Гермиона толкнула увесистую металлическую дверь и, наконец, вдохнула свежий воздух. В здании едко пахло краской так, что у девушки заболела голова, пока она блуждала в поисках выхода. Гермиона несколько раз прокляла себя за правило не носить палочку в магловские места. И как она могла заблудиться, если буквально час назад шла тем же путём?
На улице шёл сильный дождь и пахло влажной травой. Девушка подошла к перилам и осмотрелась вокруг. Квартал был очень старым, Гермиона даже не знала, что располагалось во всех этих зданиях, были ли здесь жилые помещения. Все многоэтажки были одного грязно-жёлтого цвета, а краска на них местами и вовсе отсутствовала, обнажая серый бетон. Некоторым зданиям повезло еще меньше: их бороздили глубокие трещины, иногда шедшие от основания дома и до самой его крыши. Если хотя бы маленькая часть помещений здесь были квартирами, то людям, живущим в таком районе, девушка совсем не завидовала.
То тут, то там висели указатели со стрелочками, ведущими в типографию, комнату квестов и прочие места, которым не требовалось расположение в центре города, чтобы иметь обширную клиентуру.
Тяжело вздохнув и опять пожалев, что не взяла с собой палочку или на худой конец зонт, Гермиона спустилась по лестнице и вышла из-под козырька. Первые капли неприятно ударили по оголенной коже, девушка, поёжившись, скрестила руки на груди, чтобы сохранить тепло, и быстрым шагом направилась к выходу из квартала.
Гермиона уже почти подошла к арке, замыкающей два соседних дома и ведущей в более цивилизованный мир, как вдруг услышала сзади:
— Ты не боишься промокнуть?
Девушка обернулась и увидела высокого худого мужчину, стоящего под зонтом. Это все, что она успела заметить, потому что развернулась и пошла дальше ещё быстрее, ответив:
— Нет, всё в порядке.
Сердце девушки начало долбиться как ненормальное, словно норовило вырваться из грудной клетки, как кукушка из часов. Отсутствие палочки делало её настолько беспомощной, насколько она не чувствовала себя никогда на протяжении войны. Мысль, что её сейчас может изнасиловать, а потом, возможно, и убить обычный магл, ещё вчера показалась бы ей абсурдной.
Мужчина так просто не собирался сдаваться, он нагнал Гермиону и, укрыв ее от дождя зонтом, спросил:
— Куда торопишься?
Девушка подумала о том, что её знания и смекалка — ничто, когда в руке нет придающего уверенности древка.
— Домой,— уклончиво ответила Гермиона, выйдя из под зонта, и пошла наискосок, желая увеличить между ними дистанцию. Она не хотела бежать, потому что, с одной стороны, боялась выглядеть глупо, если ошиблась и у незнакомца не было гнусных намерений, а, с другой стороны, боялась спровоцировать его: вдруг он где-то прячет нож или ещё что похуже.
Они оказались под навесом арки, и мужчина опустил зонт. Он преодолел расстояние между ними за пару секунд и ухватил Гермиону за локоть, развернув к себе. Здесь было ещё темнее, а расстояние до конца арки теперь казалось девушке длинным туннелем.
Она даже не могла закричать: казалось, что стенки гортани притянулись друг к другу, словно магниты, не оставив рвущемуся крику ни одного шанса вырваться наружу. Девушка лишь загнанно таращилась на незнакомца, пытаясь запомнить черты лица, чтобы, если выберется отсюда живой, составить фоторобот для полиции.
Куда ей, собственно, ещё идти, если её изнасилует магл?
Шрам над бровью, короткая стрижка, некрасивый нос. Более внимательно рассмотреть мужчину не давала паника, которая путала мысли и заставляла взгляд возвращаться к хищным глазам напавшего. Гермионе казалось, что после дня, проведённого под пытками Беллатрисы в Малфой-мэноре, она больше не боится никого.
Шрам на предплечье всегда напоминал ей о том, что людей страшнее она уже никогда не встретит.
Гермиона вспомнила, как в странствиях по поиску крестражей отправилась к ручью за водой с Роном. Когда потребовалось наколдовать фляги, парень понял, что оставил свою палочку в палатке. Весь обратный путь Гермиона читала ему лекцию на тему того, насколько много ужасных вещей могли бы с ними произойти, если бы на них напали сейчас егеря или Пожиратели.
Карма — страшная сука.
— Может, всё-таки уделишь мне немного своего времени, красавица? — почти ласково спросил мужчина, проведя тыльной стороной ладони по щеке Гермионы, убирая прилипший от дождя волос.
— Нет, извините, — тонко пролепетала девушка, трясясь от страха. — Я очень спешу.
Она чувствовала, как дрожат руки и колени, казалось, что только сила мысли держала её на ногах. Паника упорно не желала уступать место рассудку, но девушка пыталась сохранить хотя бы каплю сознания чистым и заставить её думать.
— Я же по-хорошему хочу. — Угроза так и сквозила в словах мужчины. — Мне не нравится делать девушкам больно.
— А хватать и прикасаться без их согласия, значит, нравится?
Десять очков Гриффиндору за храбрость и минус пятнадцать — за тупость.
Гермиона тут же пожалела о своих словах. Лишь на секунду её разум вместо паники застелил гнев, который сумел расслабить голосовые связки настолько, чтобы из гортани вырвалась дерзость.
— Так не пойдет, — прошипел сквозь зубы мужчина. — Не нужно меня злить, куколка.
Его правая рука чуть сильнее сжала локоть Гермионы, а левая — толкнула её, пригвоздив к стене так, что плечевой сустав отозвался болью. Девушка пропустила вдох: ей показалось, что от удара рёбра почти всадились в позвоночник, сплющив лёгкие, как шарик с водой. Физическая боль немного отрезвила покрытую пеленой ужаса голову, шестерёнки внутри неё закрутились так активно, что девушка была почти уверена, что мужчина слышал их движение.
Он зафиксировал ноги Гермионы, резко наступив на обе ступни правой ногой. Девушка взвыла, и попыталась ударить его кулаком свободной руки, но мужчина тут же перехватился ее запястье и вывернул его, заставив оставить попытки сбежать. Гермиона заорала что есть мочи. Боль вернула её голосовые связки к жизни.
— Заткнись! — зло прошипел напавший, но, так как свободной руки, чтобы закрыть ей рот у него не было, он быстро ударил её предплечьем в нос так, что она сильно приложилось головой стену во второй раз. Гермиона на пару секунду потеряла ясность происходящего, но когда картина снова приобрела чёткость, она сильно укусила нападавшего за предплечье, которым он ранее пытался закрыть рот.
Растерявшись от внезапной боли, мужчина отпустил девушку. Она не подумала, что нужно для верности ударить его в пах или в глаз. Единственная цель, которую видел её поглощённый ужасом рассудок, — это бежать.
И она побежала. Арка, которая до этого казалась туннелем, снова приняла для девушки свои реальные размеры: до её конца оставалось около десяти метров. Голос Гермионы снова пропал, словно все ресурсы организм тратил на движение вперёд.
