Skyward (How to win a war against Mondstadt)

Существует поверье, что Мондштадт никогда не проигрывает войны. Это не совсем верно. На самом деле, существует абсолютно крохотный промежуток времени, когда можно попробовать уничтожить все население Мондштадта (и даже преуспеть в этом). ( - Кэйя, - прерывает его Дилюк. – О чем, бездна тебя подери, ты говоришь?) Если говорить точнее, такой промежуток времени идеально располагается между абсолютным миром и тем самым мигом, когда люди Мондштадта осознают, что началась война. Дилюк вновь перебивает: - Это же буквально каждый день. (И чуть тише добавляет, что должен был выгнать его еще три бокала назад.) - Нет, не совсем, все-таки не каждый, - не стесняясь поправляет его Кэйя. Наилучшая стратегия для разрушительной войны против Мондштадта (или, по крайней мере, достаточно массивных атак, которые в дальнейшем помогут развалить город, как карточный домик) – это проделать все, пока люди даже не подозревают, что им что-то угрожает. - Разве такая стратегия не сработает с любой нацией? – уточняет Дилюк. – И, скажи мне, почему я все еще поддерживаю этот разговор. В целом, конечно, это звучит как абсолютно беспроигрышная стратегия в любой войне. - Позволь мне уточнить: если ты идешь войной против Мондштадта, это единственный способ победить. ( - Почему же?) Видишь ли, в чем дело, Архонт в городе свободы единственный, кто становится сильнее во время войн. ( - Подожди, что?) Хорошо, давай начнем с другой стороны: как ты думаешь, откуда Архонты черпают свои силы? - Из поклонения их людей? Технически, это правда. Но не только их людей, а всех, кто им молится, вне зависимости от их происхождения. А еще точнее, не столько из поклонения им, сколько от почитания идеалов, которые они олицетворяют – будь то Свобода, Контракты и так далее. Иначе почему, как думаешь, Архонтка Снежной такая могущественная? Кто же не молится о любви? - Да что это все значит?! Ну, давай возьмем, например, Ли Юэ, хорошо? Старейший из Архонтов, один из первоначальной Семерки, и, как принято утверждать, сильнейший из них всех. Рекс Ляпис всей своей сутью олицетворяет принципы Контрактов. Разве в детстве, когда едва-едва что-то понимаешь о жизни и обещаниях, ты не клянешься на мизинчиках «больше никогда-никогда так не делать»? Не подписываешь свои торговые соглашения? Не обещаешь родителям вернуться до отбоя? Каждый такой контракт, каким бы пустяковым он не казался на первый взгляд, только укрепляет могущество Рекса Ляписа. Конечно, каждую секунду расторгается также много контрактов, как и заключается, и это закон равновесия. Так что, обычно данный факт совсем не доставляет проблем. Но задумайся, что значат контракты на войне? Расторжение мирных соглашений, нарушение границ, предательство и обман. Клятвы нарушаются, обещания так и остаются невыполненными. Все эти «Я буду в порядке», «Встретимся позже!», «Мы выиграем за нашу страну», и «Я обязательно вернусь домой». Разве на самом деле кто-то возвращается с войны? (не просто живым, а в порядке?) (Дилюк резко поднимается. Он медленно обходит помещение, чтобы убедиться, что никого постороннего в Доле Ангелов не осталось, а затем с грохотом захлопывает двери и запирает ставни на окнах.) Инадзума, богиня Вечности. Сейчас сам концепт вечности уже изжил себя – в конце концов, единственное, что остается вечным – это изменения. Она это тысячелетние горы всего Тейвата, лишь слегка пообтесанные водой и ветром. Это каменные статуи, (да-да, даже те, что изображают других Архонтов), разбросанные по землям и запечатлевшие своих натурщиков навечно. Она это непрекращающиеся циклы жизни, уже истертые в пыль дороги, по которым люди проходят из поколения в поколение, планируя одинаковые события в лишь иллюзорно сменяющиеся календари. ( - Готов поспорить, - слегка усмехается Кэйя. - Она была в ярости, когда Барбатос переместил риф Маска с его изначального места. Представляю, какое это было зрелище!) Но вновь задумайся, что может значит вечность во время войны? Когда опаленная огнем сталь вновь и вновь обрушается на некогда зеленые земли, разрушает памятники и заставляет многовековые традиции нарушаться в угоду выживания. Статуи оказываются раздроблены на куски, столетние деревья вырваны с корнем, а пейзажи, так любимые тобой и твоими