Тень моего света

      Моргана родила дочь, прелестную малышку, которой она дала имя Мелюзина, едва услышав ее первый крик, и с первого-то крика привязалась к ней всей душой и всеми мыслями. Эта привязанность была чем-то большим, нежели просто материнская любовь — Моргана чересчур опекала ребенка, забывая обо всем на свете, даже о себе самой. Материнство ее изменило: сделались мягче голос и черты лица, в движениях тела появилась особая пластика, но в глазах постоянно тлела тревога. Ее тревога временами безотчетно передавалась Мерлину, но Мерлин беспокоился уже не за ребенка, а за жену.              — Ты бы отдохнула, — подошел он к ней в один из долгих вечеров и сел рядом возле колыбели, где мирно посапывал младенец.              — Я не устала, — отмахнулась Моргана, не поднимая на него взгляда.              — Так нельзя, ты только изводишь себя, причем напрасно. Позволь мне помогать тебе, Мелюзина ведь и моя дочь тоже.              Моргана любовно поправила одеяльце в колыбели, погладила спящую дочь по пухлой щечке и сказала как-то изломанно:              — Она никогда не должна узнать, что такое тьма. Мерлин, пообещай, что она не узнает!              — Моргана…              — Пообещай!              Мерлин тяжело вздохнул.              — Обещаю. Ты стала еще красивее, — искренне улыбнулся он после долгой паузы, залюбовавшись женой. Ее распущенные волосы были убраны назад повязкой в виде ободка, кожа побледнела, под глазами залегли темные круги, но весь ее облик был нежным и оттого невероятно прекрасным. — Ты красавица, Моргана. Мелюзина пошла в тебя, — Мерлин посмотрел на дочь и улыбнулся еще шире. — Она тоже вырастет необыкновенной красавицей.              — Да, она вырастет красавицей, — рассеянно повторила Моргана.              — Ну все, идем, — Мерлин взял ее за плечи и увел от колыбели.              За окном стояла густая тьма, а в хижине горела всего одна свеча и тусклые тени ложились на стены. Моргана о чем-то напряженно размышляла, не посвящая Мерлина в свои мысли.              — Что случилось? — не выдержав этой кричащей тишины, спросил он. — Моргана, что с тобой?              — Ничего, — спокойно ответила она.              — Неправда. О чем ты думаешь?              — О том, что ты мне не доверяешь, — усмехнулась Моргана.              — Все как раз наоборот, — Мерлин развернул ее к себе за локоть и пристально посмотрел в глаза. — Это ты не доверяешь мне и не делишься тем, что у тебя на душе.              — А я должна? — она прищурилась. — Мерлин, тебе не кажется, что я достаточно тебе открылась? Оставь хотя бы один маленький клочок моей души не тронутым собой.              — Маленький, — с иронией повторил Мерлин. — Если бы это было так, я бы и переживать не стал. Моргана, — он провел рукой по ее лицу от виска до подбородка, — это неправильно. Мы должны научиться по-настоящему доверять друг другу. Мы больше не враги, мы семья. Семья — это когда делятся всем: и хорошим, и плохим. Иногда я думаю, что ты до сих пор не веришь в мою любовь.              Моргана прижала его руку к своей щеке, обхватив за запястье, поцеловала в холм ладони и улыбнулась с грустью:              — Нет у нас с тобой никакой любви, Мерлин.              Мерлин, опешив, испустил слабый смешок.              — Нет любви? А как тогда называется все это?              Моргана лукаво пожала плечами и прильнула к нему, полушепотом проговорив на ухо:              — Твоя жалость ко мне, моя благодарность к тебе и обоюдное вожделение. Вот и все, что есть между нами, дорогой.              Последнее слово она произнесла особенно интимно и легонько оцарапала ногтями шею мужа. От этого прикосновения и звука ее голоса у Мерлина по всему позвоночнику вниз прошла дрожь.              — Ты уходишь от разговора.              — Да ладно, я же не глупа, — хмыкнула Моргана. — Мы только самих себя обманываем.              — Я не верю, что ты так думаешь. Это же абсурд!              — Увы, Мерлин, — она протяжно вздохнула. — Это правда, да и черт с ней. Нам и так хорошо, не правда ли?              — Нет, Моргана, ты ошибаешься, ты ужасно ошибаешься. Можешь сколько угодно твердить, что мы друг другу никто, я все равно знаю, что это не так. И ты тоже знаешь.              — Ладно, притворись, что ничего не слышал, — Моргана посмотрела на него со знакомой колдовской искоркой в глазах. — А я притворюсь, что ничего не говорила.               — Сумасшедшая, — Мерлин покачал головой не то с упреком, не то с восхищением. — Ты сумасшедшая. Прекрасная и сумасшедшая.              — Наконец-то ты это понял.              Они вдруг пылко, крепко обнялись. Две серые тени на стене слились в одну.              — Ты мне нужна, — горячо прошептал Мерлин.              — Ты мне тоже, очень! — без тени развязности или насмешки ответила Моргана. — Ты мне тоже. И, может быть, гораздо больше, чем я тебе.              — Тогда все хорошо, верно? Не о чем беспокоиться.              — Не о чем, — Моргана улыбнулась слегка безумной, пьяной улыбкой, целуя его в шею возле мочки уха. — Не о чем. Не о чем.       