Мужчина нагнал её у самого выхода из арки и почти схватил за локоть, но в последний момент боковым зрением увидел яркие жёлтые фары машины, приближающейся к ним слева.
Гермиона их еще не видела. Её мозг видел только одну цель и предпочитал не замечать препятствий.
В следующую секунду произошло сразу несколько событий. Девушка, никем более не удерживаемая, выбежала из под навеса, ощущая спасительные капли дождя на коже. Затем она всё-таки заметила свет фар, который приближался к ней настолько быстро, что она чисто физически бы не успела ничего сделать.
Через секунду Гермиона почувствовала резкую боль в левом бедре. Она отлетела на пару метров и проехалась всем телом по асфальту, содрав колени, локти и ладони.
Боль сковала голову Гермионы, она чувствовала, что её мозг словно вынули, попинали, как футбольный мяч, а потом кое-как засунули обратно в черепную коробку. Девушка пошевелила руками и ногами и, удостоверившись, что они, к счастью, не сломаны, перевернулась на бок. Конечно, напавшего на неё мужчины уже не было.
Гермиона услышала звук открывающейся машины и быстрые шаги в её сторону. Кто-то опустился рядом на колени и наклонился над ней, закрыв, наконец, собой этот вызывающий тошноту свет фар.
— Какого хера? Ты бессмертная?
Девушка слышала слова так, как это обычно происходит, когда засыпаешь: они врезаются в барабанные перепонки и складывается ощущение, будто тебе говорят в самое ухо. Но даже мнимое чувство дрёмы не помешало ей уловить знакомые интонации в голосе. Ледяные. Безжалостные. Гермиона опешила от такой грубости: да, она виновата, но можно всё же проявить немного участия?
— Простите, — еле слышно ответила девушка. Челюсть очень плохо её слушалась, хотя Гермиона точно была уверена, что не ударилась ею.
— Можешь встать? — чуть мягче спросил молодой человек, и девушке очень захотелось попросить его говорить потише, потому что сейчас каждый звук, вырывающийся из его рта, словно забивал очередной гвоздь в её череп.
Гермиона попыталась сесть, и это удалось ей только после того, как незнакомец поддержал её ладонью на лопатках. Смена позы тут же отозвалась приступом тошноты и ощущением тисков, сжимающих голову по всему периметру. Девушка осмотрела себя: колени превратились в кровавое месиво, колготки были порваны и больно впивались в раны краями. Юбка и рубашка были мокрые и грязные: при падении она угодила прямиком в лужу. Гермиона подняла руки на уровень глаз: кожа на ладонях и локтях была содрана и выглядела не лучше, чем на коленях.
Шок оберегал девушку, она не чувствовала боль в полной мере и прекрасно знала об этом. Тело давало ей фору, позволяя немного прийти в себя.
— Грейнджер? — недоуменно спросил молодой человек, взяв её за подбородок и чуть повернув к себе.
Гермиона сфокусировала взгляд на лице незнакомца, но ещё за секунду до этого ей в глаза бросился цвет волос парня.
Пепельно-белый. Такой, о котором её магловские подруги, желающие перекраситься в блонд, могли только мечтать.
За секунду до того, как она взглянула на лицо, к ней уже пришло осознание.
— Малфой, — хрипло констатировала Гермиона, закрыв глаза и открыв их снова, чтобы убедиться, что ей не померещилось.
Драко Малфой сбил её на машине в магловском районе.
Это казалось столь же реальным, как бросить игральный кубик и ждать, когда выпадет семь. Невероятно.
— Объяснись, — коротко рыкнул парень, но, несмотря на всю злость, которая слышалась в голосе и отражалась во взгляде, он довольно аккуратно поддерживал её за лопатки, помогая удерживать сидячее положение.
— Мне больно, Малфой, —тихо произнесла Гермиона. — Помоги мне, и я всё объясню.
Последняя фраза далась ей очень тяжело. Просить о чём-то бывшего слизеринца, быть в некоторой зависимости от него. Просто немыслимо.
Но она понимала, что без него ей сейчас не справиться. Волшебница без палочки — да что она вообще может? Позвонить родителям и сказать, что её сбила машина? Даже звучит смешно.
— Что у тебя болит? — спросил Малфой чуть более участливо, чем обычно ей приходилось слышать, то есть так, словно он спрашивал стоимость лакричных палочек в «Сладком королевстве».
— Голова,— хрипло ответила Гермиона и, откашлявшись, продолжила. — Ещё левое бедро, но я не думаю, что у меня что-то сломано.
Малфой коротко кивнул. Девушка не могла долго фокусировать взгляд, потому что перед взором начинали мелькать яркие пятна. Она закрыла глаза, но перед этим заметила , что Драко промок не меньшее неё самой.
— Я не могу тебя вылечить, но могу снять боль. Потом отвезу в Мунго.
В голосе Малфоя не было прежней злобы, лишь усталость, словно он принял произошедшее и готов был с ним некоторое время мириться. Он небрежно провёл рукой по мокрым волосам, чтобы смахнуть капающую и заслоняющую взор воду.
— Если у тебя есть бадьян, то никуда ехать не нужно. Я доеду до дома, возьму палочку и аппарирую в Мунго сама, — ответила Гермиона, стараясь строить предложения как можно более коротко, потому что напрягающиеся голосовые связки отдавались болью в голове.
— Аппарируешь? — усмехнулся Малфой. — Если это говоришь ты, Грейнджер, то тебе срочно нужно в больницу. Аппарация с сотрясением — и ты останешься в Мунго надолго.
Чёрт. Гермиона подумала о том, что ей действительно нужна помощь, раз она забыла о таких важных вещах.
— А теперь пора вставать. — Малфой обеими руками аккуратно обхватил девушку под рёбрами. — Ну же, Грейнджер, ты ведь не мешок с картошкой.
Несмотря на сказанные слова, он осторожно поднял девушку на ноги. Гермиона очень хотела ответить парню колкостью, но у неё просто не было на это сил: всё, что было ещё у неё в запасе, уходило на то, чтобы поддерживать тело в строго вертикальном положении. Парень, убедившись, что она способна стоять самостоятельно, тут же убрал руки с её талии. «Хорошо, хоть не вытер их, к грязнокровке всё-таки прикоснулся», — пронеслось в голове у девушки.
Малфой достал из внутреннего кармана пиджака палочку. Гермиона только сейчас заметила, что он в магловской одежде: серая футболка, пиджак с замшевыми заплатками на локтях и джинсы — типичный внешний вид преподавателя в университете.
— Я сейчас наложу обезболивающее заклинание, но будет холодно. В машине включу обогреватель, — предупредил Малфой, и Гермиона закатила глаза, раздражаясь от того, что он считает нужным пояснять ей очевидные вещи.
— И не надо глаза закатывать. Раз ты собиралась аппарировать, то у тебя явно мозги сместились.
