Солоно и горько

Мир рассыпается на части. По правде говоря, с его приходом в её жизнь это ощущение становится привычным, её мир, поглощённый туманом и мраком, сотрясается грозовыми вспышками безжалостнее, чаще. Она ни за что не смогла бы позабыть, как это произошло впервые — в переулке, когда ей удалось сорвать с него маску и взглянуть в глаза, невероятно-живые, полные чувства. Сердце дрогнуло, перевернулось, упало к желудку. Показалось, впервые за целую вечность пришло ощущение, что слепота стала рассеиваться, и из мглистого мрака выступили размытые очертания. И она видела, он ощутил то же. Его сердце тоже сжалось, свернулось, укатилось, столкнувшись с её, к их ногам. Её поглотило ощущение, которое не облечь в слова, как ни пытайся. И она предпочла проигнорировать его. Она предпочла отталкивать его как можно дальше до тех пор, пока здравый смысл не взял верх, пока его руки не стали отрадой, тепло его тела — домом. Что ж. Лорен постаралась взять себя в руки. Спрятанное глубоко в её теле, вскормленное летами скорби и потерь, прожитым бессчётное количество раз бессилием, чудовище скреблось изнутри. Когти драли её внутренности, рвали кожу. А она задыхалась. От боли. От страха. От бессилия и обиды на свою глупость, на свою слепоту. На то, что сил и выдержки не хватает чтобы, раз не в её власти спасти самое дорогое, что у неё осталось, хотя бы не отрывать его от сердца сейчас. Пускай даже всё кругом них рушится, земля дрожит, от витающих в воздухе хлопьев пепла не вздохнуть. Пускай. К чёрту. Большего не надо, пока она знает, что где-то в этом мире есть он. Будь всё на самом деле так просто, ей стало бы легче. Но отчаяние душило её, не давая сделать и глотка воздуха, позволить себе обмануться хотя бы на миг. В самом деле поверить в то, что у них двоих может быть будущее, они могут обладать друг другом. Мечта способна была стать явью разве что в параллельной вселенной. Там, где на руках их двоих не было столько крови, там, где обоих не душила вина и бесконечная горечь. Им обоим было смертельно тяжело — вьющееся на уме сводило с ума. И найти бы в друг друге покой, спастись бы, укутавшись в тепло тела и шум дыхания, стук сердца, эфемерное ощущение присутствия, веру в то, что они больше не одни, они — одно целое. Но им не станет легче. Будет только хуже. Как бы безумно, до хруста костей ей не хотелось сжать его в объятиях, целовать его, терзая, кусая, касаться голодно и отчаянно, это не принесёт ничего сверх боли, от которой они и без того задыхаются. А потом, когда страсть отпустит и дыхание выровняется, станет хуже. Будет мерзко, страшно, кисло. Захочется содрать с костей кожу. Но даже это не поможет избавиться друг от друга — они кожей к коже намертво приросли. Вдох. Выдох. Тысячи игл в теле, вина, стыд. Глупо, наверное, даже позволять себе думать о подобном, не то что мнить, словно этот бред реален, она в самом деле нужна ему хотя бы вполовину так сильно, как он ей. Словно он может желать её, мечтать о ней, так зверски скучать и от разлуки выть. Они не виделись чёртову кучу времени. Все планы полыхали адовым пламенем, и она понятия не имела, жив ли он вообще. И, сколько бы ни врала себе, сколько бы ни корила себя за то, ничего ей не хотелось в данный миг больше, чем просто-напросто сжать его в объятиях и не отпускать. Знать, что он жив, здоров, слышать дыхание и целовать кожу, чувствуя под губами стук сердца. Слышать тихие выдохи-вдохи, ощущать, как желанные руки на теле сжимаются, плавиться и растворяться в нём. Боже. Она сжимает руками собственные плечи, душит рвущийся из горла плач. Скребёт ногтями по коже и часто-часто дышит. С усилием открывает глаза и смотрит, не моргая, на своё отражение. Слабая, жалкая, ничтожная. Не заслуживаешь ничего из того, о чём грезишь. Ногти полосуют запястья, плечи, ползут к шее и стискивают её мёртвым хватом. Так и должна кончиться давняя пытка над собой. Закрой