Black hair, grey eyes

      — Добро пожаловать, любители гонок, на Серию Кубков НАСКАР! Я Андреа Сендер, и я буду держать вас в курсе событий на протяжении всех гонок с Пит-Роуд. Сегодняшнее соревнование — первая гонка плей-офф в этом сезоне. Хоть кто-то уже и имеет некоторое количество очков, есть участники, которые являются потенциальными претендентами на сегодняшнюю Victory Lane, среди них Круз Рамирез от команды Диноко, Джексон Шторм от INGTR и Хэджей Холлис от N2O Cola. Сегодня эта троица задаст всем нам жару, а я буду держать вас в курсе событий на протяжении следующих трех часов, так что будьте готовы к долгим гонкам. Сегодня. Здесь. В Лос-Анджелесе.              Джексон поспешно отводит взгляд от собравшийся посреди Пит-Роуд толпы, когда один из журналистов замечает его. Радовало, что к линии боксов прессу не пускали принципиально — однажды уже был случай, когда неумелый репортер довел одного из участников до бешенства, из-за чего впоследствии завязалась драка. Некоторые не в курсе, а некоторые принципиально подбирают щепетильные вопросы, по типу: «ваши шансы на победу достаточно малы, что вы скажете на это?». Джексон, если бы к нему подошли с таким вопросом, и сам бы не удержался от того, чтобы прописать нахалу в лицо. Потому НАСКАР впоследствии выдвинули новые условия, по которым до начала гонок пресса не могла совать свой нос к гонщикам без их на то желания.       От сегодняшних гонок в принципе можно было ожидать чего угодно: новые условия, модернизация машин и несколько новичков, которые впервые дебютируют. Глядя на них, Джексон вспоминал самого себя, как, высоко задрав нос, шествовал между людей, петляя, бросая самодовольные взгляды и улыбки на тех, кто слышит его имя впервые; новички толпились в кучку, нервно поглядывали на прессу; озирались по сторонам, на трибуны, забитые до отказа, нарочно проскальзывали взглядом мимо именитых гонщиков, отчего Джексон веселился только сильнее, сжимая в руках бутыль с водой. Реверхэм трепался с кем-то из механиков, что-то объяснял, причитал, уповая на чужую некомпетентность, Джексон слушал лишь краем уха — куда интереснее наблюдать за новичками, которые, почувствовав на себе его взгляд, обернулись и тут же попрятали глаза, становясь плотнее. Можно было бы развлечься, подойти, завязать разговор, наблюдая за тем, как гаснут капли уверенности на чужих лицах.       Он никогда не стремился создать себе достойную репутацию, какая, в конце концов, разница? Он не ведет себя как крыса, используя запрещённые приемы в стиле Чико, он вполне открыто выражает свой скепсис в отношении чужой победы и никогда не скрывает своей неприязни, прячась за маской напускного уважения; ребята как рыба в пруду: стоит набросить на озеро немного корма, показательной лести, чтобы они подплыли, а потом поймать всех в сеть, поднимая над поверхностью. Смотреть, как несчастные сопротивляются, но не могут выскользнуть, теряя всю свою уверенность — это было бы весело. Было бы, потому что Рамирез нападает первая, весело улыбаясь собравшейся компании.       — Переживаете? — её озорной голос доносится до него в унисон с гарьканьем Рэя. — Ничего, ребята, первые гонки всегда самые нервные, но это нужно, чтобы потом прочувствовать их в полной мере!       Ну разумеется, куда же без мотивационных речей.       Он делает последний глоток из бутыли, закручивает крышку, отставляя её на стол механиков, а сам падает на скрытый от солнца стул. На улице настоящее пекло, от раскаленного асфальта веет жаром, плюс и этот спортивный комбинезон — Джексон уже чувствовал, что пропотел насквозь, и даже ментоловая подкладка его не спасала. Однажды НАСКАР смилуются и вместо того, чтобы выгонять гонщиков на трассу, будут предоставлять им адекватные условия. Он помнит, как еще год назад, когда только дебютировал, заунывно скитался по боксам в поисках хоть какого-то комфорта. Он даже морщится, чувствуя некоторое раздражение — год назад мозгов у него было гораздо меньше, чем сейчас. Ему большую часть жизни приходилось довольствоваться тем, что дают, так что подстроиться, адаптироваться и принять, что никто не собирается строить на трассе пятизвездочный отель — было не такой и невыполнимой задачей.       — Я верю в вас, главное, не сомневайтесь в самих себе, и все получится, — Круз дружески хлопает кого-то по плечу и, подмигнув, на мгновение задерживается на нем взглядом. Между ними было несколько метров, но Джексон даже отсюда почувствовал, насколько ей хочется убраться. Она поспешно разворачивается, что-то бросив на прощание.       — В меня ты тоже веришь, Круз? — кричит он ей вслед, на что Рамирез только раздраженно отмахивается. — Не переживай! Главное — не сомневайся в себе!       — Иди к черту, Джексон!       Он тихо посмеивается и, бросив Рэю, что сейчас вернется, следует за ней в сторону боксов других участников.       — Куда же ты от меня убежала? — Недоуменные взгляды механиков Диноко, направленные на него, не вызывают в нем и капли интереса. — Давай же, Рамирез, мне так не хватает мотивационных речей в своей жизни, — он закидывает руку ей на плечо и смеется, когда девушка, разозлившись окончательно, пытается выбраться из его хватки.       — Тебе бы прежде всего не помешало научиться манерам, как вести себя с девушками. Отпусти меня!       — Преподашь мне пару уроков? А я вместо этого научу тебя нормально ездить, а не просто кататься овалами.       Их взаимоотношения с Круз с трудом можно было подвести даже под соперничество. Они недолюбливали друг друга, смеряли репортеров скептическим взглядом при упоминании имени другого и в целом старались контактировать настолько минимально, насколько это позволяла трасса. С момента той роковой гонки, которая во многом стала для него решающей, прошло чуть больше полутора лет. Рамирез выбилась в фавориты многих спонсоров, занимая то почетные вторые, то первые места, обрела определенную славу в команде Диноко и была той самой гонщицей, которая завоевывала внимание не мастерством, а чрезмерной жаждой справедливости, что и становилось основным камнем преткновения между ней и Штормом. Жизнь с самого начала показала ему, что надеяться можно и нужно только на себя, а потому позиция Рамирез, в которой та бесконечно ждала подачек и поддержки от всех окружающих — была попросту смешной.       — О-о, правда? — она ядовито щурится. — Думаешь, твои навыки лучше, чем у мистера Маккуина?       — Ну если это он научил тебя так ездить, то наверняка.       — Тебе заняться больше нечем? Шел бы ты обратно в свой угол зла.       — Какая злая, — он нахально улыбается, сильнее притягивая её за шею так, что Рамирез едва не ложится ему на плечо. — Надо же тебя расшатать, чтобы ты опять не устроила аварию в начале гонки. Фокус внимания повышается, и все такое. Ты же бывший тренер, должна понимать это и без моих речей.       — Вот уж твоих речей мне точно не хватало. Не боишься, что Маккуин тебя в шею отсюда погонит? Диноко-то не очень тебя жалуют, а ты еще и ведешь себя как сволочь.       — Почему «как»? — невинно интересуется Джексон.       Рамирез смотрит ему прямо в глаза долгим, ненавидящим взглядом, и поморщившись, ныряет вниз, все же уходя из-под его навязчивых объятий.       — Как тебя с таким характером еще только не выперли…       — Ну так смотри, — он кивком указывает в сторону трибун, расплываясь в улыбке. — Ты думаешь, все эти люди пришли сюда, чтобы посмотреть на честные гонки? Где миром правит любовь и доброта к соперникам?       — Так, значит, ты у нас местный клоун.       — Клоуны веселят, Рамирез, прямо как ты. Хотя, признаться, — Круз только сильнее злится, когда он окидывает её оценивающим взглядом. — Над тобой даже смеяться жалко, — и, не давая ей вставить и слова, продолжает:       — Как твой парень? Еще не сошел с ума от твоего безумия?       — Кэл, в отличие от тебя, хотя бы имеет чувство такта.       — Хотя бы? То есть, в остальном мы похожи?       — Боже… Это ты ко мне так подкатить пытаешься?       — Упаси господи, Рамирез, у меня планка для партнера чуть выше уровня пола.       — Ну да, общественности же так нравится писать, как ты охмуряешь очередную девушку в клубе. Скажи, ты их заставляешь угрозами с тобой спать, или как?       — Я не хожу по клубам, — он пожимает плечами. — Да и у меня уже есть пассия, так что не знаю, какие ты там новости про меня читаешь. Желтая пресса твоя любимая, да? Единственное место, где про тебя пишут что-то хорошее.       Он видит, как напряженно дергается уголок её губ, а и без того растрепанные волосы, кажется, становятся ещё пушнее от той злости, что она испытывает. Она без труда уворачивается от его руки, которую он забирается положить ей на макушку и едва не скалится, выражая всё свое презрение.       — Твоя «пассия» хотя бы в курсе твоего существования? Скажи, она слепая или глухая? Или все вместе?       — О, детка, у нее нет проблем со здоровьем. Разве что нервничает много, — Джексон отводит взгляд, но как бы он не пытался, выцепить взглядом искомую фигуру в боксе ему не удается. — Но это поправимо.       — Ну ещё бы, она ведь выбрала Джексона Шторма, а не нормального парня.       — Надо же, мы с Кэлом действительно похожи.       — Круз, двадцать минут! — чей-то голос спасает его от гневной триады, которую Рамирез собирается вывалить на него в этот момент. — А он тут что делает?       — Развлекается. Слушай, Джексон, я очень рада, что в мире существует хоть одна женщина, которая готова терпеть твой невыносимый характер, но не мог бы ты оставить меня в покое? — она подделывает испуганную интонацию и широко распахивает глаза. — А то вдруг она увидит, как ты тут со мной флиртуешь, и бросит тебя? Где же ты еще одну такую несчастную найдешь?       — С тобой, видимо, редко флиртуют, раз ты не различаешь.       — Круз, — голос, раздавшийся за его спиной, служит катализатором Шторма. Джексон разворачивается, встречаясь взглядом с ледяным омутом и что-то внутри него позорно сдается, когда он улыбается совсем не нахально. — Джексон.       — Добрый день, мистер Маккуин.       — Что ты здесь делаешь? — Маршалл становится рядом с ними. На нем красная ветровка с его былым спонсором, накинутая поверх обычный футболки, и Джексон почти с упоением думает, какой горячей должна быть его кожа. Он теряет к Круз всякий интерес в одно мгновение. — Ну?       — Посвящаю Рамирез в детали своих отношений. Хотите послушать?       Маккуин скептически вскидывает бровь.       — Что?       — Отношений с выдуманной девушкой, ты хотел сказать, — передразнивает его Круз, становясь ближе к своему наставнику. — Ты хоть опиши, как она выглядит, чтобы мы на будущее знали, от кого держаться подальше.       — О-о, с удовольствием. Она блондинка, — Маршалл кривит губы, стоически игнорируя направленный на него взгляд Джексона. — С голубыми глазами, высокая.       — И глупая.       — Не глупая, — они с Маккуином отвечают почти одновременно, на что Рамирез удивленно поднимает брови.       — Вы её знаете, мистер Маккуин?       — Как сказать…       — О, они хорошо знакомы.       — Серьёзно?..       — Я бы даже сказал, что очень хорошо.       Выражение лица Маршалла бесценно. Он прожигает его взглядом, недовольно поджав тонкие губы, и в целом всем своим видом выражает настолько открытое негодование, что даже сопротивляющаяся Круз по сравнению с этим кажется лишь слегка раздраженной. Джексон продолжает широко улыбаться.       — Да, несчастная девушка, — заключает Маршалл. Шторм пожимает плечами.       — Ну не такая уж и несчастная. По крайней мере, мне она не жалуется.       — Боится просто, — выплевывает Рамирез и разворачивается. — Я пойду, мистер Маккуин, мне подготовиться надо.       — Иди.       Когда Круз покидает их, Маршалл пораженно качает головой, продолжая прожигать в нем дыры.       — Тебе делать нечего?       — Как точно ты заметил, — он уворачивается от удара планшетки по своему лбу и весело смеется. — Ты подожди, потом махаться будешь. Гонки же еще не начались, а твоей Рамирез все еще нужен старший механик. Кто же ей будет подсказывать, где находится педаль газа и тормоза?       — Главное, что тебе эти подсказки не нужны, — Маршалл вздыхает, проводит ладонью по своим светлым волосам и, коротко обернувшись назад, говорит уже тише. — Как ты себя чувствуешь?       — Ты про руку? — он быстро кивает, и Джексон показательно разминает запястье, как бы демонстрируя, что все в порядке. — Да нормально, говорят, перелом полностью сросся, так что на качество езды никак не повлияет.       — Головокружения?       — Да нормально все, говорю же. Побаливает иногда, конечно, но особо не мешает. Все говорят, что мне еще повезло, что тачка не взорвалась, иначе я бы так легко не отделался.       Ситуация, о которой идёт речь, произошла с ним чуть меньше полугода назад. В нем с самого утра зародилось неясное предчувствие чего-то ужасного: он проснулся с головной болью, обнаружил пробитое колесо у своей легковушки, когда времени на то, чтобы заниматься заменой, уже не оставалось. Он чувствовал неясное волнение, когда садился за руль Элементо, ласковое урчание не успокаивало, как это было обычно, а наоборот, заставляло его нервы дрожать, и сильнее стискивать вспотевшие руки на кожаном руле. В тот день Джексон направлялся в Сан-Франциско для решения некоторых деловых вопросов со своими спонсорами — ему не прельщала идея открытой вечеринки с самого начала, но отказаться означало плюнуть в лицо тем, кто его кормит, а INGTR и так по горло были сыты его выходками. Прямо посреди трассы в него влетел пятиметровый грузовик. Он смутно помнит, как именно это произошло, помнит лишь сильный удар, и как на какое-то время оказался в невесомости, прежде чем почувствовать еще один, окончательно лишивший его сознания. Помнит резкую боль в руке, и как всё вокруг потемнело — собственная кровь, что каплями опадала с лица на оказавшуюся под ним крышу машины, была ярко-красного цвета. Воспоминания об этом до сих пор вызывают в его теле дрожь — хоть это и не был какой-то ниггер, что наставил на него обрез в гетто, осознание, что он находился на волоске от смерти, не добавляло произошедшему положительных тонов.       — Суд еще идет?       — Да черт его знает, этим занимается Карлос, а он меня, как знаешь, в детали в принципе не любит посвящать. Короче, дело скорее всего закроют за неимением улик, — он прячет руки в карманы и покачивается с пятки на носок, обводя взглядом наполненный людьми бокс. — Да и мне как-то плевать.       — Тебя пытались убить, Джексон.       — Да сколько только не пытались, не впервой.       — Ты не должен говорить это настолько беспечно.       Джексон только отмахивается. Маршалл вздыхает и поправляет сползшие на нос авиаторы. Солнце искрится в его волосах, разливается по лазурной радужке, делая и без того красивые черты лица по-особенному прекрасными.       — Что, вправду несчастная? — Маккуин не сразу понимает, а когда до него доходит, лишь снисходительно улыбается, сощурив голубые глаза. Джексон западает на тонкие морщинки в уголках и невольно подается чуть ближе. — Это еще можно как-то исправить или ситуация безвыходная?..       — Постарайся ездить аккуратнее, тогда и посмотрим.       — А если серьезно?       — Я серьезно, — невозмутимо отвечает Маккуин и, вновь оглянувшись, подсовывает планшетку под руку и тянет к нему пальцы. Хрустит застёжка комбинезона, Джексон опускает голову, чтобы видеть, но, не терпя возражений, Маккуин поднимает его подбородок обратно. — Не пугай новичков, там у некоторых серьезные спонсоры, а ты в последнее время и так эпицентр проблем.       — Можно подумать, что мне не все равно.       Маккуин быстро поправляет его волосы, чтобы никто не успел заметить, и возвращает себе былую невозмутимость.       — Будешь за мной смотреть?       — Кажется, это обязанность Рэя, а не моя. Я за Круз буду смотреть.       — Какая досада.       — Тебе всего лишь надо ехать впереди неё, — мягко произносит Маршалл.       — Ага, только если она не будет тащиться в конце ряда.       — Десять минут! — вновь раздается из бокса.       — Ладно, Джексон, возвращайся к себе. Ты меня услышал, никаких аварий, нападений и…       — Если я тебя щас обниму, это можно посчитать за нападение?       Маккуин описывает глазами широкий круг.       — Удачи на квалификации, Джексон.              …              Рев гоночного мотора смешался с пронзительными криками публики, со спокойным голосом Рэя из наушника, когда пейс-кар свернул на пит-лейн и педаль газа оказалась вжата в пол. Зеленый флаг мелькнул всего на секунду.              