Парень начертил в воздухе замысловатую руну, и её след завис перед Гермионой полупрозрачной голубоватой нитью. Затем Драко провёл палочкой над ранами на руках и ногах и, наконец, легко прикоснулся к правому виску девушки. Руна тут же начала расплетаться, и её пряди плавно входили в то место на груди Гермионы, где располагалось сердце.
Девушка чувствовала, как рунические нити распространялись от сердца к повреждённым органам, замещая боль холодом. Словно ей поставили капельницу с ледяной водой, и она теперь текла по венам и артериям, перемешиваясь с кровью.
Затем Малфой снова взмахнул палочкой, из нее вырвались ленты бинтов и, ведомые магическим древком, аккуратно обмотались вокруг повреждённых локтей, коленей и ладоней. Гермиона пошевелила рукой — повязки немного сковывали движения — и посмотрела на парня. Его взгляд как обычно выражал скуку и нетерпение.
— Спасибо, — неловко пролепетала девушка, понимая, что впервые за всю свою жизнь Драко сделал для неё что-то хорошее. Не мерзкое, зловредное или обидное, а что-то человеческое.
Малфой никак не отреагировал на благодарность и пошёл к машине, бросив:
— Чего застыла? Чары не будут действовать вечно.
Гермиона поёжилась: вся её одежда насквозь промокла, а от струящегося по телу холода теплее не становилось. Она направилась следом, чувствуя, что заклинания Малфоя действительно работают, но это ничуть не удивляло её. Ещё со школы она помнила: у него всё либо идеально, либо никак.
Девушка открыла дверь и, прежде чем сесть, почувствовала, что одежда моментально высохла. Пока Гермиона садилась, боковым зрением она заметила разбросанные на заднем сидении листы пергамента. Девушка пристегнулась под мягкий звук блокировки дверей и, бросив быстрый взгляд на Малфоя, увидела, что его пиджак сухой, а волосы уложены так, как Гарри мог только мечтать, даже если бы провёл с палочкой перед зеркалом несколько часов.
Машина тронулась и увезла Гермиону прочь от злосчастного квартала. Малфой явно не заботился от том, что может обрызгать случайных пешеходов, потому что на полной скорости проносился по каждой луже, поднимая её брызгами вверх.
Осмотрев салон явно дорогого автомобиля, девушка остановила взгляд на четырёх кольцах на руле — у Малфоя всё или с шиком, или никак.
— Можно задать… — начала девушка.
— Раз ты готова поговорить, то вопросы начну задавать я, — властным тоном перебил Драко, явно не принимая возражений. — Какого чёрта ты прыгнула мне под колёса?
Он выплюнул каждое слово, словно они жгли рот не хуже халапеньо.
Гермиона вздохнула, пытаясь дать себе время собраться с мыслями, потому что знала, что за рассказом последует тонна насмешек и язвительных комментариев. Когда она волновалась, то всегда крутила кольцо на безымянном пальце правой руки, но сейчас даже это не могло её успокоить, потому что запястья были перебинтованы.
— Подожди, подожди… — остановил её Малфой, подняв ладонь вверх. — Когда ты спрашивала, есть ли у меня бадьян, ты сказала, что вернёшься домой, чтобы что?
Девушка видела по его лицу, что он прекрасно помнит, что она сказала, и хочет просто поиздеваться. Гермиона сложила руки на груди, будто была готова обороняться, вызывающе посмотрела на слизеринца и ответила:
— Да, я оставила палочку дома, и что? Я всегда так делаю, когда иду в магловскую часть города.
Это не произвело того эффекта, которого она ожидала, потому что голос немного дрожал, а конец фразы больше походил на писк.
— Грейнджер, скажи честно, — притворно миролюбиво начал Малфой. — Ты больная?
Девушка возмущённо взвизгнула: «Да как ты смеешь!», но парень тут же перебил её.
— Природа даровала тебе магические способности.
Тут он сделал паузу для большего эффекта.
— Похоже, по ошибке.
Гермиона ударила его в предплечье, и тон Малфоя тут же с издевающегося переменился на обжигающе ледяной:
— Не прикасайся ко мне, Грейнджер. Если еще раз ударишь, то сильно пожалеешь.
Девушка почувствовала озноб, и он был явно не от чар: обогреватель отлично справлялся со своей задачей. Гермиона почему-то действительно поверила его словам.
— Ты идиотка. — Голос бывшего слизеринца уже не пугал, но всё ещё был довольно холоден. — Если Волан-де-Морт мёртв и Пожиратели больше не разгуливают по улице, это не значит, что все ублюдки исчезли с лица земли.
Гермиона виновато кивнула, хотя прекрасно понимала, что не должна чувствовать перед ним вины.
— С палочкой всё ясно, — продолжил парень, сосредоточенно следя за дорогой. — Почему ты кинулась под колеса?
Девушка облизала губы и, переведя взгляд за окно слева, со вздохом начала:
— Я ходила в книжный, он находится рядом с тем местом, где ты меня сбил. Когда возвращалась, ко мне начал приставать какой-то мужчина. Я смогла от него отбиться и побежала. — Гермиона повернулась к Малфою, и их взгляды встретились. — Я не смотрела по сторонам, потому что мне было не до этого. И знаешь, я даже рада, что ты сбил меня. Если бы не это, то он наверняка нагнал бы меня и сделал то, что планировал.
Малфой вернул взгляд на дорогу.
— Черт, Грейнджер, какая же ты…
— Я знаю, что идиотка, дура и всё остальное, что ты хочешь сказать, — зло оборвала его девушка.
На несколько минут воцарило молчание. Девушка молча смотрела в боковое окно, а Малфоя не волновало ничего, кроме дороги перед ним. Гермиона заметила, что он не пользуется никакой навигацией, но не была удивлена: наверняка он знает даже магловский Лондон как свои пять пальцев.
Спустя пару поворотов и светофоров они попали в пробку.
— Ну прекрасно, — раздраженно цокнул Малфой, массируя виски свободной от руля рукой.
Гермиона прочистила горло и напряжённо спросила:
— Что ж, тогда тебе не составит труда ответить на мои вопросы?
— Можешь спрашивать, что угодно, но я не обещаю отвечать, — пожав плечами, холодно предупредил Драко.
Гермиона в очередной раз закатила глаза. Она никогда раньше не замечала за собой такой привычки, но Малфой, видимо, раскрывает в ней новые грани.
— Тебе интересно, почему я бросилась под колёса, — начала девушка, скрестив руки на груди. — А я хочу знать, почему ты водишь машину.
Гермиона вопросительно взглянула на Малфоя, ожидая его реакции, но лицо Драко по-прежнему ничего не выражало, и девушка продолжила:
— Чем тебя не устраивает аппарация или камины на худой конец? Ездить за рулём и стоять в пробках — это же так по-магловски, как тебя еще не стошнило?
Язвительность в голосе девушки превысила терпимый уровень, и Малфой бросил на неё гневный взгляд.
— Я что, похож на того, кто станет перед тобой отчитываться, Грейнджер? Ты меня точно ни с кем не перепутала? Я тебе не Поттер и не Уизли, не забывайся.