глаза, сожми сильнее, и мир поплывёт. Жаль только, что так легко её не убить — это не удавалось пулям и лезвиям прежде, не справилась и бомба. Взгляд наливается алым, темнеет, плывёт. От неё ускользает скрип, с которым дверь на балкон распахивается, она не чувствует дуновение ветра и не видит, как занавески двумя огромными крыльями взвиваются по комнате. Это невозможно. Это невыносимо. Этому нет конца. Лорен подрывается с места, не отрывая взгляда от отражения, хватает с поверхности туалета ножницы. Обнажает лезвие и с размаха полосует им… Лезвие успевает слегка мазнуть по коже, прежде чем ножницы оказываются выбиты и с оглушительным грохотом ударяются об пол. Лорен вздрагивает: туманный кошмарный сон не спешит развеиваться, но от звона она вся болезненно сжимается, словно от удара. Полоса пореза алеет, на коже выступают бусинки крови. И Лорен разглядывает их завороженно, кажется, целую вечность, пока грохот голоса не разрывает тишину комнаты, пуская осколки прямо в её скрюченное тело. — Ты спятила? Она вздрогнула и подняла голову рывком. Киран. В её комнате. Совсем рядом, вот он, только руку протянуть — живой, всё такой же, каким помнила его, пока он не исчез. Но нет, она убеждается в обратном, разглядывая его — он осунулся, скулы выступили чётче, что было различимо даже сквозь чернильную поросль на щеках и подбородке, глаза всё такие же синие-синие, утонуть можно, и также блестят гневом и страстью, жизнью, пускай их покинула искра озорства, так раздражавшая её прежде, столь жарко любимая ею сейчас. Она не чувствует собственных рук и ног, но несётся к нему, едва не падая. Она не знает, кто из них ринулся первым, чьи руки сжались с тем невыносимым отчаянием, чьими слезами была окроплена кожа. И губы… Они сталкиваются губами, остервенело целуя друг друга, смакуя горечь прожитой разлуки и соль слёз. Всё это так правильно, что она плачет лишь громче, обнимает сильнее, касается его яростнее, жаднее. И он, её отражение в размозжённом зеркале, прижимается к ней всей душой и сердцем также безропотно. Губами стирает с щёк слёзы и терпит удары по груди и плечам, ругань, которой она его осыпает, поцелуи, которыми больше жалит, чем приласкивает и без того едва живого. Но едва Лорен успевает задышать одним воздухом с ним, им самим, вцепившись в него покрепче от того, что голова пошла кругом, он резко отстраняется и, тяжело дыша, рассматривая её болезненным, страшным взглядом, кричит: — Что ты удумала? Лорен, зачем? За что? Ей не сразу удаётся понять о чём он, мысли путаются, и всё тело дрожит. Но она вспоминает. Ножницы. Чёртовы ножницы. — Я… Я не знаю, как жила без тебя, — собственные губы кажутся чужими. — Я не хочу б… больше… Я… — и лопается терпение, срываются заслоны, сдерживающие всё накопленное к нему, всё так долго отрицаемое. Голос ломается от рыданий. — Терпеть тебя не могу! — Лорен колотит его, зажмурившись, и плачет, плачет, плачет. — Хоть бы слово сказал, прежде чем исчезнуть! Всё внутри дрожит и со страшной мукой рвётся. Тело совсем не слушается, и она оседает на пол, пока он не подхватывает её на руки, усаживая к себе на колени, пока не заговаривает, сцеловывая обиду и скорбь. — Как ты оказался здесь? — она всхлипывает, глаза блестят в лунном свете. — Где ты был всё это время? Он жмёт плечами, отводя взгляд. Лорен жадно впитывает каждую его изменившуюся черту, каждое движение, каждый вдох. — Я всё время думал только о тебе, — дыхание щекочет кожу, Лорен вздрагивает от хлынувшего по коже жара, когда он прижимается губами к её лбу. Тянет разрыдаться, податься к нему губами, лишить их обоих дыхания. Но она заставляет себя держаться, слушать, смотреть. — Но нам слишком опасно видеться. Я не мил больше ни одной из сторон. Мне. Ты мил мне. Ты нужен мне, как воздух. Лорен крепче вжимает в запястье ногти, кусает губу. — Ты был в плену? — Какое-то время. Лорен не сразу осознаёт, что задушенный