предками, уничтожены в пыль. Скажи мне, что тогда остается вечным? Ах да, Сумеру! Богиня Мудрости, да? Если говорить про нее, то вопрос и правда очень интересный, ведь каждый момент, каждая секунда, стоит им пройти, становятся частью истории. Сражения и войны — это же неотъемлемая часть истории, правда? Разве не существует сотней и сотней точек зрения на каждую легендарную битву? Так и хочется сказать, что мы должны учиться на опыте и ошибках наших предшественников, да? Богиня Мудрости одна из тех, кто со временем становится только сильнее, это у нее не отнять. Но постой: Ты когда-нибудь видел, как сжигают библиотеки? Просто представь: штаб Ордо Фавониус, Библиотека, вся она оказывается предана огню. Красные, желтые, оранжевые и слегка синеватые всполохи, трещащая в огне бумага, запах старых чернил и пепла, пронизывающий воздух. ( - Позвольте мне спросить вас, господин Рангвиндр, - прямо спрашивает мальчик со сверкающей в темноте глаза звездой. - Какие сказки мы сейчас читаем на ночь своим детям? Почему, как вы считаете, Боги, сама Селестия, решили обрушить свой гнев на Каэнри’ах? Потому что мы совершили что-то воистину ужасное и решили распространить это по всему Тейвату – или потому что мы знали слишком много?) Богиня Справедливости из Фонтейна – такой прекрасной страны водных каналов и вина! Думаю, не так уж и сложно себе представить, как работает Справедливость во время войн? Нет, все хорошо, концепт справедливости действует, как и всегда, шагая под руку вместе с контрактами – законами, соглашениями и так далее, соблюдая их до последней буквы, написанной мелким шрифтом. И конечно, мы не можем говорить о справедливости, не упомянув справедливое отношение к самим себе – или морали, если так будет понятнее. Поддержание чистоты своей души, да? Но когда ты весь в крови человека, которого никогда и не знал, продираешься сквозь воду и грязь чужих земель, о какой моральной чистоте идет речь? Ты когда-нибудь проходил через разрушенную до основания деревню, где остались лишь осколки и щепки чужой жизни? Жизни по-настоящему невинных жертв войны. Это дети, слишком юные, чтобы понимать что происходит, и пожилые, уже слишком старые, чтобы суметь объяснить это им – все они, кто вновь и вновь задается вопросом, где же их матери и отцы, дочери и сыновья, братья и сестры, кто молится за их возвращения и надеется, что хоть какой-нибудь торговец добредет до их разрушенного жилища и позволит приобрести хоть немного продуктов. (Но нет, все они и пропавшие родные, и задержавшиеся торговцы были сметены ураганом и затоплены потоками воды еще в нескольких десятках километров отсюда!). - Господин Рангвиндр, задавали ли вы себе когда-нибудь вопрос: если в мире где-то есть справедливость, то почему она позволяет вот это? ( - Ладно, я понял, - уже немного отчаянно откликается Дилюк. – Но что касается Богини Войны-) Мурата из Натлана, легендарная Богиня Войны. Но тут возникает забавный парадокс: для того, чтобы война началась, кто-то должен был этого искренне желать. Но разве кто-то на самом деле молит о войне? Да, тогда выходит, что Богиня Войны является, хоть и сомнительно, в мирное время самой слабой из нынешней Семерки (Барбатос? Подожди, до него я еще дойду). Ведь биться просто не за что? Она наверняка сейчас в восторге от начавшейся гражданской войны в Инадзуме, да и от растянувшейся по всему Тейвату сети воинственно настроенных Фатуи. Под ее владения попадают и подготовка к войне: когда карты чужих земель располагаются на широких столах, а на гранитных площадках тренируются рыцари. Да даже участившиеся набеги хиличурлов – хотя, думаю, будь у них силы вести настоящую войну, они без сомнения тут же бы ее начали. Но тут возникает ироничный момент. Когда война все-таки начинается. Подумай, как много людей, по-твоему, молится о начале войны? А когда этот момент все-таки настает, как много людей молятся о том, чтобы она поскорей ушла? Ох, а вот и любовь, мой милый, дорогой брат! ( - Выпей хоть немного воды, - игнорируя обращения произносит Дилюк, передавая полный стакан. Кэйя едва ли делает глоток, и снова повторяет: - Любовь!) Богиня- нет. Снежна́я. Как, наверное, там прекрасно, под защитой самой Богини Любви. А кто в мире не молит о любви: хочет любить и быть любимыми. Ярчайшая мечта для многих! Говорят, это