Гермиона вздохнула: неужели нельзя просто ответить на вопрос? Да, он перед ней не обязан отчитываться, но раз уж они оказались в такой ситуации, то можно и поговорить. Девушка по сути ничего не знала о жизни Малфоя в последние два года после войны. Ей было известно, что его с матерью оправдали, но лишили всего имущества. Отец сидел в Азкабане и наверняка останется там до конца жизни. Драко, должно быть, работал в Министерстве, но Гермиона никогда его там не встречала. Сегодня она видела его впервые после слушания, на котором они с Гарри давали показания в защиту Малфоя и его матери.
Их машина медленно тащилась по центру Лондона сквозь вереницу других таких же невезучих автомобилей, иногда мимо проносились мотоциклисты, а Малфой закатывал глаза каждый раз, когда это происходило. Гермиона снова посмотрела на парня, в надежде завести хоть какой-то разговор, и боковым зрением заметила листы пергаментов, которые увидела, когда садилась в автомобиль. Каждый был полностью исписан убористым аккуратным почерком, но из-за темноты и расстояния девушка не могла прочесть текст.
— Что это? — заинтересовано спросила Гермиона и, убедившись, что Драко смотрит, указала перебинтованной рукой на заднее сидение.
Глаза Малфоя расширились, и маска безразличия слетела, как листва Гремучей ивы осенью. Гермиона заметила, что он крепче сжал руль и тяжело сглотнул, словно собирался с мыслями.
— Малфой, что это такое? — осторожно повторила вопрос Гермиона.
— Грейнджер, — тихо начал Драко.
Он устало потёр переносицу и закрыл глаза до тех пор, пока сзади ему не начали сигналить нетерпеливые водители. Парень тронулся и, вздохнув, продолжил:
— Я тебе расскажу, чем занимался последние два года, а потом попрошу кое-что сделать.
Голос Драко звучал очень напряженно, в нём не было прежнего холода. Это было так непривычно, что Гермиона, немного опешив, не стала задавать десятки вопросов, которые вертелись у неё на языке.
— Ты знаешь, что нас с матерью оправдали. Но это не всё. — Малфой прочистил горло, и Гермионе показалось, что он делится этим с кем-то впервые. Девушка затаила дыхание, боясь спугнуть.
— Меня обязали посещать психотерапевта, чтобы искоренить идеи о превосходстве чистокровных, — продолжил Драко. — Это, наверное, что-то вроде персонального курса по магловедению с упором на то, чтобы показать мне, что маглы не хуже волшебников. — Парень сделал небольшую паузу. — Как и их дети, которые владеют магией.
Сердце Гермионы пропустило удар, она растерянно уставилась на Малфоя. Парень, заметив это боковым зрением, ядовито усмехнулся:
— Да, Грейнджер, на первом же сеансе мне объяснили, почему использовать слово на букву «Г» неприемлемо.
— А машина? — еле слышно спросила девушка. Ей казалось, что она едет на пороховой бочке, которая не сейчас, так через секунду взорвётся.
Но на её удивление теперь парень был более спокоен и, не отрывая взгляда от дороги, хотя обстановка вокруг этого и не требовала, ответил:
— Одним из первых заданий было найти какое-то чисто магловское занятие. Я подумал, что вождение — это не так плохо, как, например, телевизор или компьютерные игры.
Гермиона была поражена познаниями бывшего слизеринца в магловских развлечениях, но девушке вдруг показалось, что он пытается отвлечь её от основного вопроса:
— Пергаменты, Малфой, — коротко перевела тему девушка и услышала недовольное цокание.
— Ты же понимаешь, что я не обязан перед тобой отчитываться? — холодно бросил Малфой, достав из бардачка пачку сигарет.
Гермиона усмехнулась, снова скрестив руки на груди:
— Малфой, ты что, настолько омаглился, что теперь и привычки их вредные перенимаешь?
— Не зарывайся, — в голосе парня прозвучали опасные нотки. Он приоткрыл окно, палочкой прикурил сигарету и сделал первую затяжку.
Повисла тишина. Гермиона чувствовала, что лучше оставить Драко в покое и дождаться, пока он сам не начнёт говорить.
Докурив сигарету, Малфой невербально испепелил окурок и нажал на педаль газа, из-за чего Гермиону немного вжало в спинку сидения. Пробка была позади.
— Это тоже было задание психотерапевта, — начал Драко, одной рукой плавно выкручивая руль влево. Даже это простое действие, была уверена Гермиона, можно было запечатлеть и отправить для какого-нибудь клипа, где нужны кадры с красивым парнем, пафосно ведущим дорогую машину. —И оно пока не выполнено. До тех пор я не могу устроиться на работу в магическом мире. Разве что идти к маглам, — язвительно произнёс Драко и черты его лица в миг ожесточились. — Раз волшебники забрали у меня всё и вышвырнули из своего мира.
Гермиона понимала его эмоцию.
Обида.
Девушка тоже в первое время после войны испытывала её. Головой она понимала, что, кроме них с Гарри и Роном, никто не смог бы справиться с Волан-де-Мортом, но поломанные годы юношества скребли на душе, не давая спать по ночам, и в голове Гермионы в такие минуты всплывал один единственный вопрос: «Почему?». Почему взрослые возложили ответственность за судьбу всей Англии на их юные и неопытные плечи? Почему война сломала столько молодых жизней?
Слова Малфоя не сделали ей легче, она не желала ему страданий. Девушка уже давно не испытывала к нему прежней ненависти. Скитания по лесам в поисках крестражей показали ей, кто их настоящий враг. Не мальчик, который вечно искал отцовского одобрения, а получал лишь испепеляющие взгляды. Не мальчик, который оскорблял Гарри и его друзей, потому что тот отказался пожать ему руку на первом курсе. И, конечно, не мальчик, который не смог поднять руку на Дамблдора и не убил в ходе войны ни одного человека.
Гермиона давно не испытывала к Драко ненависти. Наверное, жалость, но сейчас не смела показывать это, потому что знала, что такие, как он, этого не примут. Такие, как она сама.
Снова повисло молчание, Гермиона видела, что Малфой хочет ей что-то сказать, но словно не может найти в себе силы на это.
Ещё крепче сжав руль, словно они были в открытом море и он был его спасательным кругом, Драко, отрывисто выдохнув, напряжённо произнес:
— Я рассказал тебе то, что ты хотела знать. Теперь ты должна взять с заднего сидения пергаменты и прочитать их. Можешь ничего после не говорить, от тебя требуется только прочесть.
Тысячи вопросов вертелись в голове, но девушка не осмеливалась их задавать. Она повернулась назад и неловко собрала листы пергамента перебинтованными руками. Все листы были пронумерованы, так что ей не составило труда найти начало.
«Я уже с детства чувствовал, что что-то не так. Когда я родился, мать кормила меня молоком, а отец — убеждениями о том, что маглы — ничтожества. О том, что их дети, наделённые волшебным даром, называемые грязнокровками, не имеют право учиться вместе с чистокровными, не имеют права владеть волшебной палочкой.
