It's alive, it is happening

От борделя несёт гвоздикой и псарней. Эймонд слепо хватается за локоть плаща Эйгона, как только тот входит в залитые светом факелов недра здания. Эйгон отбрасывает его руку, когда они входят в комнату с обвисшими, похожими на пещеры занавесками и разбросанными бархатными подушками. Обнажённая женщина поднимается со своего места на краю кровати и медленно подходит к ним. У неё большая грудь и тёмные волосы между ног, как у матери. «И кто этот красивый юноша?». Она подставляет Эймонду щёку, хотя он и не давал ей разрешения. Но его охрана исчезла — здесь он почти никто, только сам для защиты. «Мой младший брат», — хвастается Эйгон, хлопая его по спине. «Я не давал тебе разрешения», — с горечью думает Эймонд. Но шлюха всё пристальнее осматривает его. Она щиплет его за подбородок и улыбается коричневыми зубами, которые вызывают у Эймонда кислый привкус. — Ему давно пора стать мужчиной, — произносит Эйгон, — Продолжай. Он толкает брата вперед; грудь Эймонда сталкивается с обнаженной грудью шлюхи. Его щёки горячие, но член — нет. Его член — это яйцо его дракона, холодное у очага.  — Я боюсь, что мой младший брат может не знать, как это работает. Ты должна показать ему, как быть мужчиной, Аннья. Эймонд — мужчина. Вчера ему исполнилось тринадцать. Он знает, как превзойти сира Кристона на тренировочном дворе с мечом и топором, двумя кинжалами, щитом и собственной хитростью. Он победил своего брата этим утром, когда тупое лезвие турнирного меча уперлось ему в горло. Если бы это был настоящий меч, он бы показал Эйгону, что действительно значит быть мужчиной. Но эта комната не тренировочный двор. Это чужое поле битвы из мягкой ткани и едких духов. Аннья заставляет Эймонда сесть на кровать. Он сидит неподвижно, уперев кулаки в бока, а она расшнуровывает его бриджи. Его член высовывается из-под штанов. Розовый ужас. Он не такой, как у Эйгона, как у собаки с псарни, затвердевающей при малейшей провокации. Эймонду нравится грудь, потому что ему нравится мысль, что когда он был маленьким, он, возможно, недолго сосал грудь своей матери, прежде чем она передала его румяной кормилице Мартии. Ему нравится думать о том, что он вышел из лона матери. Ему не нравится слюнявый рот Анньи на нём. Хуже всего её руки, болезненно сильные, как будто она собирается кастрировать его. Тошнота закипает высоко в горле Эймонда и обжигает. Ему требуется приложить усилие, чтобы скрыть слезящиеся глаза. Падает капля. — О, бедняжка, ты так напуган! — Я знал, что у него проблемы с членом, — размышляет Эйгон. Он прислоняется к кровати, ухмыляясь Эймонду. — Это не так! — шипит Эймонд. — Тогда трахни её, как мужчина. — Настоящий мужчина не создаётся в постели. Настоящий мужчина создаётся в бою. — Гораздо легче переспать с женщиной, чем начинать войну, брат. Эймонд хватает Аннью за чёрные волосы и отталкивает. Он встаёт и зашнуровывается, подстегнутый криком, думая о батальонах, горящих под огнём Вхагара. Он недавно стал выше Эйгона, всего на полсантиметра, но это имеет значение. — Ты ещё не король, — говорит Эймонд, сжав челюсти. — Однажды ты будешь командовать мной, как захочешь, и отправишь меня на войну. Я думаю, ты будешь рад, что я человек, который знает сталь лучше, чем плоть. Эймонд не боится, решает он, выбегая из комнаты по мускусному коридору. Это просто ниже его достоинства: быть здесь. Дракон не предлагает бесплатные поездки на себе всем подряд. Вхагар превратила бы всё это жалкое место в пепел, если бы знала, как страдал Эймонд. Да, он всегда может вернуться, чтобы очистить Шёлковую улицу в пламени. Но слёзы текут по его щекам. Он вытирает их, и тыльная сторона его перчатки блестит, как лёд в лунном свете. «Я дракон», — напоминает он себе. «Чистокровный дракон». В те ночи, когда Эйгон был слишком груб, Эймонд уединялся в покоях своей матери. Но теперь он мужчина и не может поддаваться ребячеству. Он приземляется у двери Хелены. — Сестра, — шепчет он в щелку. — Это я, Эймонд. — Брат? — раздаётся тихий ответ. Хелена садится в постели, её длинные серебристые волосы растрепаны, и туманный сон тяжело ложится на её веки. — О, брат, в чём дело? — она воркует, раскрывая объятия. — Ты плачешь. Эймонд забирается под одеяло, не