***

             Он успевает заметить лишь короткую яркую вспышку, прежде чем понимает — желтый Камаро врезается в отбойник и вспыхивает как спичка, пока мимо проносятся тачки. Они были первыми в ряду, за ними еще тридцать шесть машин, а её тачка все еще охвачена пламенем. Секунда. Две. Почти минута. Она все еще горит. Он даже не успевает подумать, почему не сработал механизм безопасности, бросает секундный взгляд в зеркало заднего вида и бьет по тормозам. Они даже не прогреты, машину проносит еще на несколько метров вперед, едва не заносит, когда она наконец останавливается. В наушнике надрывается Рэй, орет что-то про то, чтобы он вернулся в машину, что спонсору его выкрутасы не понравятся.       — Куда ты лезешь, черт тебя дери, Джексон! Возвращайся немедленно в машину и продолжай заезд!       Он отстегивает ремень, подтягивается на усилительной раме, выныривая из окна — мимо со свистом проносятся машины, где-то слышен визг тормозов и как шины стираются об асфальт. Его взгляд прикован к желтому Шевроле — он ждет, что появится рука в желтом комбинезоне, что эта дура вылезет через сраное окно и оправдает свое прозвище везучей девки. Но рука не показывается, огонь съедает защитную сетку, и становится ясно, что машина вот-вот разлетится к чертям.       — Джексон, мать твою!       — У нее тачка сейчас взорвется!       — Не твои проблемы!       Он игнорирует. Срывает остатки сетки, щурясь от писка плавящегося пластика на своем шлеме. Рамирез лежит на руле, ему приходится стиснуть зубы, едва не по пояс залезая в окно, чтобы дотянуться до ремней на ее поясе.       — Блять!.. — шипит он, когда пальцы сковывает невыносимый жар. Механизм клинит, Джексон стискивает зубы практически до хруста. Давай же, кусок дерьма, давай! Мимо проносится последний гоночный авто. — У нее ремни заели!       — Срывай, значит! — оглушительным басом отзывается Рэй. — Двойная петля!       Защитку съедает на кончиках пальцев. Жар до того невыносимый, что любой бы уже отскочил метров на пять, предоставляя дело пожарным. От распутывает петли на её плечах, путается в лентах, бросая отчаянные взгляды на охваченный огнем капот. Сейчас взорвется, эта сраная тачка сейчас взлетит на воздух. Дрожащими от боли пальцами он отсоединяет последний ремень и тащит Рамирез под плечи, вытаскивая через окно. С поля доносятся крики.       — Молодец, а теперь убирайся оттуда!       Едва он различает слова Реверхэма, подхватывая Круз на руки — его оглушает. Взрыв за спиной мощный, он врезается в спину нестерпимым жаром, бьет как молотом, отчего он едва удерживается на ногах, опасно накреняясь вперед. Дальше соображать не получается. В ушах стоит звон, ткань на спине плавится, срастаясь с кожей. Он чувствует, как все его тело горит, но не видит пламени на себе. Кто-то хватает его за плечо. Голос в наушнике разбивается на неразличимые звуки. В глазах темнеет от боли.       Вес с собственных рук пропадает. Его клонит к земле. Кажется, он и сам падает, да только не чувствует под собой асфальта. Вдруг со всех сторон его обдает холодом. Звон исчезает, но он по-прежнему не может разобрать и слова, что доносятся до него с разных сторон. Только когда сознание возвращается, он понимает, что с ног до головы опрыскан пеной из огнетушителя, а сам сидит, опершись руками на землю. С него стаскивают шлем, и легкие наконец наполняются кислородом. Несколько минут он просто дышит, прикрыв глаза.       — Джексон, вы меня слышите?       — Джексон!       — Положите его на траву!       — Дайте кислород!       — Тушите машину!       — Вы двое — займитесь Штормом!       — Джексон, ты как?       Он молча поднимает руку, продолжая насыщать легкие воздухом. Та обессиленно падает обратно на землю, когда сознание вновь куда-то уплывает — дальше от голосов, зеленой травы перед собой, от контраста жара и холода во всем теле. Все смешивается до тошноты, и каждый звук доносится как сквозь толщу воды. Кто-то прислоняет к его лицу кислородную маску. Дышать становится гораздо легче.       — Как… Рамирез?..       — Она будет в порядке. Ты молодец, парень, что не бросил её, но сейчас нам надо привести тебя в чувства. Гонки для тебя на сегодня окончены, отправим тебя в больницу.       — Ага, — он не разбирает собственного голоса. Знает, что говорит, но не слышит. — А…       — Мистер Маккуин, — чужой приглушенный голос звучит предупреждающе. Джексон видит перед собой лишь смесь пятен и размытых образов, но разбирает красно-желтую ветровку, вдруг мелькнувшую где-то со стороны. — Мистер Реверхэм.       Фамилия Рэя заставляет нутро содрогнуться в тошнотворном позыве. Черт, его спонсоры определенно не будут рады его выходке…       — Джексон, — черная форма сливается с лицом Реверхэма. Джексон приветственно кивает, сильнее прижимая кислородную маску к лицу. — Молодец, сынок, ты все правильно сделал, но так глупо рисковать…       — Жив ведь… И дура эта жива. Идиотка… решила, что она профессиональная гонщица… Её драфтанули, а она…       — Ну все, все. Тебе надо в больницу, Джек.       — Тащите еще одни носилки!       — Не надо носилок… — он раздраженно отмахивается и пытается подняться самостоятельно. От резкого движения голова идет кругом, тошнота скапливается в горле, ему требуется минута, чтобы вернуть себе сознание. — Сам дойду…       — Джексон… — голос Маккуина прорезается сквозь какофонию других, и он только рассеянно моргает, пытаясь разобрать, откуда именно к нему обращаются. — Ты…       — Потом, Маккуин, — грубо отрезает Рэй. — Занимайся своей подопечной, теперь она перед ним в долгу.       — Никто с этим и не спорит, Рэй, я хочу поблагодарить твоего гонщика, а не сказать, что он кретин.       — Вот и поблагодарил. Давай, Джексон, нам сюда… Эй, отгоните кто-нибудь тачку с трассы, где эвакуатор?!              