На первом курсе на уроке зельеварения я увидел, как одна гриффиндорка порезала палец, когда крошила листья полыни. Рана начала медленно наливаться кровью, а меня шокировал её цвет.
Алый. Такую же кровь я видел у себя, когда разбивал колени, падая со своей первой метлы. Значит, её кровь была такой же, как та, что текла по моим венам.
Моё недоумение было настолько велико, что я в тот же вечер отправил отцу письмо. В нём я восторженно написал: «Папа, ты ошибся, я сегодня видел кровь одной маглорождённой, она никакая не грязная, она такая же красная, как и моя. Можно я буду дружить с ней?»
Через несколько недель начались рождественские каникулы, которые оставили на моей спине первые шрамы от плетей. Отец тогда сказал: «Для любителя маглов — магловское наказание». В голове вертелся один единственный вопрос, на который я никак не мог найти ответ.
За что, папа?
На летние каникулы я вернулся вторым по успеваемости. Отец сказал, что я ничтожество и не стою потраченного на мое воспитание времени.
По возвращении в школу он купил всей слизеринской команде по квиддичу и мне самые современные мётлы. В этот же год я попал в сборную на место ловца. Я убеждал себя, что это всё благодаря моему таланту, ежедневным летним тренировкам, но в глубине души знал правду.
Но не был готов к тому, что меня ткнут в неё, как котёнка в собственную лужу.
Это сделала та самая маглорождённая девчонка из Гриффиндора, чья алая кровь посеяла сомнения в моих детских убеждениях. Прилюдно она сказала, что я купил себе место в команде. Я тогда назвал её грязнокровкой, и не жалею об этом. Она ударила в самое больное место, туда, куда постоянно бил отец, унижая и втаптывая в грязь. Я хотел показать этой девчонке её истинное место, хотя сам и не верил, что в мире вообще есть какие-то места.
Я знал, что она потом плакала, но мне не было жаль её. Я тоже плакал в тот рождественский вечер, когда отец избивал меня розгами, а мать сидела в углу, зажмурившись и закрыв уши руками, чтобы не слышать мои крики. «Кровь за кровь», — тогда подумал я. — «Слёзы за слёзы».
Желание дружить с этой девчонкой как рукой сняло, я решил принять правила игры, к которой всю жизнь готовил меня отец. Когда стало известно о чудовище, нападающем только на маглорождённых, я направо и налево говорил, что она будет следующей. Она должна быть следующей, после всей той боли и унижения, что я перенёс из-за неё, у меня осталось лишь одно желание.
Я хотел, чтобы она страдала.
Сейчас это кажется ужасно глупым, но такова жизнь: покалеченные дети хотят калечить других.
Когда эта девчонка стала жертвой чудовища, я не спал первую ночь. Былая ненависть просто испарилась. В голове поселился страх: что, если она никогда больше не очнётся? И вдогонку шла другая мысль: это всё просто потому, что у неё другая кровь? Нечистая? Грязная? Но я же сам видел, что она такая же алая, как моя… Прошло много лет, а я до сих пор помню, что именно в ту ночь во мне укрепилось это чувство: что-то здесь не так.
Конечно, она очнулась, и всё вернулось на круги своя. Девчонка перестала меня интересовать, весь следующий год я лишь цеплялся к её друзьям, пытаясь стать лидером в своей компании. Каждая удачная шутка в сторону гриффиндорцев делала меня значимым, меня хлопали по плечу, давая то, что я так ждал от отца: одобрение. Сейчас я понимаю, что это было лишь подростковое соперничество и не более того.
Под конец года случился инцидент, который выбил меня из колеи. Эта несносная девчонка, которая вечно защищала своих дружков, разбила мне нос. Девчонка, которая, казалось, могла только зубрить и читать, делать домашнее задании и подскакивать с поднятой рукой на занятиях, дала мне отпор.
Я стал её уважать, потому что до этого никто из сверстников не осмеливался сделать что-то против моего слова. Своими поступками она врывалась в мой мир, переворачивая его с ног на голову. Сейчас я понимаю, насколько смелая она была. Она никогда меня не боялась, хотя я делал всё, чтобы меня страшились и уважали окружающие. Так, как меня учил вести себя отец.
Летом перед следующим учебным годом на чемпионате по квиддичу мой отец вместе с другими чистокровными (я так и не понял, чем же они лучше остальных) решили показать остальным членам общества, кто на самом деле повелевает миром. К тому времени я уже усвоил одно правило: я принадлежу, хоть и не по своей воле, к этой выдуманной элите, и мне никуда от этого не деться. Мы не выбираем семью, в которой родились, а я к тому же не мог выбирать взгляды, которых хотел бы придерживаться.
В тот вечер эта кучка чистокровных с бредовыми идеалами хотела показать маглам их место. Они искали маглорожденных, и я знал, что единственное, что могу сделать, — это найти и предупредить её. Ту, которая никогда ничего не боялась. Ту, которую по велению отца я должен был ненавидеть, но никак не мог найти для этого повода.
А я правда хотел её ненавидеть, ведь так было бы проще. Но я не искал лёгких путей.
Весь четвёртый курс слился в один большой ком из-за Турнира. Я помню, как один из профессоров превратил меня в хорька. Тогда это казалось невероятным унижением, но было то, что принесло гораздо большую боль. Я тогда сказал профессору: «Мой отец узнает об этом». Это вырвалось скорее по привычке, и я даже усмехнулся: даже если отец узнает, ему будет всё равно. Возможно, это лишь добавит шрамов от плетей, ведь я всем показал, что Малфои могут быть слабыми, что с Малфоями можно так поступать.
Было невыносимо осознавать эту беззащитность, понимать, что никто не встанет на твою сторону, даже собственный отец, не говоря уже о друзьях, если их вообще можно так назвать.
В тот же год я увидел девушку, о которой так много писал, на Святочном балу. Она уже не была девчонкой. Моя пара на тот вечер сказала: «Мерлин, это точно Грейнджер?», а одна из пуффендуйских третьекурсниц восторженно пропищала: «Какая же она красивая!»
Да, в тот вечер она была чертовски красива. Я написал её фамилию, потому что решил, что смысла скрывать уже нет. Это всегда была Гермиона Грейнджер, девушка, которая с первого знакомства вызывала во мне столько эмоций и никогда — безразличие.
К уважению добавилась симпатия, ведь в тот вечер я впервые увидел, что она красива. И даже неважно, как лежали её волосы и какое на ней было платье. Она будто светилась изнутри.
В конце того года возродился Волан-де-Морт, и моя жизнь словно разделилась на до и после. Если до этого мне казалось, что что-то не так, то теперь я чувствовал, что не так абсолютно всё. Когда я узнал от матери, что Темный Лорд — полукровка, диссонанс в моей голове по поводу маглорожденных достиг пика. Как этот выродок мог держать в страхе и заставляться прислуживать чистокровных волшебников Англии? Как человек, хотя я сильно сомневаюсь, что он был человеком, с магловской кровью в своих жилах мог указывать другим их место, решать, достойны ли они жизни?