всхлип срывается с её губ. Киран расставляет поцелуи, лёгкие и горячие, по всему её лицу. А она зарывается ладонями в его волосы, выпуская пряди из пучка, гладит их, пропускает меж пальцев. И всё всхлипывает, всхлипывает. — Будешь плакать, я тебе ничего больше не расскажу, — строго, но невыносимо ласково журит её он. — Ещё раз так скажешь, я тебя… — Пристрелишь? Задушишь? — Да. Он тихонько усмехается ей в губы. И тогда Лорен осознаёт ещё чётче, понимает — плевать, что горько и тяжело. Главное, что он обнимает её в данный миг, и она может слышать, как бьётся его сердце, может сжать его в объятиях и задохнуться им. — Это продолжалось недолго, моя милая. Я сбежал, потом скрывался. Иногда являлся убедиться, что ты жива и здорова. — И ты бы не показался, если бы я не?.. Киран мотает головой, сжимая губы. Лорен ударяет его кулаком в грудь, и он резко выдыхает, вздрагивая. И её будто саму болью прошивает, она тут же меняется в лице, прижимается к нему, стискивает в пальцах полы плаща. — Что с тобой такое?.. Ты ранен?.. — Пустяки, — отмахивается он. — Пара синяков разве что, жить буду. Лорен одним чудом давит в себе желание ударить его ещё раз. Вместо этого поднимается, напоследок успев прижаться губами к его шее, и, заключая ладонь в свою, тянет его за собой. — Куда? — В ванную. Осмотрю тебя, подлатаю, если это необходимо. И… — она оборачивается к нему — былая скорбь облетает шелухой, губы изгибаются в усмешке. — Помогу тебе избавиться от этого безобразия, — Лорен обводит кончиком пальца покрытую отросшей щетиной скулу, спускаясь к губам. Киран легонько кусает её за руку, улыбаясь самым уголком, переплетает с её рукой пальцы и, не отрывая от неё взгляда, целует её ладонь. — Умеешь же ты найти предлог, чтобы полюбоваться на меня без одежды. В ответ на это она фыркает, отпуская его руку, у самых дверей оборачивается, показывая ему язык, и остаток пути к ванной они преодолевает бегом, озорно смеясь друг другу. Киран ловит её, прижимая к себе, вжимая всем телом в дверь, и Лорен, изворачиваясь, умудряется схватить его за воротник и утянуть в ванную, захлопнув за ними дверь. И тогда становится… что ж, самую малость неловко. Когда они отрываются друг от друга, оба замирают, не сразу понимая, что делают. Но Лорен подходит к нему, спускает с плеч плащ, и тот тяжело опадает на пол. Отстёгивает от пояса ножны и осторожно опускает меч подле плаща. Выщёлкивает пуговицу рубашки, удерживающую ворот на шее, выправляет её из брюк и тянет вверх, безмолвно требуя поднять руки. Он слушается, не сопротивляясь и не помогая. И Лорен понимает — ему страшно. Он почти не дышит, только ждёт, что она сделает дальше. И она, повинуясь желанию, проводит ладонями по его плечам и груди. Вжимается носом в его шею, дышит им, крепко-крепко обнимает, жалея, что не может чувствовать тепло его тела всей собой, но понимая, что один только жар, ползущий по обнажённым рукам, уже с ума сводит. Пространство в черте взгляда вспыхивает и мутнеет, когда он целует её, когда сильные руки с грубоватыми наощупь пальцами избавляют её от ночной рубашки и чувственными прикосновениями пускают по коже табун мурашек. Пальцы дрожат, когда она избавляет его от брюк и белья. И они, не сговариваясь, чуть отстраняют друг друга, стараясь рассмотреть получше, запомнить черты тел. Чтобы раз за разом после восстанавливать в памяти произошедшее. У Кирана не возникает желания пустить на этот счёт шутку. Лорен совсем не хочется попросить не пялиться так откровенно. Они оба ждали этого слишком долго, хотели друг друга чертовски сильно. Она подводит его к ванной, указывая кивком, включает воду и просит немного её подождать. Набрасывает на плечи и запахивает на животе руками халат, целуя его в щеку на недолгое прощание и спешно выходя из ванной, прикрывая за собой дверь. К тому моменту, когда она возвращается с опасной бритвой в руках, щека ещё теплится мягким