Последний танец.

      На скале было холодно. Гарри прогуливался по всем окрестностям выпуская пар, после ссоры с Роном. Кроме камней и одиноко стоящей палатки вдалеке ничего не было. Лишь тусклый свет из палатки был неким маячком, что так и манил его вернуться назад. Точнее, не он, а она. Он оставил Гермиону одну в палатке, совесть его конечно сжирать начала в последние моменты. Он не знал, как поддержать ее. Рон ушел, оставив их один на один, как же ему хотелось врезать своему другу за это и самого себя, за то, что вовремя не смог поддержать друга и прекратить их ссору. Но больше всего он хотел врезать ему после слов касающиеся Гермиону с родителями. Ох как руки то чесались, намылить ему личико. Но он держался ради нее, что просила их успокоиться. Он сдержался, Узлы нет.       — Рон, Гарри! Успокойтесь прошу — Гермиона оттаскивала Гарри подальше от Рона. — Прошу… — Голос предательски дрогнул.       В груди Поттера все сжалось, не давая набрать в легкие больше воздуха. Она дрожала, она мать его за ногу, дрожала. Они напугали ее. Рон сверлил ее взглядом, он быстро схватил рюкзак, снимая с себя медальон. И обратился к его Гермионе.       — Ты с ним? — Его глаза пылали яростью и еле заметным отблеском надежды на, что-то от нее.       — Рон я… — Она взглянула на Гарри, тёплым взглядом, говорящий о том, что будет с ним ибо нужна помощь, ему, Гарри.       — Все понятно. Я видел вас, той ночью. — На лице Уизли проявилась улыбка, полная отчаяния и разочарования в Гермионе. Ее глаза округлились. Но она лишь промолчала. Просто отпустила голову и не стала ничего делать. Но в последние секунды, она подорвалась с места, крича Рону о том, что «даже если и было, тебя это не касается».       Гарри же сейчас не знал, что сказать, что ответить и как поддержать. Особенно после ее слов о том, что в ту чудесную ночь. А ведь было, лёгкое соприкосновение губ, как лёгкая пелена, что согревала теплом. Как-то все странно это вышло. Их всегда тянуло друг другу. Но те яро отрекались от своих истинных чувств. Порой, Поттера это душило, не давая полной грудью дышать. Он сделал шаг, два, пиная маленький камушек, что отлетал на пару сантиметров. Он остановился, прислушиваясь. Тихие всхлипы, девушки, что так больно резали его сердце. Гарри двинулся в сторону палатки, прошел к своему креслу, пристально смотря на Миону, что сидела на ступеньке поджав ноги к груди.              Приятная мелодия заиграла с маггловского радио.       В глазах его светился маленький огонек, пришла идея немой поддержки. Он медленно направился в сторону девушки, с кучерявыми волосами, что были завязаны в хвост. Она вникала в суть текста песни, немного отвлекаясь. Не смотрела. Да, Гарри узнал эту песню. Oh Children. Он слушал ее, когда на душе было тяжело. Это песня словно была спасательным якорем. И первое, что пришло в его голову так это пригласить ее на танец, чувственный, успокаивающий танец, дабы хоть как-то помочь ей, Мионе, что отдавала всю себя для них с Роном.       Шаги были неуверенными, медленными, словно боясь спугнуть ее. Он все медленней подходил к ней, а она и бровью не повела. Горькое хмыканье.       — Как ты думаешь. — Прозвучал голос Гермионы. — Он вернётся?       Он пару секунд молчал, всматриваясь в каждую частичку ее лица, дабы понять, что ей сказать, чтоб не сделать еще хуже. Он присел рядом с ней, приобнимая за хрупкие плечики, что несли на себе тяжкий груз. Он обнимал ее и тихо прошептал.       — Я думаю, он придет. — Это фраза заставила Грейнджер дрогнуть, она взглянула в зелёные глаза Гарри, в которых читалась ласка и… любовь? Он точно не знал. Но знал одно, он ее любит и уже никак не сможет отречься от этих чувств.       А песня все играла, достигая уже своей середины. Мальчик-который-выжил, встал с места, повернувшись лицом к девушке, что заставляла его сердце бешено биться и протянул свою руку, приглашая на танец. Миона пару секунд смотрела на его руку, притупив взгляд, затем мило улыбнулась, отвечая на его призыв к танцу. Он втянул ее в самую середину их убежища, положил руку на талию, прижимая к себе и медленно ввел в легкий танец. Шаг, поворот, шаг, шаг, кружение. Гермиона улыбалась, иногда выдавая звонкий смех. Он улыбался тоже. Он готов ради нее на все. Ради ее улыбки. Ради ее смеха. Танец — стал лучшим подарком для Гермионы в этот темный вечер, в котором она была счастлива, улыбаясь самой яркой улыбкой, заливаясь самым игристым смехом.       Шажки были неумелыми, робкими и одновременно чувственными, быстрым, а движения иногда были бессмысленным. Беспорядок в танце, смешил ее больше всего, от того как Гарри пытался кружится как девушка, как вел ее, нагибая в разные стороны, то вправо, то влево. Они кружились в нежном танце, обнимая друг друга. В какой-то из моментов, лицо Мионы стало серьёзным. Она прикрыла глаза, приближаясь к лицу Гарри и оставляя лёгкий поцелуй на его нежных губах. Боже, это было чудесно, это было неописуемо, для него, для нее.       