Волан-де-Морт тем летом поселился в нашем поместье. Я старался не выходить из комнаты, чтобы случайно не столкнуться с ним. Только потом я узнал, что если бы был нужен ему, то он достал бы меня из под земли. Но я для него был бесполезен. Тогда.
Перед отъездом в школу отец меня предупредил, что я должен буду стараться заслужить доверие нового хогвартского профессора и всячески поддерживать легенду о том, что Темный Лорд не вернулся, а Поттер просто лжёт. Конечно, папаша приправил указание угрозами на тему того, что он со мной сделает, если я вдруг осмелюсь ослушаться.
Этот год был обычным, я просто делал то, чего ждал от меня отец, в надежде, наконец, заслужить его расположение. Когда следующим летом его посадили в Азкабан, я испытал настоящий страх, который не посещал меня до этого.
Всё, что я знал, всё, чему меня учили, рухнуло. Отец, которого я не любил и в последние годы даже не уважал, ещё ниже упал в моих глазах, оказался слабаком, которого обдурила кучка подростков. В тот момент я окончательно запутался, не понимая, кто прав, кто виноват, где ложь, а где истина. Внезапно я оказался главой семейства, которое ещё вчера входило в круг приближённых к Темному Лорду, а сегодня боится быть выгнанным из собственного поместья.
Я ожидал, что Волан-де-Морт теперь направит свой взор на меня, ожидал, что он заставит меня исправлять отцовские ошибки. К тому моменту я уже решил, что сделаю всё, что он просит, потому что только так смогу защитить мать. Я был готов голыми руками убивать маглов, пытать грязнокровок, делать всё, что он прикажет, лишь бы он и пальцем не прикоснулся к ней. Конечно, это было только в моей голове. Юношеский максимализм, или как это называют. На деле я не мог ничего. Но понял это гораздо позже.
Конечно, я принял метку. Более того, среди однокурсников я кичился этим, пытаясь убедить самого себя в том, какая это честь. Какая честь выполнять специальное задание, которое он дал мне. Первое время я думал, что способен на это, плёвое дело, всего лишь убить самого сильного волшебника последнего столетия. Но, когда от теории перешло к практике, я понял, что мне конец. Моей матери конец.
Все мои планы рушились, под меня начал копать Поттер. Я стал плохо спать, меня мучили кошмары, в которых Волан-де-Морт убивает мою мать на моих глазах, а я ничего не могу сделать. Я просыпался от собственных криков с мокрой от пота и слёз подушкой и ненавистью к себе. Я ненавидел эту слабость, не мог вынести свою беспомощность. Мысли о том, на чьей стороне правда, теперь казались детским бредом, потому что правда уже не имела значение. Только власть и сила, они решали всё. И не в мою пользу.
Я не позволял, чтобы кто-то видел меня в подобном разбитом состоянии, ведь способность держать лицо в минуты боли и отчаяния — это тот урок, который я усвоил от своего отца на всю жизнь. Твои слабости могут использовать против тебя. Держи их при себе. Но Поттер однажды застал в ту минуту, когда маска дала трещину, когда я рассыпался на части не ночью после кошмара, а при свете дня в заброшенном женском туалете. У нас завязалась драка, и я мечтал, чтобы он убил меня. Чтобы всё это закончилось. Чтобы больше не нужно было бояться за мать, за себя. Я к тому времени уже не страшился смерти, но мысль о пытках ужасала, потому что я знал, что это было бы слишком милосердно — просто умереть от рук Волан-де-Морта.
Я боялся, что он будет пытать меня, пока я не сорву голос от крика, пока не выблюю свои внутренности, он убьёт мать на моих глазах, залезет в мою голову и убьёт каждого, кто был мне когда-то дорог. Я знал, что он всё это воплотит в жизнь, если я не выполню его задание. Поэтому в тот момент я мечтал, чтобы Поттер убил меня.
И когда моя грудь покрылась глубокими резаными ранами, когда кровь хлынула на мокрый кафель, а сознание начало мутнеть, я впервые за долгое время почувствовал облегчение от того, что для меня наконец-то всё закончилось, больше не будет страха, не будет кошмаров по ночам. Но я не умер, и проплакал всю ночь в лазарете от того, что самое страшное ещё впереди.
В тот день, на который было запланировано вторжение Пожирателей в замок, я ничего не ел, потому что не хотел от страха выблевать свой завтрак под ноги Дамблдора, когда приду его убивать.
Я помню свои мысли, когда мы стояли вдвоём на Астрономической башне. Я поймал себя на том, что не понимал, почему должен убить его. Стоя с направленной на обезоруженного профессора палочкой, я думал лишь о том, что не могу лишить человека жизни. Я уверен, произнеси я тогда заклинание, ничего бы не вышло. И тогда я понял, что не сделаю этого: осознавая все последствия, я не убью Дамблдора.
Тогда я вышел сухим из воды, ведь Снейп сделал за меня грязную работу. Волан-де-Морт не был доволен мной, но и не стал подвергать пыткам, потому что задание было всё-таки выполнено. Отец вернулся из Азкабана, но уже не был собой. Это был уже не тот властный Люциус Малфой, который одним взглядом мог заставить меня умолкнуть. Он превратился в жалкого прихвостня, который боялся лишнего слова сказать при хозяине.
Мне больше не давали никаких заданий, Волан-де-Морт явно разочаровался в моих способностях. Это было только на руку, ведь у меня не было цели выслужиться перед ним. Я ходил в рейды, делал вид, что принимаю активное участие в пытках, а на самом деле блевал в ближайших кустах от вида выпотрошенных маглов и грязнокровок. К счастью, никто не проверял мою палочку, потому что никому не было до меня дела.
Кошмары не прекратились, я по-прежнему видел, как мать умирает у меня на руках раз за разом, потому что угроза не миновала. Каждое утро я просыпался с мыслью, что сегодня точно всё покатится к чертям.
Так однажды и произошло. В тот день мать поднялась ко мне в комнату и сказала, что егеря привели какую-то троицу: рыжего парня, грязнокровку и парня с опухшим лицом. Меня попросили опознать пленников, ведь мы ровесники, а значит я должен был видеть их в Хогвартсе. Я моментально пожалел о том, что позавтракал, ведь знал, кого увижу. Дорога от спальни до зала — ровно столько времени у меня было, чтобы решить, что я скажу. Сдам их или нет.
Внешний вид троицы, конечно, оставлял желать лучшего, они долго прятались по лесам по словам егерей. Что произошло с лицом Поттера, я даже представить не мог, но не было сомнений, что это дело рук Грейнджер. Отец, как умалишенный, повторял: «Это он или нет?». Я, так и не решив, что ответить, бормотал что-то несвязное: не знаю, вроде да, не уверен, может быть.
Ситуация приобрела новый поворот с появлением Беллатрисы. Она увидела какой-то меч, который якобы украл Поттер. Белла отправила его и Уизли в темницу, а Грейнджер оставила, чтобы получить ответы на свои вопросы.