***

      Мелюзина подрастала на редкость любознательным ребенком. Все, что она видела вокруг себя с самого младенчества, кроме родителей и их домика, это деревья-великаны с шумящими кронами, ковры из полевых цветов, могучие воды реки, ленточкой вьющейся вдаль, и животные, которых она совершенно не боялась, даже белого дракона. Мелюзина, казалось, могла слышать природу и разговаривать с ней еще раньше, чем научилась говорить на человеческом языке.              Моргана души не чаяла в дочери — Мерлин никогда прежде не видел, чтобы у нее так светились глаза, чтобы она испытывала к кому-то настолько сильные, чистые и искренние чувства. Глядя на Моргану теперь, невозможно было представить ее такой, какой она была, да и не очень-то хотелось. Ужасы прошлого постепенно уносились, утекали, смывались из памяти, как песок с речного берега, чему Мерлин был несказанно рад. В целом, он не жалел ни о чем, кроме того, что какая-то его частичка навсегда осталась в белокаменных стенах Камелота.              — С такими родителями она могла бы стать великой волшебницей, — улыбнулась Моргана, наблюдая за тем, как трехлетняя Мелюзина играет с меланхолично разлегшимся на солнечной лужайке Эйсузой, и добавила с сожалением: — Но не станет из-за меня.              — Моргана, уже ничего не изменить. Не растравливай себя зря, по-моему, мы и так очень счастливы, — заметил Мерлин, до этого момента наслаждавшийся теплом и пением птиц.              — А Эйсуза? Мне кажется, он преждевременно стареет, просто угасает на глазах. Как долго он проживет? — донимала его жена.              — Драконы могут жить больше тысячи лет. По крайней мере, так было раньше, но сейчас… не знаю.              Взгляд Морганы потемнел, и она погрузилась в свои мысли. Вновь улыбаться ее заставила Мелюзина, которая с радостным визгом прибежала к родителям, чтобы что-то им показать.              — Мама, мама, гляди, что я тебе принесла! — она сжимала в пухлой ручке пучок простых белых цветов.              — Какая прелесть! — Моргана крепко поцеловала ее, усадив к себе на колени. — Они прекрасны, солнце мое.              — Я хочу заплести тебе с ними косу! — предложила девчушка.              — А ты сможешь? Давай лучше я заплету тебе волосы.              Мелюзина упрямо вскарабкалась наверх по груди матери и воткнула ей за ухо один цветок. Моргана рассмеялась и нежно обняла дочь.              — Папа, почему Эйсуза не ест травку, которую я ему даю? — недоумевала Мелюзина.              — Потому что драконы не едят траву, милая, — расплылся в улыбке Мерлин.              — А что они едят?              — Драконы волшебные существа.              — И еда у них волшебная? — догадалась малышка.              — Да, точно.              — Тогда ты должен наколдовать ему обед, — Мелюзина требовательно посмотрела на отца, — иначе он останется голодным. Папа, ты научишь меня колдовать? Я хочу, чтобы Эйсуза слушался меня так же, как тебя.              Родители девочки многозначительно переглянулись.              — Посмотрим, милая, — уклончиво ответил Мерлин. — Посмотрим.              — Это даже хорошо, что она не обладает даром, — заметила Моргана, пальцами расчесывая и приглаживая непослушные темные локоны дочери. — Так она избежит многих соблазнов, которые встретились бы ей на пути.              — Ты права, нет худа без добра, — задумчиво кивнул Мерлин. — Может быть, сейчас действительно не время для магии, как это ни горько признавать.              — Мерлин, надо поговорить.              — Говори, я слушаю.              — Мелюзина достойна лучшего, чем с малых лет жить жизнью отшельницы. В ней, в конце концов, течет королевская кровь, — говорила Моргана, пока малышка смирно позволяла ей заплетать себе волосы. — Ее место во дворце.              Мерлин с изумлением посмотрел на жену, лихорадочно пытаясь предугадать дальнейший ход ее мыслей.              — Я решила… — с волнением продолжала она. — Решила, что стоит попробовать вернуться в Камелот. Не ради себя, ради нее.              У Мерлина непроизвольно открылся рот, и на несколько мгновений он от счастья напрочь лишился дара речи.              — Ты… не шутишь?              — Ты считаешь, я способна шутить такими вещами? — глаза Морганы сердито сверкнули. — Я попробую помириться с Артуром.              Мерлин восторженно издал какой-то дикий возглас. Мелюзина, увидев безудержную радость отца, оживилась и заблестела любопытными синими глазенками.              — Моргана, я уже не надеялся!              — Мечты сбываются, как ты видишь.              — Это лучший день в моей жизни с тех пор, как родилась Мелюзина!              Моргана загадочно улыбнулась, промолчав в ответ, а затем снова с нежностью посмотрела на дочь, и ее лицо исказила гримаса душевной боли. Впрочем, Мерлин был слишком ослеплен счастьем, чтобы это заметить, а Мелюзина слишком мала. «Тем лучше для них», — подумала Моргана о двух самых любимых ею людях.