***

      — Гарри, что вы делали с ней в последние минуты? — Прохрипел Рон. — Ну, после того как вас обнаружили и я ушел.       — Я подарил ей последний танец… — Склонив голову проговорил Гарри.       Битва окончена. Свет освещал полуразрушенный Хогвартс, все были рады победе, но какой ценой? Они потеряли всех близких. Родных. Любимых. Они потеряли ее, еще до завершения битвы. Она не с ними, она не рада, она не плачет, она не дышит.       — Гарри… я — Рон пытался, что-то сказать, но он не слушал. Он сломал бузинную палочку, бросая ее с куда-то. И ушел.       Он оставил Рона стоять пинать камни около какой-то разрушенной стены, а сам направился в сторону Черного Озера. Взгляд был пустым, бесчувственным. Словно вновь у него забрали огромный кусок его души. Без ее звонкого смеха, улыбки, что была дороже миллионов галеонов, без ее зубрежного шепота, без ее злого взгляда… без нее. Все было не так. Он не хотел этого, он не хотел, чтобы ее не было рядом с Джинни, Роном, Джорджем, Луной, с ним.       Гарри словно потерял себя, не только частичку души, но и всего себя. Как было поздно все возвращать назад. Он не увидит ее медовых глаз, он не увидит ее пышных волос, что делали ее одуванчиком, он не увидит ее мелких веснушек на щечках и носике, ее улыбку, он не увидит ее недовольный взгляд, да любой взгляд. Он не увидит ее больше никогда.       — Поттер. И ты тут? — Драко стоял прислонившись головой к стволу дерева, рассматривая водную гладь.       — И ты тоже. Спасибо Малфой.       — Собственно за, что? — Парень наконец-то взглянул на него, его глаза были полны такого же отчаяния, что и у самого Гарри.       — За то, что помог мне ее спрятать, за то, что стоял с нами на одной стороне и играл двойную роль как профессор Снейп. — Он повел плечом, поправляя очки. — Но больше всего за то, что ты пытался спасти и ее, и меня.       Драко ничего не ответил, тихо хмыкая ему в ответ. В глазах его, цвета грозного неба, скопились слезы. И все же одна упала, разбиваясь об оземь. Пальцами правой руки, он чесал предплечье левой. Гарри понял, что так он пытается избавиться от ненавистной ему метки.       — Ты ведь помнишь тот день? — Голос Драко дрогнул. Он впервые позволял себе проявить рядом с Поттером слабость.       — Помню. Всегда буду помнить.       — Я тоже. Никогда не забуду ее крик и то как меня приковали к стулу… я пытался. Правда, пытался. Поттер, она… Она так страдала, я так хотел… — Он согнулся, садясь рядом с Гарри.       — Я знаю. Я знаю Малфой. — Гарри похлопал его по плечу, по лицу все также лились слезы.       Двое парней, что терпеть не могли друг друга ранее, пускали слезы по одной.

***

      Он не стал возвращаться в Нору. Не стал возвращаться на площадь Гриммо. Не стал. Местного этого он снял квартиру магической части Лондона. Которую хотела Гермиона. Она часто ему рассказывала об этой квартире. На стенах ее и его фотографии на пару с Роном. Пару колдографий где она улыбается. Он прошелся пальцами по колдо, в которой она улыбалась во время того, как Джордж и Фред выпускали фейерверки, протестуя против Амбридж. Улыбка яркая, глаза искрятся, она смеётся. Он горько улыбается. Прошло два года, а он все ещё тоскует. И все ещё помнит тот день.       Гарри отчётливо помнил день их последнего танца, последней ее улыбки, последнего звонкого смеха. Он помнит последние прикосновение к своим губам, вновь. Они напали на них, обнаружив. Егеря их обнаружили, вырубив моментально. Он не помнит как он очнулся в Малфой — Мэноре с привкусом крови на языке, он не помнит как он выбрался с подвала Мэнора, он не помнит как направил какое-то заклинание в Беллатрис. Не помнит как он убил какого-то мужика, что возвышался над ее тело. Не помнит как убил тётку Драко. Не помнит, как Добби с Драко перенеслись с ним и Гермионой на руках подальше от Мэнора. Но он помнит пронзительный и мучительный крик Гермионы сквозь сон, он помнит ее бездыханное и полуголое тело, что истекало кровью. Обезображенное тело, все в крови, в ранах от Сектумсемпры. Он помнит шрамы на ее предплечье. «ГРЯЗНОКРОВКА». Клеймо, что осталось с ней даже в загробном мире. Он помнит, медовые и родные глаза, что больше не искрились радостью и желанием узнать все больше и больше. Они не горят. Он помнит ее бледное тело на своих руках, как он пытался спасти ее, но было поздно. Она умерла. Он помнит свой душераздирающий крик, помнит как руки были в ее крови, вперемешку с песком. Помнит как умолял Драко, перенести их туда, где безопасно, туда где никто не найдет ее тело до окончания битвы. Он помнит, ее измученное тело, пустые глаза, застывшие в немом ужасе. Он этого не забудет. Он не забудет как из-за одних предрассудков, какого-то еблана, он потерял все, что могло бы у него быть. Но самое главное, он потерял ее. Ту, что даровала ему улыбку на протяжении всего обучения в Хогвартсе. Ту, что заставляла его чувствовать себя нужным. Ту, что всегда останется в сердце и в памяти.       Он навсегда запомнит свою первую любовь.        Гермиону Грейнджер.