***
Она больше не может называть его Сауроном даже в мыслях. Халбранд спит за письменным столом. Свеча тихонько тлеет, разгоняя тьму в каморке, и вокруг разбросаны рваные бумажки, исписанные острым почерком. Галадриэль пытается разобрать хоть одну строчку, но она лишь гостья в чужом сознании, эти записки предназначены не для её глаз. Магические изыскания? Что за заклинание он так отчаянно пытается создать? Тьма, смолистая и густая, окутывает замыслы, и эльфийка брезгливо отдёргивает руку от бумаг. Ей нечем разбавить чужие чернила. Очередной сон. И всё же она почти уверена, что наяву Халбранд соскользнул в забытье за этим столом. Она присаживается на стул рядом. Пальцы жжёт от того, как сильно хочется коснуться тёмно-русых кудрей, ласковым жестом разбудить, поймав сонный взгляд кошачьих глаз. Галадриэль не может себе этого позволить. Она тянется к эмоциям Халбранда и почти безошибочно находит сожаление, раскатистые, болезненные, мощные волны. Она копнула бы глубже, но страшится того, что может вскрыться гнойным нарывом. Он поднимает голову и смотрит на неё. Взгляды пересекаются как клинки, убийственно и безрассудно. — Понравилось бывать в моих снах? Шпионишь? — Больно надо, — она фыркает. — Не знаю, как это работает. Если бы знала, то воспользовалась бы. Он кивает, смотрит слишком серьёзно, без тени привычной иронии. — Я бы мог разобраться, но не хочу. То есть… Было бы неплохо тебя видеть время от времени. Но не собираюсь лишаться крупиц твоего доверия. Если они вообще есть. Халбранд не лжёт, его кристальная правда сливается с её мыслями. Наконец, его разум прозрачнее, чем вода у берега моря: он действительно раскаивается в том, что её брат мёртв; и он действительно хотел бы стать лучше; и он жалеет о своей полуправде. «Я сделала тебя человечнее? Ты сделал меня мягче? Надолго ли?» Она ненавидит Саурона и не может ненавидеть Халбранда. Слишком сложный клубок, который вырвать бы с корнем, но разум и сердце не всегда живут в ладу. Его взгляд скользит по её рукам, останавливается на белом кольце. Галадриэль не носит артефакт в жизни, у снов свои представления о реальности. Халбранд заключает её ладонь в свою, рассматривая цветок. — Келебримбор поработал хорошо. Меньшего я и не ждал от мастера. Он сжимает её пальцы со всей нежностью, на которую способны грубые руки кузнеца. Галадриэль хочет высвободиться, но медлит, не успевает скрыть замешательство от внимательного взгляда. Халбранд улыбается. Она возвращает улыбку в ответ и ненавидит себя за это. Она чувствует свет во мраке, благие стремления, ничтожно малые крупицы, проросшие как саженцы в гнилой почве вопреки всему. И всё же она знает: если ослабнет хоть на мгновение, то чужая тьма поглотит её целиком, без остатка. Тьмы слишком много, древняя сила безудержна. Саженцам никогда не стать деревом. Она высвобождает ладонь. — Порви. Разрежь, — хрипло произносит он. — Если ты не хочешь быть здесь, то хватит дразнить меня. Она кивает. Халбранд тянется к ней, заключает её лицо в ладони и целует. Горячо, рвано, отчаянно, украдено, она поддаётся, капитулирует лишь на одно мгновение. Отвечает и раскрывается перед ним. Свет и тьма сливаются, чтобы навсегда разойтись каждый своей дорогой. Он мог бы воспользоваться шансом. Но не стал. Галадриэль просыпается, всё ещё чувствуя прикосновения его рук и губ.***
Галадриэль рвёт магическую нить. Режет по живому, что выть хочется протяжно, раненым волком. Чужой отголосок боли стрелой навылет пронзает сердце. Она сдаётся и кричит. Крик Халбранда в голове сливается с её. Всё закончено. Нить порвана, но никогда не исчезнет.