродни добровольному обречению на смерть.
Джим не знал, сколько они просидели так, упиваясь пьянящей близостью, не решаясь разорвать этот тайный союз, но он готов был сидеть так еще целую вечность, если только Дуайт попросит.