касанием губ. — Раньше я частенько помогала дяде управляться с щетиной. Можешь не бояться, что я тебя зарежу. — Из твоих рук я бы принял даже это. Он поморщился от того, как абсурдно прозвучала правда. А Лорен, опустившись коленями на пол за его спиной, позволила себе ещё раз обвить его шею руками, оставив на коже долгий поцелуй. Ещё и ещё один. И он ластится бродячим котом, подставляется, требуя больше, сильнее. Невозможно друг другом ни насытиться, ни надышаться. Уже когда губы соскальзывают к губам, и желание осквернить ванну жжёт низ живота, Лорен чуть сильнее сжимает руку в его волосах и подаётся назад. Пока она неторопливо раскладывает всё необходимое по выстеленному на пол полотенцу, Киран пытается не сгореть заживо в едва тёплой воде. Лорен присаживается на борт ванной, вместе с пеной собирая с кожи тонкую полосу волос. Одной рукой осторожно придерживает его подбородок, другой движет по коже так аккуратно, как может. Страх поранить его замедляет дело, а ещё в этом положении страшно затекает спина, что она упрямо игнорирует до тех пор, пока об этом не успевает задуматься Киран. — Отдай бритву на минутку. — Зачем? — Лорен бросает на него удивлённый взгляд, не переставая очищать от пены лезвие. — Отда-а-ай, — повторяет он, проводя кончиками пальцев по ноге, выставленной в воду аккурат рядом с его бедром. Она пытается одёрнуть её, но Киран не позволяет. Лорен и пикнуть не успевает, когда он умудряется за несчастные пару мгновений, выведя её из строя щекоткой и не сумев отнять из сжатой намертво ладони бритву, со всей силы тянет её так, что она плашмя падает на него. Сперва Лорен вспыхивает от негодования и запоздалого страха — лезвие в её руке едва не полоснуло ему по горлу. Ещё немного, и она бы убила его в своей же собственной ванной. Она бросает бритву на пол, принимаясь колотить его. — Ты совсем?! — трясёт Кирана за плечи, а тот лишь смеётся, опуская ладони на её бёдра, сжимая ягодицы. — О чём ты думал вообще? А если бы я не успела?! Она алеет от ярости, ёрзает на нём, продолжая его трясти, и собирается встать, зло причитая не трогать её, когда он вновь роняет приподнявшуюся Лорен на себя и крепко целует. Взбешенная, дезориентированная, она забывает дышать, когда горячие ладони проходят по лопаткам и спине, стискивают бёдра, вжимая её в него. Он глухо стонет в поцелуй и сбивается с него, когда Лорен подаётся бёдрами вперёд и назад, потираясь о набухший член. Из вредности она отстраняется, даже не пытаясь скрыть, как тяжело у неё вздымается грудь. Облизывает собственные губы, встречая его безумный от страсти взгляд не менее голодным. И зло бормочет ему в губы, так, что дыхание на каждом слове обжигает кожу: — Когда в следующий раз тебе вдруг захочется умереть, скажи лучше мне сразу. Он вслепую подаётся вперёд, пытаясь завладеть её губами и ухватиться за неё, прижав ближе, но Лорен чудом успевает вывернуться и проскользнуть дальше. И он поймал бы её, не будь она проворнее, не опусти ладонь между его ног и не сожми у основания, резко наглаживая к головке. Из горла вырывается тихий, сдавленный стон, он сжимает веки до кровавых искр и умудряется дёрнуться так, что ненароком прикладывается затылком о край ванной. — Будь осторожнее, — ворчит она, очередным жестковатым движением по длине заставляя его шипеть и дёргаться, силясь прикрыть рукой лицо и подавить стон. Бесполезно. — Будешь делать глупости, я остановлюсь и прогоню тебя. И, даже не сомневайся, я не лгу тебе. За что мне ты, — надрывно проскальзывает в замутнённом разуме. С каждым движением держаться становится всё тяжелее. Из груди рвутся черти, нечеловеческими голосами приказывая зарыться рукой в её волосы и потянуть ниже, заставить взять его до самого горла, направить резче, жёстче, безжалостнее, чтобы из глаз слёзы хлынули. Киран изо всех сил стискивает пальцами борты ванной, стонет уже в голос, дёргаясь от каждого