одно из сильнейших чувств. Говорят, именно оно полыхает ярче всего в пламени войны! Родители закрывают своих детей от обломков, возлюбленные отказываются покидать друг друга. Забегают в горящие здания, ради того, чтобы спасти всего одну, такую драгоценную им жизнь. Не является ли любовь самой древней и немного первобытной эмоцией? Давай я объясню чуть иначе, и мы заглянем, скажем, на пять сотен лет назад. Трава вся потемнела от кто-знает-чего, хлюпает под твоими ногами от каждого шага. Ты вновь и вновь шагаешь вперед, а твои ноги окрашиваются в красный. Ты видишь руку своего соседа на земле – а чуть дальше половина его головы. Твой отец шепчет тебе: беги, беги, просто беги! И ты ненавидишь этот мир, всех этих богов, ты ненавидишь каждый шаг, который уносит тебя от всего, что ты так любил. Твой отец приводит тебя в абсолютно новый мир и затем бросает в незнакомых землях, с непонятными словами на прощание – а ведь ты даже местного языка не знаешь! Как ты можешь его любить? Подумай еще раз: остается ли любовь на войне? Можешь ли ты взглянуть на поле битвы и найти там хоть какое-то проявление любви? Спросить уже охладевшие тела, кого же они так любили, что оказались здесь? Когда люди убивают богов, а боги убивают людей, какая речь может идти о любви? А теперь, позволь мне, наконец, спросить: что такое свобода на войне? ( - Кэйя, - устало шепчет Дилюк. – Ты пьян, иди домой. Кэйя грустно улыбается и спрашивает: - Куда?) В мирное время никто не молится о свободе. В такие моменты свобода, как говорится, принимается как должное. Разве ты выходишь с утра из дома, глядя на будто бы бескрайние просторы впереди, и молишься о свободе? Преодолеваешь добрую сотню ступеней на пути в собор, лишь чтобы просить о ней? Разве кто-нибудь вообще думает о ней сейчас, как считаешь? А теперь еще раз: кто будет молиться о свободе на войне? И это вопрос с подвохом, ведь ответ – абсолютно все! Барбатос был и остается единственным из Семерки, кто лишь становится сильнее, пока идет война, вместе с тем, как все больше и больше людей обращаются к нему за помощью! Отчаяние, полнейшее отчаяние! Дети, еще даже не знающие, к кому они обращаются, молят о чистом небе и возможности вздохнуть хоть раз, не ощутив пепла и дыма в легких. Военнопленные в тяжелых кандалах; пехота, закованная в доспехи; прижавшиеся друг к другу незнакомцы, уже знающие, что скоро умрут - все они молят о свободе, о мире! Даже генералы, разжигатели этой войны, но сами попавшие в ловушку ужасающих обстоятельств, и даже Архонты наших земель, поклявшиеся на крови- (Дилюк с грохотом ставит пустой стакан на стойку, так, что та слегка качается.) Бог Свободы в войну – кто не зовет его? Даже из абсолютно безбожных земель – кто не обращает свои мольбы к нему? За окном тихо стрекочут сверчки и нежно звенят струны лиры. - Я очень боюсь Барбатоса! – смеется мальчишка, сверкая своей одинокой звездой из глаза. – Он никогда не проигрывает войны! - Он ужасающ, но мне все еще его жаль! Он либо абсолютно бессердечен, либо постоянно живет с разбитым сердцем! Слушать наши постоянные мольбы и все равно продолжать убивать нас! (Представь, где-то там тысячи людей, таких же, как на твоих собственных землях, произносят твое имя, молят тебя о пощаде, о помощи, превозносят твои идеалы и мечты. Их молитвы звучат в твоей голове, и именно их искреннее желание делают тебя сильнее. Ты и правда сильнее, сильнее чем ты когда-либо был! Потому что так много людей молят тебя о свободе.) (Но кто во время войны больше молит о свободе: победители или проигравшие?) (Ты поднимаешь свой лук.) - Либо бессердечен, либо живет с разбитым сердцем, - повторяет Кэйя. – Воистину вселяющий ужас бог. Вот почему, мой дорогой брат, война против Мондштадта может быть выиграна лишь до того, как его люди осознают, что она началась. Иначе, стоит Барбатосу появится, Селестию Мондштадт уже можно считать победителем! Каэнри’ах это безбожная земля, нам не было кому молиться, а мы и не нуждались в этом. Хотя, конечно, это все еще не совсем правда, ведь все мы, вне зависимости от нашего происхождения, молимся (отчаяние, полное отчаяние!) ему одному. И вновь позволь мне спросить: что, как ты думаешь, сделал Барбатос, когда пять сотен лет назад, каждая живая душа в Каэнри’ах молилась ему о свободе?