потрудившись снять сапоги или кинжал. Хелена не ниже его. Она выше его по возрасту и званию, ей суждено стать королевой самого неблагодарного короля. Он хочет ненавидеть её за это, но знает, что это не её вина. Он обнимает её тонкую талию и с облегчением вдыхает её аромат теплого тлеющего угля, кедра на кончиках пальцев от игры с насекомыми. Она превращается в женщину, а он — в мужчину. Её груди ощущаются у его шеи. — Ты знаешь, что такое бордель, сестра? Он надеется, что она этого не знает, но Хелейна отвечает: «Это то, где работают дамы удовольствия». — Эйгон забрал меня туда. — Ты удовлетворил женщину? Эймонд качает головой, уткнувшись в грудь Хелены.  — У меня сломанный член, — говорит он. — Сломанный? Как? — Слишком мягкий. Он должен быть твёрже. Но это так. Я чувствовал это ночью. Он не должен быть твёрдым всё время. — Он должен быть твёрдым в нужное время. — Должен ли я попробовать? Хелена мило улыбается ему сверху вниз. Вот почему он любит её: он не сломлен чарами сиреневых глаз. Он — сокровище, равное и большее для всех существ в её ловушках. И это правда, его член и раньше был твердым, в такие ночи, как эта, когда он искал утешения в постели Хелены. Она, вероятно, почувствовала это, потому что он прижимается к её спине. Он прикасается к её груди и вдыхает лёгкие особые духи, мечтая о грудном молоке. Он легко засыпает вот так, но сегодня они не спят. Сегодня вечером он достаёт свой член, и Хелейна откидывает одеяло. Она восхищается им, как жуком, но она любит жуков. — Ты помнишь собак в псарнях? — спрашивает она. — Да, — отвечает Эймонд. — Конечно, я помню. Они узнали об этом вместе, во времена, когда Эймонд едва ли мог догадаться о том, что это было. Красный член гончей был интереснейшим развлечением, тем более что зверь превратился в страдающую от желания суку. Эйгон смеялся до слёз, и Эймонд почувствовал жар на своем лице. Хелейна держала его за руку и не отводила взгляд, даже когда он это делал. — Смотри, — зовет Хелейна. Она проводит пальцем по его члену, растущему вдоль его живота. Кончик чуть торчит. — Видишь, он в порядке. Такой же, как у той гончей. — Ты приятно пахнешь, — говорит Эймонд. — А я? Он накручивает на палец серебряный локон и подносит его к носу.  — Я думаю, это у тебя в волосах. Пахнет пеплом. И мягкие, как пепел. Ты такая красивая, сестра. — Должны ли мы дойти до семени? — спрашивает Хелена. Она взяла его полностью в свои нежные руки. Она не будет обращаться с ним так, как это делала Аннья. — Я никогда не видела этого у мужчины. Эймонд умудряется слегка кивнуть, прежде чем откинуть голову на подушки. Он сжимает эту прядь волос в кулаке и стискивает зубы, потому что, как и Хелейна в ту ночь, когда он ехал верхом на Вхагаре, она призвала в нём дракона.  Его панцирь не запечатан. Он вырывается из зазубренных кусочков своего яйца в комфорте домашнего очага. Он находит там дом. Тепло, свет, рассеивающий тьму. Он ненавидит тьму за отсутствие пламени. Но он заработал своего дракона и темноту в тот же день. Именно в этой самой темноте вспыхивают искры огня в его крови и внутри потерянного глаза. Его член выстреливает слепым, влажным жаром. «Хелейна», — выдыхает Эймонд. Он гладит её по волосам, но не знает, что не обжёг её, пока его единственный глаз не открывается. Она лениво улыбается белому беспорядку на тунике Эймонда. — Видишь, если бы это было внутри женщины, это сделало бы ребенка. Это выглядит забавно. Она тычет в лужу, на пробу размазывает между двумя пальцами.  — Мы могли бы сделать ребенка, — предлагает Эймонд. Хелейна качает головой. — Я слишком напугана, — говорит она. — От младенцев не может быть ничего хорошего. Только душевная боль. Эймонд знает, что Эйгон накажет её за испуг в один прекрасный день, когда она расцветёт, и его шутки о том, чтобы жестоко трахнуть её, станут правдой. Но сейчас он тянет свою сестру вперед за плечи и прижимается носом к макушке.  — Это твой долг как женщины, — говорит он ей, глубоко дыша. — Ты не можешь избежать этого. — Я знаю. Но я могу притворяться. Мы притворяемся, ты и я. Никто из нас не может убежать. — По крайней мере, у нас есть драконы. — Да, — Хелена поднимает лицо, чтобы показать улыбку Таргариена. — И драконы намного лучше, не так ли?