движения, вздрагивая, когда короткие острые ноготки проходятся по животу и бёдрам. А потом она касается его губами. И чудовища срываются с цепей. Он рычит, выстанывает в голос. Влажный, горячий рот обволакивает, проворный язык обводит уздечку, играясь его самообладанием, рисуя по коже узоры. Хочется больше, хочется, чтобы она сделала так ещё. Но другая мысль шьёт алыми нитями душу — он не стоит ни одного её касания и поцелуя. Он пытается вывернуться, пытается произнести громко и чётко, но выходит сдавленный хрип: — Т-ты н-не должна… — он сглатывает, новый стон вырывается из горла — она чуть ускоряется, сжимая губы. Отпускает его с влажным, нереально пошлым звуком, и холодный воздух обжигает влажную кожу так сильно, что Киран недовольно, раздразненно шипит. — Я вообще ничего тебе не должна, — проговаривает она жёстко, сдавливая ладонью головку, пока не добивается нового стона. Опускается ниже и легонько касается его языком, ни больше ни меньше, дразня. — Я хочу этого. И я хочу тебя. Она вновь принимается старательно вылизывать его, и он уже ничуть не сомневается в том, что на этом самом месте умрёт. Разве что перед этим сломает ей ванную — борты под пальцами вот-вот затрещат. Она продолжает водить по члену сжатым кулаком, раз за разом вбирая в рот глубже, сдавливая губами головку так, что он безвольно подмахивает бёдрами и тяжело выдыхает. Темп рваный, нестабильный, и он давно бы уже кончил, ускорься она хоть чуть-чуть. Но Лорен нарочно играется, водя его по лезвию, не позволяя с него сорваться и от разрядки обмякнуть. У Кирана в измученном сознании всё новые и новые картинки: как он перевернёт её на живот, вжав в постель, и станет вбиваться в неё, срывая с мягких губ стоны вперемешку с криками и всхлипами. Как вытрахает из неё всё живое. И не успокоится, пока не возьмёт всё, что принадлежит ему. Так нельзя, нельзя, нельзя. Кирану кажется, что он вот-вот сойдёт с ума, когда Лорен касается его ладони и, отрывая её от борта, тянет себе в волосы. — Чт-т-то т-ты… — Тише, — ласковый приказ. И вновь пламенный плен рта медленно и очень верно подводит к безумию. Он осторожно сжимает руку в её волосах, игнорируя истинное желание, рычание и рокот, грохочущие в висках. И тогда она, не отрываясь от него, шепчет: — Сильнее. Ему сносит крышу, но он продолжает сдерживаться. Разве что рука в самом деле сжимается сильнее, зарываясь в рыжие пряди, чуть поглаживая голову, когда она даёт ему пару мгновений, чтобы выдохнуть. А потом она ускоряется, и стоны-хрипы становятся всё громче, звуча чаще, всё туманнее перед глазами, жарче, хотя и кажется, что лучше хуже быть не может. Когда приближение разрядки становится осязаемым, жжёт каждую клетку тела и режет сознание на ленты, она касается второй его руки, по прежнему сжимающей борт, и он теряет контроль. Окончательно, бесповоротно. Обе руки сжимают её голову, оттягивая волосы, и он задаёт необходимый, неистовый темп. Он знает — если ей станет некомфортно, она сможет побить его даже из этого положения. Но она послушно принимает его, пока он забирает своё, пока вбивается в неё, насаживая на себя почти до самого основания, и противится лишь когда он, ощущая, что вот-вот кончит, пытается отстранить её. Ну уж нет, — смеются её глаза, в которых едва различимо блестят слёзы. Он дрожит, изливаясь ей в рот, и разжимает руки, стараясь как только может осторожно опустить их ей на голову, не сделав больно. Сдавленно выстанывает, когда оргазм обрушивается и погребает его под разрушительной волной, выгибается, силясь прижаться ещё ближе, и в конце концов опадает в воду, поднимая брызги. Очень тяжело дыша. Киран рвано выдыхает, когда Лорен облизывает языком головку и отпускает его, потираясь щекой о бедренную кость. Улыбается довольной кошкой, и рассмеяться бы озорному блеску глаз, да и на это не осталось сил. Пальцы рассеянно пробегают по её волосам, когда Лорен растекается у него на