Этот день добавил моим снам ещё сцен для кошмаров. Я до сих пор по ночам слышу её разрывающие глотку крики, вижу её изнеможённое тело, лежащее по центру одного из залов в Мэноре. Я помню, как стоял в углу и не мог пошевелиться, не мог отвернуться, чтобы не видеть этого. Руки тряслись так, что палочка едва не упала на пол.
Я видел пытки десятков маглов, но всё это было не то. Совсем иное, когда ты знаешь человека, который теперь извивается в агонии перед тобой на полу. Когда это девчонка, которая изводила тебя и доводила до белого каления, но, кажется, это было в прошлой жизни.
Девчонка, которая кружилась на балу в красивом платье, теперь задыхается на полу в твоём доме.
Девчонка, которая привлекала тебя и вызывала уважение, теперь рыдает и просит сжалиться.
Девчонка, которая умнее всех своих сверстников, умнее тебя, теперь истекает кровью на мраморные полы.
И эта кровь не грязная. Она такая же алая, как тогда, на первом курсе.
Я словно вернулся на семь лет назад. Только тогда она случайно поранилась, когда нарезала полынь, а теперь на её предплечье вырезают «грязнокровка».
В тот момент я понял, что на самом деле грязная кровь у меня. И у Беллатрисы. И у отца. И у матери, что уж скрывать. У всех, кто причиняет боль людям и позволяет причинять.
У всех, кто ничего с этим не делает.
Мне хотелось, чтобы на месте Грейнджер оказался я, потому что казалось, что смотреть на это гораздо больнее, чем самому чувствовать эту боль.
Потом началась суматоха: откуда-то появились Поттер и Уизли, золотой мальчик отобрал мою палочку, и они, забрав Грейнджер, исчезли. Я, ни слова не сказав, ушёл в свою комнату и просидел там до утра.
Через несколько недель началась битва за Хогвартс. Я прибыл туда с родителями, четко зная, что хочу, чтобы Поттер победил, чтобы он закончил бесконечный террор.
Так и произошло, не буду описывать эти события, их знает наизусть каждый волшебник в Британии.
Что было после? Кошмары не кончились, в них всё так же мать умирала у меня на руках, а Грейнджер корчилась на мраморном полу. Слушания, пожизненное в Азкабане для отца, оправдание для нас с матерью. Замороженные счета, лишение всех прав на поместье и квартирка в магловском районе Лондона. Ну и, конечно, еженедельные сеансы с Вами.
Вам этого достаточно? Достаточно я исповедался?
Если нет, то мне плевать, не напишу больше ни строчки, это было чертовски больно.
Д. М.»
Гермиона подняла заплаканные глаза. Она не заметила, как они приехали, Малфой смотрел в боковое зеркало и затягивался очередной сигаретой. Увидев, что девушка закончила, он выкинул окурок в окно, словно забыв о магии, и дрожащими руками начал собирать лежащие на её коленях листы пергамента.
— Драко, я… — После прочитанного у Гермионы язык почему-то не поворачивался назвать его по фамилии.
— Ты не обязана ничего говорить, — холодно прервал Малфой. Он не мог контролировать своё тело, но всё ещё пытался сохранить контроль над голосом. — Это было моё последние задание, исповедь перед кем-то из прошлой жизни. Поттер, Уизли, да хоть Макгонагалл. — Драко устало провел по лицу ладонями. — Главное требование — сделать это лично: или прочитать самому, или дать прочитать при мне.
Гермиона открыла рот, чтобы что-то сказать, но Малфой опять перебил её:
— Ничего личного, Грейнджер, ты просто первая попалась под руку, а мне хотелось поскорее отвязаться от этого задания и начать искать работу.
Девушка не верила ни единому его равнодушному слову. Она отвернулась к окну, пытаясь переварить прочитанное. Гермиона догадывалась, что Малфою несладко жилось все эти годы, но она никогда не задумывалась, что внутри него велась такая борьба. Для неё он всегда выглядел как высокомерный папин сынок, который не имеет собственного мнения. Сложно было поверить в то, что в Драко на самом деле не презирал грязнокровок, но сейчас у неё не было причин сомневаться в этом. Письмо было таким искренним и наверняка болезненным для него. Снова посмотрев на его резкий профиль: сжатые от напряжения зубы, глаза смотрящие строго прямо — Гермиона подумала о том, насколько тяжело ему было позволить ей узнать его истинную сущность. Ту часть его души, которая так же, как и она, не понимала, почему чистокровные ненавидят маглорождённых. Девушка вдруг подумала, что Гарри — не единственный мальчик с разрушенным детством, что есть и другой парень, лишённый обычного человеческого тепла. Поттеру ещё повезло: у него были друзья, которые жалели его и всегда были готовы прийти на помощь.
Драко при живых родителях был сиротой. У него не было друзей, не было тех, кто помог бы ему увидеть истину и выбрать правильную сторону.
Гермиона смахнула снова накатившие слёзы перебинтованной рукой.
— Драко, послушай. — Парень резко посмотрел на неё, но она больше не испугалась, потому что знала, что вся его колкость — это попытка защититься. — Нет, Малфой, дай мне сказать.
Драко закатил глаза и равнодушно уставился на девушку, скрестив руки на груди. Его челюсти по-прежнему были крепко сжаты, не позволяя Гермионе обмануться.
— Это не твоя вина. Отец тебе не оставил выбора, ты всё делал правильно.
— Правильно? Думаешь, ты знаешь, что правильно? Ты ни хрена не понимаешь, Грейнджер.
Малфой вылетел из машины, хлопнув дверью чуть резче, чем требовалось. Гермиона глубоко вдохнула, на мгновение прикрыв глаза, и последовала за парнем. Драко стоял к ней спиной, засунув руки в карманы джинс, прямо напротив невзрачного кирпичного здания, в котором располагалась больница Святого Мунго. Вокруг сновали маглы, и Гермионе прошлось постараться, чтобы протолкнуться к парню.
— Тогда объясни мне, — тихо произнесла Гермиона, но была уверена, что Малфой её слышит. Он по-прежнему стоял к ней спиной.
— Вы такие славные. — Голос Драко был приторно сладок, но это не обмануло девушку: парень повернулся, и его взгляд обдал холодом. — Вот это добро. — Он указал одной ладонью в правую сторону, а затем другой — в левую. — А вот это зло. Те, кто творят добро, хорошие, а те, кто зло, — плохие. Но это всё херня, Грейнджер. — Малфой ткнул в сторону девушки пальцем. — Не бывает идеально хороших и отвратительно плохих. Хорошие люди могут творить ужасные вещи, а плохие — совершать добрые дела.
— К каким ты относишь себя? — неловко спросила Гермиона, пронзительно посмотрев Драко в глаза.
— Это решать не мне. Но я знаю, что сволочами бывают и те, и другие.
Девушка задумалась: кого он имел в виду? Снейпа? Амбридж? Дамблдора? Своих родителей? Или Гарри и Рона? Гермиона поёжилась: без обогревателя в машине холод от заклинания снова начал распространяться по телу девушки.
— А Волан-де-Морт?