***

             В больнице душно настолько, что единственное развлечение, которое Джексон себе придумал от скуки, так это натягивать резинку и стрелять её в раскрытое окно. Порой можно было услышать возмущенные крики и возгласы, и как некто проклинал шутника трехэтажным матом.       Его пальцы и спина были в ожогах, и каждое утро ему делали перевязку, щедро обмазывая какой-то вонючей мазью, которую Джексон нарек именем Рамирез. Что касалось её самой — ей, к удивлению, повезло гораздо больше. Её ожоги были легкими, а травмы, которые она получила в результате аварии — несерьезными, насколько он знает, из больницы её выписали через сутки, когда, уже придя в сознание, Рамирез рвалась доказывать всему миру, что она не слабачка. Джексон на это заявление только закатил глаза и захлопнул крышку ноутбука. Теперь все спортивные новости пестрили заголовками по типу:              Джексон Шторм спас свою соперницу на соревновании Лос-Анджелес 500!       Джексон Шторм спасает Круз Рамирез +фото +видео       Авария на Лос-Анджелес 500       Какие отношения между Джексоном Штормом и Круз Рамирез?       Круз Рамирез и Джексон Шторм встречаются?       Между Джексоном Штормом и Круз Рамирез бурный роман — а это вообще пиздец, про который Джексон предпочитает не вспоминать.              Конечно, спортивным СМИ всегда есть что напечатать, мало того, обычным СМИ тоже. Джексон уже с сотню раз пожалел, что его спортивная карьера прочно подкреплялась популярностью среди обычных медиа, и не сказать, что это так уж сильно трепало нервы, но наблюдать это было, мягко говоря, изматывающе. Чего только стоил разговор с его спонсорами. INGTR не были так уж критично настроены к его поступку, более того, в их словах сквозило явное одобрение, вот только не по поводу чудесного спасения, а о том, что теперь о Джексоне говорят даже наркоманы в подворотнях. Радоваться этому или нет Шторм не решил до сих пор, решил, что поразмыслит об этом, когда вылезет из этой палаты, а до тех пор предпочитал стоически игнорировать любые подобные высказывания в свою сторону. Разрушать миф об отношениях с Круз ему запретили — люди верят в любовь, Джексон, а что может быть громче любви между двумя соперниками? Джексону потребовалось все своё терпение, чтобы посчитать этот вопрос риторическим и никак на него не отвечать. В конце концов, его настоящая пассия пока стоически его игнорировала, причину чего Шторм в упор не понимал. Знает, что Маккуину не похер, но он ни разу не навестил, не написал, не позвонил. Он не был зол, но откровенно не понимал, в чем причина подобного поведения. А вот Рамирез только и делала, что пыталась выскочить на него из каждой щели, что, конечно же, так же не радовало.       Он вообще с трудом мог найти объяснение, зачем её вытащил. Ну взлетела бы девчонка, отправилась бы на тот свет — да и хрен с ней, какое ему до неё дело? Вот только какой бы мразью Джексон ни хотел казаться, понимал, что собственные мысли противоречат реальным чувствам. Он ничего к ней не испытывал, конечно нет, но именно она была так важна для Маккуина. Именно она дала ему глоток свежего воздуха, из-за чего его парень чувствовал себя не просто хорошо, он чувствовал себя вновь важным и нужным, он вновь занимал какое-то место для самого себя в этой жизни. Он спас её ради Маршалла, потому что именно она вытащила его из канавы, в которую Джексон его загнал. Он был благодарен ей за это, хоть это и было единственной положительной эмоцией, которую он к ней испытывал. А потому ему нужна признательность не от Рамирез, а от человека, ради которого вся его спина и пальцы теперь были покрыты ожогами.       Медсестра, что ставит ему капельницу, кокетливо подмигивает и ведет кончиками пальцев по его смуглой коже.       — Мистер Шторм, могу я узнать, что вы делаете сегодня вечером?       — Полагаю, буду лежать здесь, как и вчера и позавчера.       — Могу ли я составить вам компанию? — её пухлые губы растягиваются, длинные ресницы черными стрелками контрастируют с зелеными глазами. Она как бы невзначай проводит пальцами по своему плечу, описывает форму груди, спускаясь на талию и выставленное бедро. — Особую компанию, если вы понимаете, о чем я.       Джексон едва не смеется от такого навязчивого флирта.       — Если вы считаете, что это будет способствовать моему скорейшему выздоровлению… — он лукавит, ему к чертовой матери не сдалось скорейшее выздоровление в компании женщины, которую он видит второй раз в жизни. Начать с того, что она не Маршалл и закончить тем, что она не Маккуин.       — Это определенно будет лучшим лекарством, — девочка наклоняется к нему, демонстрируя свою пышную грудь через острый вырез халата. Она ненавязчиво касается его волос, прикусывает свои красные губы, пытаясь изо всех сил выглядеть очаровательно. Вот только, Джексон страдал тем, что если он в кого-то влюблен, то все остальные потенциальные пассии вызывают в нем не то раздражение, не то отвращение. И даже её голос, больше похожий на мурчание кошки, не сглаживает этих углов. — Ну так что, Джексон?..       Он усмехается, уже собираясь её отшить, как вдруг в палате раздается громкий кашель, и они вдвоем переводят взгляд на выросшую на пороге фигуру. Джексон смотрит на него удивленно, почти неверяще.       — Маршалл?..       — Привет, Джексон, — его тон явно не дружелюбный, а голубые глаза, что пулей направленны ему в лоб, посылают слишком убийственные искры. Шторм не сдерживает усталого вздоха. Теперь вся эта ситуация со стороны выглядела совершенно иначе и девочка, смущенная и недовольная, поджимает губы, бросая в сторону Маккуина ответный испепеляющий взгляд. — Мисс, — Маршалл отбивает его поддельной приторной улыбкой.       — Я зайду позже.       И оказываясь у него за спиной, окидывает Маккуина цепким оценивающим взглядом, брезгливо морщась. Пиранья, думает Джексон, катилась бы ты отсюда и куда подальше, пока он за такие взгляды сам её не убил. И словно услышав его мысли — скорее скрывает в коридоре, за закрывшейся дверь. Маршалл только выглядит безразличным, на деле внутри него бьют молнии, под которую Джексон неминуемо угодит, если не вытащит язык из жопы.       — Меня не было всего два дня, а ты уже ищешь мне замену?       — Просто развлекаюсь. Знаешь ли, тут довольно скучно, когда единственными посетителями являются мои спонсоры, — язвит он, передумав искать оправдания. — Не читаешь мои СМС, не берешь трубку, не приходишь — что еще мне остается делать?       — Искать утешения у медсестер, конечно же.       — Иди к черту, — его посыл беззубый, однако он давно вертелся на языке. — Зачем пришел? Мне казалось, ты отлично проводишь время со своей целой и невредимой Рамирез. Уж тебя-то она утешила, я надеюсь.       — Мне нужно было убедиться, что она не свалится с ног, Джексон. Не ревнуй, — Маршалл присаживается на стул возле его койки. Так формально, важно. Что у Шторма на зубах скрепит от всего этого официоза, за которым Маккуин пытается от него спрятаться. — Как ты?       — Нормально, не жалуюсь.       — Джексон, — его имя теряется в тяжелом вздохе. — Я честно не мог прийти раньше. На звонки не отвечал, потому что был занят, сам понимаешь — предохранители не сработали, машина взорвалась, и теперь идет судебное разбирательство, почему так случилось.       — Диноко, должно быть, очень недовольны.       — Они озадачены, — подтверждает он. — Если бы ты её не вытащил, она бы погибла. И… И я не понимаю, что было в твоей голове.       И вот, наконец этот вопрос был озвучен. Джексон только сейчас замечает, что Маршалл выглядит донельзя вмотанным. Его светлые волосы спутаны, глаза, скрытые за прозрачными авиаторами, выглядят поблекшими, усталыми, и ему кажется, что не так должен выглядеть тот, чей друг оказался жив и здоров. Едва ли Маккуин парился из-за того, что машина взорвалась, он никогда не был материалистом.       — Хорошо, в следующий раз я проигнорирую и продолжу гонку вместо того, чтобы заниматься спасением твоих друзей. Не парься, мне не сложно.       — Я не об этом.       — Да я понимаю, — он проводит рукой по своим волосам, зачесывая пряди назад и переводит взгляд на открытое окно. Как бы там ни было, он не сильно горел желанием все это обсуждать. Хотелось, чтобы все приняли это как факт вместо того, чтобы загоняться над поиском причин. — Не знаю, что ты хочешь услышать.       — Правду.       — Я сделал это для тебя. Доволен?       — Так просто.       — А ты ожидал монолога о том, что каждый из нас ценен и мы ответственны за тех, кого приручили наши любовники? За этими речами обращайся к своей Рамирез, мне до такого еще опускаться и опускаться.       Маршалл беспомощно вскидывает руки.       — В том-то и дело… Я вообще ничего от тебя не ожидал. Я ожидал, что ты просто продолжишь гонку и…       — Как видишь, не такая уж я и сволочь, — огрызается он. — Хотя очень хотелось бы, чтобы все и дальше продолжили так считать.       В комнате повисает молчание. Каждый из них витает где-то в своих мыслях: Маршалл просто качает головой, глядя в пространство перед собой, Джексон от скуки ковыряет пачку с резинками. Он не хотел обсуждать свой поступок. Честно, ему хотелось игнорировать его всеми возможными способами, только чтобы не видеть теперь все эти виноватые рожи и одобрительные взгляды. Ему совершенно плевать, как это выглядело — плевать на СМИ, плевать на Рамирез, плевать на слова спонсоров, на свою репутацию. У него не было цели вдруг напялить на себя белое пальто и выглядеть в глазах окружающим святым. Он лишь хотел, чтобы Маршалл не был раздавлен и разбит, а вместо этого его лицо выражает именно эти эмоции. На кой черт, спрашивается? В самом деле, лучше бы просто послушал Рэя и продолжил гонку, все равно никаких отличий. Он так глубоко погружается в свои мысли, что голос Маккуина, раздавшийся после долгого молчания, кажется ему чересчур громким.       — Спасибо… — его голубые глаза, направленные точно на него, щекочут в Джексоне какие-то струны. Он старается сохранить невозмутимость, равнодушно пожимает плечами, но не может оставаться безразличным, когда Маршалл пересаживается на кровать, беря его ладонь в свою. — Я никогда бы не подумал, что ты способен на подобное, и теперь мне стыдно, что я думал о тебе именно так. Я чувствую какое-то разочарование в самом себе и огромную гордость за тебя. И благодарность. Круз для меня… Я знаю, ты ревнуешь и не особо-то её любишь, но она очень дорога мне, — он прерывается на то, чтобы перевести дыхание. Джексон слышит, как часто колотится его сердце, да что там, его собственное пульсирует в висках от всего происходящего. Он сжимает пальцы Маршалла в своей ладони, немое все в порядке. — И ты тоже мне очень дорог, безумно дорог, Джексон. Я боялся за Круз, когда она попала в аварию, и увидел, что её машина загорелась. Ещё и в такой неудачной позиции, пожарные не могли к ней сразу добраться, и когда я увидел, как ты бежишь к ней… Я боялся за вас обоих. Мне было бы невыносимо больно потерять Круз, но потерять вас обоих… это был бы для меня конец. Я чуть с ума не сошел, когда машина взорвалась, а ты не успел и двух шагов от нее сделать. Я был ужасно напуган, я не находил себе места, мечась между вами. Я люблю Круз и люблю тебя, люблю по-разному, но одинаково сильно, и это, — он вновь замолкает, поджимая свои тонкие губы. Джексон не выдерживает. Он притягивает его к себе за плечи, заключает в неуклюжие объятия, утыкаясь носом в макушку. Все это было выше сил Маккуина, ему был необходим отдых, а не очередная нервная встряска по поводу того, почему не сработала система пожаротушения. — Я просто счастлив, что никто из вас не погиб.       — Погибла моя гордость, — деланно несчастно произносит Джексон. — Вытащил эту идиотку, и теперь все вокруг меня носятся. Ты видел, что пишут?       — Видел, вы хорошо смотритесь вместе.       — О, и ты туда же, — Маккуин тихо смеется, оплетая пальцы вокруг его предплечья. — Я надеюсь, Рамирез не тешит себя надеждами, что мы начнем встречаться?       — Поверь, она ненавидит тебя за то, что теперь каждый интервьюер пытается разузнать у неё о тебе.       — Она даже не представляет, насколько эта ненависть взаимна. Мало того, что гонку не выиграл, так теперь я еще становлюсь невольным участником в тупом любовном треугольнике. Кэл там еще не пытается разобрать мою тачку, чтобы подстроить аварию?       — Он ужасно тебе благодарен, готов целовать асфальт, по которому ты ходишь.       Джексон не сдерживает громкого обреченного стона, отчего Маккуин трясется, беззвучно смеясь. Обнимать его так приятно, так тепло, и даже ноющие от боли руки становятся менее чувствительными, когда он забирается под белый халат на его плечах.       — Прощай, мой образ сволочи, ты был хорошим другом…       — Ничего, устроишь кому-нибудь драфтинг, и все вернется обратно.       — Угу, — несчастно соглашается он. — Сразу, как только станешь моим наставником.       — Ну начинается, — Маршалл отстраняется, но в его голосе нет и намека на недовольство. — Могу просто поцеловать. Равноценный обмен?       Джексон расплывается в широкой улыбке, сверкая глазами.       — Вполне.       Когда горячие губы накрывают его собственные, он не сдерживается, притягивает ближе, обхватывая чужой затылок, заставляя Маккуина почти что лечь. Зарывается пальцами в светлые волосы, сталкивается носом со сползшими очками и широко целует, восполняя все те запасы необходимой маккуиновской любви. Маршалл упирается ему в плечи, переводя быстрый взгляд на дверь.       — А как же твое ночное свидание?       — Ты всерьез думаешь, что меня это интересует? — Джексон трется носом о его щеку, вдыхает запах парфюма и пота, спускаясь ниже и подхватывая губами бледную кожу. — Меня интересуешь ты, а не грудастая девочка, которая хочет потрахаться со мной из-за моего имени.       — И все же. Слухи поползут, — он слышит в голосе Маккуина неуверенность и почти злится, сильнее притягивая к себе за затылок. — Джексон.       — Уж лучше пусть все будут трындеть про нас, а не про то, что у меня роман с твоей подопечной.       — Конечно, — он все-таки отстраняется, слезает с кровати, поправляя на себе одежду, и Джексон чувствует невыносимое разочарование, когда Маршалл так легко выскальзывает из его рук. — Но все же заниматься в больнице сексом явно не лучшая затея. К тому же, у меня еще много дел.       — Тебя смущает запах секса?       — Зато тебя он не смущает абсолютно, я так посмотрю, — в глазах Маккуина читается веселый укор. — Отдыхай давай, горе-любовник.       — Ну хоть поцелуй на прощание.       — Уже поцеловал. Давай, — он озорно улыбается, уворачиваясь от посланной в него пачки с резинками. — С нетерпением буду ждать твоего выздоровления, — и, прежде чем скрыться за дверью, угрожающе сощуривает глаза. — И никакого кокетства с медсестрами.       — Ничего не могу обещать.       Однако просьбу Маккуина он все же выполняет. И вместо горизонтальных процедур с очаровательной девочкой проводит несколько часов за трепом по телефону с Маршаллом, который звучит неподдельно ласково, трепетно, не стремаясь вбрасывать признания в любви. Джексон чувствует себя окончательно побежденным, когда на протяжении последнего часа глупо и широко улыбается, радуясь каждому слову. Сбросив вызов, он даже не успевает отложить телефон — уведомление о новом СМС с незнакомого номера расцветает вверху экрана.              Можно я просто скажу тебе «спасибо», а ты не будешь на это никак отвечать?              Не трудно было догадаться, от кого сообщение.              Джексон: Какой идиот дал тебе мой номер, Рамирез? Скажи мне, и я набью этому придурку рожу.              Ответ приходит почти моментально.              Круз: Я думаю, мистер Маккуин будет чрезвычайно рад тому, что ты решил «набить ему рожу»              Джексон: Ну конечно, кто же еще страдает такой благотворительностью помимо тебя, мне стоило догадаться              Сообщение оказывается прочитано, однако остается без ответа. Он готов поклясться, что Рамирез, сидящая по ту сторону телефона, злится и скрипит зубами от необходимости писать ему.              Круз: Я просто хотела поблагодарить тебя       Круз: Честно? Я не ожидала от тебя чего-то подобного       Круз: Не говоря уже о том, что ты побежишь меня спасать              Джексон: Удивительное рядом, Рамирез, не за что да и всего-то              Чуть погодя, он, кривя душой, добавляет.              Джексон: Рад, что ты в порядке              Круз: Чувствую некоторую несправедливость, что это ты до сих пор лежишь в больнице, хотя в аварию попала я…       Круз: Бьюсь об заклад, от скуки ты лезешь на стены              Джексон: Да, но это компенсируют лезущие на меня медсестры              Круз: Почему я не удивлена?       Круз: Твоя девушка хотя бы в курсе, где ты находишься?              Джексон: Тебя так интересуют наши с ней отношения? Круз, детка, я всё расскажу Кэлу              Круз: Я просто жду, когда до неё дойдет, с кем именно она встречается.              Джексон: Не забывай, я тебя спас              Круз: Уверена, это была случайность       Круз: Ты же говорил, что публике нужно шоу, вот ты его и устроил              Джексон: Ну, не будь уж такого плохого мнения обо мне       Джексон: Мне стоит ожидать, что ты наконец-то научишься водить машину?       Джексон: Или я и дальше могу рассчитывать на свою безусловную победу?              Круз: Обойдешься.              Джексон: Ты ведь в курсе, что тебя подрезал один из тех новичков, которых ты вдохновляла своими высокими речами?              Ответ не приходит. Он почти слышит, как крутятся шестеренки в голове Рамирез, и не сдерживает улыбки, когда та сухо отвечает.              Круз: Да.       Круз: Уверена, ты очень этому рад.              Джексон: Не то чтобы, из-за этого придурка мне пришлось проиграть гонку и тащиться спасать твою задницу.              Круз: Вот ему морду и набей.              Джексон: Ну если это такой карт-бланш, то с удовольствием              Его выписывают сутки спустя. Медсестра смеряет его острым взглядом, когда делает последнюю перевязку, и в этот раз её движения, когда она наносит мазь, причиняют некоторую боль. Однако он на это только усмехается — что сказать, если его сердце занято, то он никак не может этим управлять. Какими бы соблазнительными ни были её формы и сколь бы кокетливой и учтивой она ни была, единственный человек, который действительно притягивал к себе всё его внимание — сейчас был в другом конце города.       На улице к нему подкатывает черный Брабус, у которого дрожат стекла от разрывного фонка. Джексон называет хоуми придурком и спрашивает, неужели не нашлось тачки попроще — братан только лыбится своими золотыми капами со стразами, отвечая, что это самое непримечательное, что было у него в гараже.       — Че тебе не нравится, ниггер? Сади свою задницу и поехали, пока сюда твои журналисты не набежали.       — С такой-то тачкой? Я надеюсь, ты не притащил с собой ствол?       Тревис звенит цепями на своей шее, когда вытаскивает из штанин чертову пушку, и Джексон не удерживается от того, чтобы закатить глаза, открывая заднюю дверь и закидывая свой рюкзак. Однако сам залезть не успевает. Со стороны слышится серия гудков, и он непонимающе поворачивает голову. Тут же раздается обреченный, полный несчастья стон.       Он прощается и, опираясь на желтую дверь с опущенным стеклом, смотрит на Круз, что улыбается чересчур довольно.       — И зачем?       — Мистер Маккуин попросил тебя забрать, так что…       — Так что ты с радостью согласилась, — заканчивает за неё Джексон. — Вылезай из машины.       — Чего? — не поняла Круз.       — Я не поеду с тобой, если ты будешь за рулем. При всем уважении, Рамирез, я только вышел из больницы, а ты уже хочешь вернуть меня обратно? Маккуин меня убить собрался?       — Мистер Маккуин о тебе заботится, хоть я и не понимаю, зачем.       — Если бы заботился, то прислал бы такси. Вылезай, — говорит он тоном, не терпящим возражений. Круз смиряет его долгим пронзительным взглядом и цокает языком, отстегивая ремень безопасности. — Вот и умница.       — Заткнись.       Он кидает ей в руки свой рюкзак, который она едва успевает подхватить у самой земли, и садится на водительское, регулируя под себя сидение. Круз обиженно смотрит в окно, когда они выезжают с парковки, но потом всё же переводит взгляд на его перебинтованные пальцы, что сжимались вокруг руля её машины. Она чувствовала свою вину перед ним, пусть и не настолько сильную, чтобы теперь извиняться или благодарить через каждое слово, но достаточную, чтобы потакать в мелочах. К середине поездки она всё-таки не выдерживает и осторожно, стараясь не разбудить его импульсивный характер, спрашивает, зачем он это сделал. Уточнять, что именно, ей не приходится.       — Я имею в виду, мы не такие уж и друзья с тобой, чтобы ты рисковал собой ради меня. Да и что-то ты не несся сломя голову к мистеру Маккуину, когда он попал в аварию.       Джексон неприязненно кривится от упоминания этого случая.       — Одно дело обычная авария, Рамирез, и другое, когда твоя машина вот-вот взорвется. Вот только не надо, — он поднимает перебинтованную руку, не давая ей сказать то, что она хочет. — Я всё еще сволочь, помнишь? Не надо заносить меня в список своих лучших друзей.       — Да кому ты нужен… — бурчит она, вновь отворачиваясь. — Ты ведь раньше попадал в аварии?.. Ну, помимо той…       Он тяжело вздыхает. Надеяться на то, что они молча доедут до пункта назначения, когда в салоне находится Круз, было попросту глупо.       — Скажем так, меня много раз пытались убрать с чьего-то пути.       — И?..       — И.       — Ну… Ты ведь много пережил?.. И до сих пор, ну… не сломался.       — Вот только не надо лезть ко мне в душу.       — Я не лезу, — Круз начинает раздражаться его манере говорить настолько надменно. — Я просто пытаюсь понять. Ну дава-а-ай, Джексон, что ты ломаешься?       — Я ломаюсь? — пораженно спрашивает он и фыркает. — Дожили.       — Дже-е-ексон.       — Почему ты такая назойливая?       — Ну как же, фокус внимания, — он краем глаза видит, как она изображает кавычки. — Ты же должен понимать это без меня.       — Я уже жалею, что сел к тебе в машину.       — Ну давай, рассказывай. Начнем с простого: кто твоя девушка?       — Человек. Такой ответ устроит?       — Как вы с ней познакомились?       — Если я отвечу, ты отстанешь от меня?       — Возможно.       — Ладно, — он вздыхает, поворачивая руль, и становится перед светофором. — Она была знаменитостью, а я был простым парнем. Убедительная история любви?       — О, так, значит, она популярная персона. А я её знаю? Ну, могла ли я её где-то видеть?       Джексон ехидно усмехается.       — Поверь, ты её часто видела.       — Хм… — она задумывается на несколько минут и, когда загорается зеленый, наконец произносит:       — Это Натали Дайджест?       — Нат? — удивляется Джексон. — Нет, мы друзья, но не более.       — Странно, а то она тебя так нахваливает… У вас с ней точно ничего не было?       — Кроме того, что она заваливала меня идиотскими вопросами на интервью? Нет.       — Хэйли Диган?       — Нет.       — Ну тогда у меня нет вариантов. Она хоть гонщица?       — Относительно… — уклончиво отвечает он.       — Значит, бывшая гонщица.       Джексону с концами перестал нравится этот разговор. Какой бы Круз ни казалась ему глупой, мозгов у нее все еще было чуть больше, чем у ребенка.       — Еще вопросы будут?       — Твоё детство?       — Я вырос в Альбукерке, — Круз удивленно распахивает глаза и тут же прикусывает язык. Вопреки всему, такой ответ описывал его детство гораздо конкретней всяких эпитетов. Пусть она и ни разу не была в Нью-Мексико, и по совету некоторых старалась объезжать его за сотню километров — те слухи, которые расползались по воздуху об этом городе, были красноречивей некуда. У Джексона не просто было плохое детство, его не было и вовсе. И это было совершенно в его духе — он никогда не жаловался, а если и говорил об этом, то таким образом, что незнающий человек скорее пропустит его слова мимо ушей, чем станет вникать в то, каково это вырасти в Альбукерке. Теперь она понимает, что именно он имел в виду, когда говорил про то, что от него много раз пытались избавиться.       Джексон и бровью не повел на её реакцию. Его перебинтованные пальцы крепче сжались на руле, острый взгляд был устремлен на дорогу, словно Джексон всем своим видом хотел показать — не смей задавать мне вопросы об этом; не смей лезть мне в душу; не смей вытягивать из меня то, что я тебе не скажу. Круз так и поступает, спрашивая первое, что приходит ей в голову.       — Любимая марка машины?..       — Форд.       — Первая машина?       — Мустанг 67-го. Это блиц-опрос?       — Как ты на него заработал?..       От её глаз не укрывается то, как напрягаются желваки на его скулах. Джексон бросает в её сторону короткий взгляд, прежде чем слишком резко вывернуть руль, со свистом от колес проносясь по перекрестку.       Всё просто: Мустанг — мечта любого, кто хоть немного разбирается в машинах. Ни Ламборгини, ни Бугатти, ни Феррари не стоят и колеса от того, что было собрано под руководством Шелби. Это не просто машины, это искусство, это нечто большее, чем то, что ездит и развивает скорость на спидометре, там душа вложена в каждую деталь и ценник у такой души всегда соответствующий. Мустанг был недостижимой мечтой Круз столько, сколько она себя помнит и учитывая, что они с Джексоном практически ровесники…       — Мне лучше в это не лезть, я правильно понимаю?       — Если не хочешь потом прокатиться на том Брабусе — да.       — Джексон, я…       — Рамирез, — он практически рычит её фамилию. Его тон предостерегающий, а потому понять, что она подобралась к теме, на которую даже и дышать не стоит, догадаться не так уж и сложно. — Если я захочу, чтобы кто-то вроде тебя копошился в моем прошлом — я обязательно дам тебе знать. А до тех пор…       — Я поняла.       — Мы не друзья.       — Конечно, ведь я просто идиотка-позерша для тебя, а не что-то серьезное.       — Маккуин сказал?       — Ты сам это сказал, когда меня вытащил. Я была без сознания, но… можешь смеяться, Шторм, но я слышала твой голос, и отчего-то мне хотелось тебе верить. Может, я как и всегда просто слишком наивная, и теперь ты в очередной раз в этом убедился. Но можешь быть спокоен, я в курсе, что значу для тебя чуть больше грязи под твоими ногами, а может, и еще меньше. В общем-то, не впервой мне в этом убеждаться.       Она ожидает, что Джексон усмехнется в своей гадкой манере, съязвит или скажет нечто настолько обидное, что глаза защиплет от слез — ничего из этого не происходит. Не происходит вообще ничего, пока он не останавливается на очередном светофоре и не приглашает её жестом в объятия. Это невероятно настолько же, насколько получить от него хоть каплю чего-то доброго. Она приникает к нему, перегибаясь через центральную консоль, и впервые чувствует от его объятий нечто настолько трепетное, приятное, что так и хочется остаться на подольше. Пусть и несколько неловко, неуклюже, она смотрит на него извиняющимся взглядом, когда от того, что её руки чрезмерно сильно сжимаются на его спине, Джексон болезненно шипит. Но это похоже на то, как если бы ледники начали таять в одно мгновение — это волнительно, невероятно и отчего-то безумно приятно.       — Это… — она хочет было что-то сказать, сбить неловкость, но все слова путаются в её собственном смущении. Её спасает только внезапно зазвонивший телефон, когда Джексон сворачивает на другую улицу. — Да, мистер Маккуин?.. Забрала, — Шторм игнорирует её заискивающий взгляд в свою сторону. — Он выгнал меня из-за руля и заставил сидеть на пассажирском.       Он втапливает педаль газа, вновь резко выворачивая руль, из-за чего их со свистом проносит вдоль дороги. Рамирез вцепляется в его рюкзак, сильнее вжимается в сидение и бросает в его сторону раздраженный бешеный взгляд. Неловкость и желание быть вежливой как рукой сняло — что за чушь вообще!       — Но я уже жалею, что послушала вас.       