груди. Он успевает прийти в себя, и руки методично ласкают голову, шею, плечи и спину. Чуть разминая, чуть поглаживая. И она ластится, трётся о его грудь щекой и тихонько постанывает, когда ладони давят на кожу сильнее. Он приоткрывает губы, впервые осознавая, как страшно пересох рот. — Это было… Вау. — Знаю, — мурлычет она. Украдкой успевает потереться о его шею и укусить в это местечко следом же. — Нужно закончить начатое, — и она поднимается, перегибаясь через него чтобы поднять бритву. Киран едва сдерживает желание вновь потянуть её на себя или хотя бы коснуться. И как бы ни вымотала его она, но от одного этого вида черти вновь просыпаются, болезненно в нём ворочаясь. Она ненарочно то и дело задевает его, периодически меняя положение. Одна её рука по прежнему осторожно удерживает его подбородок на месте, обе его руки лежат на бортах. Вернее, поначалу они лежат там. Спустя пару минут пальцы вновь судорожно стискивают их. — Ты можешь коснуться меня, — её глаза смеются. — Прекрати быть таким. Сжимая зубы и отчаянно стараясь обуздать собственные фантазии, он достаточно целомудренно опустил ладони ей на талию. Она рассмеялась, зарычала, вновь перегнулась через него и осторожно положила бритву на полотенце. Опустила его руки на собственные бёдра и потребовала их сжать, а потом поцеловала его так, что на пару мгновений у Кирана в груди перестало биться сердце. Цепочкой нежных поцелуев она спустилась по его подбородку к шее. Язык обвёл кадык, зубы легонько сжались на коже совсем рядом, и она продолжила целовать его шею, быстро найдя движения, способные заставить его ёрзать и тяжело дышать. Ему нравилось, когда кончиком языка она вычерчивала узоры, и просто несло крышу, когда она легонько кусалась или сжимала кожу губами, как при настоящем поцелуе. И он даже представить себе не мог, что боль может быть такой приятной — когда ему стало мало её осторожных движений, Киран легонько сжал руку в её волосах, выдыхая тихое «сильнее». И она озорно рассмеялась, выполняя его просьбу, с удовольствием наблюдая за тем, как с каждым касанием его ведёт всё сильнее. Она целовала и кусала его ключицы и грудь, намеренно дольше задерживаясь на бесчисленных шрамах, обводя их языком и потираясь следом же о них щекой, словно хотела, чертовски хотела залечить их или хотя бы ослабить неутихающую боль. И Киран не соврал бы, сказав, что у неё это получается. — Расскажи, откуда они, — Лорен осторожно обводит кончиками пальцев продолговатый, по виду свежий, едва затянувшийся шрам, покрытый розоватой сморщенной кожей. Такие ранки, рваные и продолговатые, усеивали его живот, грудь и бёдра, спину и ягодицы. Они чудовищно напоминали старые шрамы на его теле, те, что остались от порки с тех времён, когда он только попал в Призрачную косу. Разве что выглядели гораздо страшнее. — Порка раскалёнными прутьями. Ей не захотелось расспрашивать его, и она лишь крепче сжала его руками. Если бы это было в её силах, она забрала бы всю эту боль себе. До капли. Если бы это было в её силах… Она подняла одну его руку, коснулась губами центра ладони, стала крыть поцелуями каждый палец, каждый сантиметр усеянной странными следами кожи. Следы были похожи на шрамы и паутинками расходились по его ладоням и запястьям до самых локтей. И она боялась правды, которую могла услышать. — Удары током, — произнёс он совсем тихо. Всхлипывая, она целовала и целовала его руки, ластясь о них щеками, забываясь от горечи сожаления и остроты боли. Ласка потеряла очертания, когда язык заскользил по фалангам, она стала посасывать его пальцы. Ей лизало душу отчаяние, страшно хотелось вытянуть из него боль, заменив собой. И заменить собственную боль им — его телом и его душой. От неё ускользнул момент, когда его руки оказались на её щеках, а он отчаянно, голодно её поцеловал. Лорен всхлипывала ему в губы, тёрлась о него, горела в его руках, подпитываясь