— Он не человек, — бросил Драко и, развернувшись, подошёл к пыльной витрине и что-то негромко сказал манекену в зелёном нейлоновом фартуке. — Пойдём, Грейнджер. Действие заклинания скоро кончится.
Гермиона, вздохнув, последовала за Малфоем и прошла сквозь стекло.
Приёмная была такой же, какой девушка запомнила её в прошлый раз: светлая и чистая. Ряды стульев заполняли волшебники, и Гермиона сразу же отвернулась: у одного мага левая сторона лица была чем-то обожжена до самых костей.
Драко, который в это время уже успел переговорить с дежурной целительницей, подошёл к девушке.
— Нам в ту дверь. — Малфой указал в нужном направлении, и девушка поморщилась: в поле зрения опять возник колдун с изувеченным лицом.
Это, естественно, не ускользнуло от взгляда Драко. Он усмехнулся:
— Что, Грейнджер, неприятно смотреть? Ничего, в первый раз так всегда. Я быстро привык.
Гермиона проглотила образовавшийся в горле ком, двинулась за Малфоем в сторону нужной двери и вдруг резко остановилась.
— Подожди, у меня же нет палочки! Как они идентифицируют мою личность?
Драко повернулся к девушке и усмехнулся:
— Ты героиня войны, Грейнджер. Тебе не нужны никакие удостоверения, тебя знает каждый сквиб в Англии.
Гермиона закатила глаза и толкнула дверь, пройдя мимо насмехающегося Малфоя.
Как и ожидалось, у неё не было ничего серьёзного. Раны на коже были не глубокими, их обработали бадьяном и даже не стали накладывать повязки. Диагностированное сотрясение не поддавалось быстрому лечению даже в волшебном мире, поэтому девушке прописали необходимые зелья и покой.
Они вышли из Мунго, когда уже стемнело. Драко снова закурил сигарету, и Гермиона задумалась над тем, как часто он делает это в обычные дни.
— Иди в машину, здесь холодно.
Гермиона коротко кивнула и, сев на переднее сидение, попыталась как можно мягче закрыть дверь, потому что была уверена, что сильное хлопанье бесит таких людей, как Малфой.
В голове чувствовалась тяжесть, прежней боли не было, но и заклинания Драко перестали действовать: нельзя было всё время их использовать, это мешало естественному восстановлению.
Через пару минут парень присоединился к ней, закрыв за собой дверь ещё тише, чем Гермиона ранее, и выразительно посмотрел на девушку. Бывшая гриффиндорка хмыкнула и, скрестив руки на груди, отвернулась к своему окну.
Они молчали всю дорогу до дома Гермионы. Малфой был расслаблен, но в то же время сосредоточен. Казалось, только он так умел. Девушка больше не хотела перепалок, она очень устала и просто хотела домой. Драко, она думала, наверняка чувствовал то же самое.
Когда машина остановилась на обочине у дома Гермионы, было уже совсем темно. Девушка отстегнула ремень безопасности и вышла из машины, пробормотав:
— До свидания, Малфой, спасибо, что отвёз домой.
Она почти бегом устремилась к входной двери, как вдруг услышала звук открывающегося автомобиля.
— Погоди, Грейнджер.
Гермиона остановилась, но не повернулась. Она не хотела встречаться с ним взглядом. Всё, что она хотела, — это залезть под душ и смыть с себя весь этот день.
— Прости, что набросился, я просто не был готов с кем-то это обсуждать.
Девушка развернулась и поймала усталый взгляд. Малфой в который раз потёр переносицу, прикрыв глаза.
— Ты не должен справляться с этим один. Я просто хочу помочь.
— Я знаю, Грейнджер, я знаю.
И он, не попрощавшись, сел в машину, и, резко нажав на педаль газа, унёсся прочь, словно это могло избавить его от воспоминаний.
***
Гермиона проснулась от назойливого стука в окно. Она накрыла голову подушкой, спросонья думая, что это соседи решили с утра пораньше просверлить очередную дырку в стене. Немного придя в себя, девушка осознала, что это сова.
− Да иду я, иду! − недовольно проворчала Гермиона, скинув одеяло и ступив босиком на холодный пол. Времени искать тапки не было: сова, не переставая, стучала когтистой лапкой в окно, и этот звук ужасно раздражал сотрясённый мозг девушки.
Отвязав письмо, Гермиона дала птице совиное печенье и ждала, что та сразу же улетит. Но животное удобно уселось на подоконнике, явно планируя улететь только с ответом.
Девушка вздохнула и, развернув письмо, уселась за стол.
«Здравствуй, Грейнджер.
Надеюсь, тебе лучше и ты теперь всегда носишь с собой палочку. У меня до сих пор эта история в голове не укладывается.
Если тебе интересно, то я окончил курс психотерапии и больше не опасен для общества. Мамаши снова могут выпускать своих детей на улицу одних. Я уже послал своё блестящее резюме в Министерство, но они наверняка пошлют меня. В любом случае я теперь свободный человек.
Не знаю, зачем пишу тебе это, но всю неделю, я думал над тем, что ты сказала. Я всю жизнь был один. Даже когда находился в кругу фальшивых друзей, я всё равно был один. Мне было тяжело делиться пережитым с кем-то, потому что думал, что слабости обязательно будут использовать против тебя, а значит их нужно тщательно скрывать. Я выворачивал душу наизнанку на сеансах с психотерапевтом, и даже с ней мне это давалось с трудом, что уже говорить о других людях.
Я сказал, что окончил курс, но всё равно продолжу ходить на терапию, потому что мне не стало лучше. Я не сплю по ночам, вижу те же кошмары, что и три года назад. Но целительница сказала, что я могу стать нормальным, могу стать счастливым. Даже писать это слово странно, я совсем не помню, как это чувствуется.
Она сказала мне, что я должен начать выстраивать отношения с людьми. Я думал написать Забини, Нотту или Паркинсон, но они наверняка сломлены своими родителями не меньше моего. И тогда я подумал о тебе.
Это может показаться странным, но ты и так залезла ко мне в душу, прочитав это письмо. И тем более ты теперь знаешь, как я на самом деле к тебе относился, поэтому как насчёт чая в следующий вторник? Или кофе? Или что ты там пьёшь. Место можешь выбрать сама.
Я знаю, что причинил тебе много боли, и ты можешь не согласиться, но знай, что я готов меняться.
Решать тебе.
P.S. Дракон не улетит, пока ты не напишешь ответ.
Д. М.»
Гермиона усмехнулась, покачав головой. Малфой может и изменился, но его снисходительная манера осталась при нём.
Место можешь выбрать сама.
Девушка откинулась на стуле, вытянув ноги, и уставилась в потолок. Она много думала всю эту неделю о том, что прочитала в машине у Малфоя. О том, как слепа она была и что Драко был прав: не бывает ни добрых, ни злых людей, все совершают и плохие поступки, и хорошие. Вопрос лишь в том, каких ты совершаешь больше.
Гермиона улыбнулась чему-то в своей голове и, выпрямившись, потянулась за пером.