Отвязаться от Рамирез ничего ему не стоит. После его выходки она едва не выкидывает его из тачки и, громко захлопнув за собой дверь, уезжает настолько стремительно, насколько это вообще позволяют ограничительные знаки. Так было гораздо проще. Он никогда не был экспертом в выяснении неловких отношений. Проще было обидеть её, вывернуться и сказать что-то гадкое, однако в момент, когда её руки опустились на его спину, язык попросту не поворачивался сказать что-то подобное. Рамирез была дурочкой, за которой постоянно приходилось присматривать, и вот уж чего он точно не хотел, так это примерять на себя роль второго Маккуина в её глазах. Он устал, он хочет залезть под теплый душ, смыть с себя всю вонь больницы и лекарств и наконец развалиться на нормальной кровати, пялясь в потолок.       Однако сил у него хватает только на то, чтобы доползти до дивана, сбросить вещи на пол и расплыться по мягкой поверхности. Кто бы что ни говорил, но даже такие тупые вопросы изрядно его помотали. Прошлое было той частью его жизни, в которую Джексон не хотел возвращаться ни в воспоминаниях, ни в банальном упоминании подобных вещей. Он уже прошел через тот период, когда жрал антидепрессанты пачками, кидаясь в психотерапевта проклятиями. Ему хватило разговора по душам с Маккуином в свое время, когда тот, услышав его историю, еще неделю старался подбирать каждое слово, действуя Джексону на нервы. Он ненавидел подачки, терпеть не мог чужую снисходительность и когда его всем миром пытаются жалеть за какую-то хрень. Ему двадцать три, а не пятнадцать. У него несколько миллионов на счету, а не ширево в кармане, и он считает себя достаточно счастливым, чтобы не сожалеть ни о чем. Однажды, конечно, найдется какой-нибудь умник, который вывалит всю его подноготную на публику, а до тех пор… Пошло оно все к черту.       Он скользит взглядом по полке, где стояла моделька Мустанга и еще нескольких миниатюр, добирается до фанатских рисунков и прочей мелочевки, что ему дарили после гонок или встречая на улице. Останавливается взглядом на фотографии Маккуина с автографом и достает телефон.              Джексон: Приедешь?              Маршалл: Вечером.              Джексон: Я надеюсь, это подразумевает, что ты останешься на ночь.       Джексон: Иначе я тебе до конца жизни буду припоминать, что ты попросил Рамирез забрать меня из больницы вместо того, чтобы приехать самостоятельно.              Маршалл: Она хотела искупить свою вину!              Джексон: Сидя за рулем? Я думаю, она хотела её удвоить.              Маршалл: Я останусь, но до того времени постарайся не вляпаться в новые неприятности. Договорились?              Джексон: Каждый раз, когда ты так говоришь, проблемы сами меня находят. Не замечал такого?              Маршалл: Тогда постарайся сделать всё, чтобы этого не случилось       Маршалл: И я пообещаю тебе прекрасный вечер       Маршалл: Возможно, даже и ночь              Джексон: Ты что-то говорил Рамирез о моём прошлом?              Маккуин этого вопроса явно не ожидает, так как ответ приходит не сразу.              Маршалл: Нет. Мы вроде условились, что это не то, о чем стоит болтать другим       Маршалл: А что произошло?              Джексон: Ничего. Она докапалась до меня в тачке и я спизданул не подумав       Джексон: Про Альбукерке              Маршалл: Джексон, поверь, Круз не станет трепаться об этом. Вы можете сколько угодно друг друга недолюбливать, но она не тот человек, который будет пытаться ставить тебе палки в колеса              Джексон: Ты ей доверяешь?              Маршалл: Да. И я уверяю тебя — ты тоже можешь ей доверять. Конечно, она иногда слишком навязчивая, но она никогда не станет использовать против тебя то, что ты ей доверил.              Джексон: Если она будет что-то спрашивать              Он не успевает дописать остальное, так как ответ приходит раньше.              Маршалл: Она не будет.       Маршалл: Джексон, послушай, ты только вышел из больницы. Я хочу, чтобы ты принял душ, отдохнул и не мучил себя тем, что сейчас не имеет значения       Маршалл: Уж это ты можешь мне пообещать?              Он на мгновение отводит взгляд от телефона. Собственная паранойя по поводу сказанного Рамирез понемногу отпускала, уступая место хрупкому, но необходимому спокойствию. Он наконец-то дома, здесь его не достанут репортеры, спонсоры и та же самая Круз, и раз уж Маккуин говорит, что она не станет болтать об этом на каждом углу, то он более чем мог ему поверить. Маршалл в принципе был для него кем-то вроде путеводного огня, и в моменты, когда всё вокруг заполняла тьма, он был единственным, на кого Шторм мог положиться. А потому подвергать его слова сомнению было бы самым что ни на есть свинством.       Ему хватало и того, что он до сих пор чувствовал себя отвратительно из-за ситуация с Салли.       Чуть погодя, погруженный в собственные чувства и мысли, он добавляет.              Джексон: Люблю тебя.       Джексон: Да и Рамирез твоя не такая уж и дура.              Маршалл: Вы быстро подружитесь ;)              Джексон: Ты пропустил первую часть.              Маршалл: Мне все еще нужно напоминать, что я тоже тебя люблю?              Джексон: Каждую секунду, Маккуин. Хотя, если ты будешь так делать, то быстро окажешься в чс.              Маршалл: Высокие у нас с тобой отношения              Джексон: Ну да, не то что у вас с Салли.              Кто его тянул за язык?.. Джексон прикусывает губу и напряженно ожидает начала новой ссоры. Его ревность это самая отвратительная черта характера, которой только могла наградить его жизнь. Впрочем, не беспричинно. Когда на протяжении трех лет тебе изменяет любимая девушка, наверное, не поехать крышей просто невозможно. Для Маккуина не было секретом то, что у Джексона серьезные проблемы с доверием, и с самого начала их отношений он открыто заявил — у нас с тобой ничего не выйдет, Джексон, если ты не будешь мне доверять. Он как сейчас помнит те слова и постоянно себе о них напоминает, но и с ним случается, что язык поворачивается раньше, чем он успевает обдумать сказанное.              Джексон: Прости.              Маршалл: Может, еще и к Мэтру меня ревновать начнешь?              Джексон: Мэтр нормальный чувак              Маршалл: Спасибо за доверие, Джексон.       Маршалл: Вечером приеду, так что, постарайся отдохнуть. Увидимся.       Он уже успевает сделать вывод, что они серьезно поссорились, но очередное сообщение от Маккуина рассеивает эту мысль так же стремительно, как она появилась.              Маршалл: Я очень тебя люблю.       Маршалл: Сильнее, чем любил Салли.       Маршалл: Этого достаточно?       Джексон чувствует себя самым большим идиотом на свете, но в то же время настолько счастливым, что и подумать страшно. В этом и была вся прелесть отношений с бывшим гонщиком — он знал цену победы. Маккуин как никто знает каково это: оступаться, лететь бочкой во вращающейся тачке, ломая с каждым ударом кости и заливая кровью защитный шлем, который не сумел уберечь от сотрясения. Так что Маршалл лучше многих знает, какую цену он готов заплатить за ту или иную привилегию, машину или счастье с любимым человеком. И иногда Джексон не может поверить, что стал чьим-то выбором вновь.