виной, сожалением, застарелой болью. Она направила его в себя и начала насаживаться, когда Киран удержал её за талию и усадил себе на колено, поднявшись. — Не здесь, глупая, — Киран легонько щёлкнул её по носу, тут же принявшись собирать слёзы с её щёк губами. — Пойдём в кровать. Она рассеянно кивнула, поджав губы. Он вышел из воды, вытерся полотенцем и закрепил то на бёдрах. Подошёл к Лорен с ещё одним, большего размера, и обернул его кругом её тела, после чего бережно поднял своё сокровище на руки. Недолгий путь до её комнаты они преодолели в тишине. Лорен, прикрыв глаза, вслушивалась в мерный звук его тихих шагов, запоминала ритмичный стук его сердца под щекой и просто-напросто дышала им, прекрасно понимая, что после того, как он уйдёт, станет ещё тяжелее. Она не уверена в том, захочет ли он приходить после того, что уже произошло и лишь произойдёт, сможет ли. Киран аккуратно опустил её на постель и сел рядом. Лорен выпуталась из полотенца и отложила его в сторону. Замерла за его спиной, в слабом свете завороженно рассматривая рисунки увечий на коже. Не удержавшись, прижалась к шраму, рассекающему лопатки, губами. Щекой, виском, сердцем. И остальное — как в тумане. Ласковое прикосновение к его подбородку, вопрос, приглашение, просьба, высеченное несмелым скольжением языка по губам признание. Захочешь ли ты меня? Способен ли ты после всего, что с тобой случилось? Сможешь ли… Дать шанс себе?.. А нам?.. И она всхлипывает в набирающий силу поцелуй, уже не такой нежный и робкий. Его ладони замирают на узких плечах, он давит чуть сильнее, требуя опуститься, и Лорен слушается, разве что цепляясь за него, утаскивая его за собой, чтобы не отстранился, никуда не делся, даже не смел отпускать. И теперь ей гореть от его поцелуев, таких обжигающе-горячих, что она вздрагивает и хнычет, ластится, подставляясь сильнее, только в этом нет смысла. Ей нужно всё и сразу, сильнее, жёстче, чтобы ничего больше не чувствовать, а он так нежен, что сердце лишь безжалостнее щемит. Лорен скользит ногтями по его шее и спине, растекаясь по простыням, стонет от каждого требовательного поцелуя, клеймящего её, и ругает себя за безволие. А потом, плюя на всё, только просит: — Укуси сильнее. Киран растерянно моргает, замирает, не решаясь, и продолжает целовать её. — Я сказала сильнее, — недовольно бормочет она. Он слушается, сжимая кожу зубами. Но всё равно этого мало. — Ещё, — всхлипывает она, стоит ему прихватить губами сосок, посасывая тот. — Следы останутся, — спорит он, стараясь отвлечь её лаской ладоней, проходящих по щиколотке выше и выше, к колену, бедру. — Хоть что-то от тебя останется, — она грубее вцепляется ему в волосы, требуя своего. Его обжигает отчаянием признания, осознанием — она точь-в-точь также сходила с ума без него, как и он в разлуке с ней. Ей также кошмарно сильно не хочется расставаться, хочется влезть под кожу, если это в самом деле единственный возможный способ остаться. Они похожи больше, чем он мог себе представить — оба чудовища, доведённые до отчаяния собственной неприкаянностью, и хотят они одного. И, не бойся он причинить ей боль так сильно, выпустил бы своих демонов, позволив себе делать всё, чего ему на самом деле хочется. Он прикусывает сосок недостаточно сильно для того, чтобы стало больно, но достаточно, чтобы Лорен громко застонала, напрягаясь в его руках одновременно с тем, как он шире развёл её ноги и провёл между них, собирая ладонью влагу. Она задохнулась, извернулась, вцепилась ему в затылок и за волосы потянула его на себя — поцелуй, подомни под себя, стань со мной единым целым — вот только Киран лишь усмехнулся её прыти. Запястья оказались заведены за голову и прижаты к постели, и ей осталось лишь продолжать тлеть в его руках. Киран вошёл во вкус, целуя и кусая всё ниже, проходясь по животу и лаская её между ног всё смелее. Метки украшали шею, грудь, живот, и каждый дюйм тела горел требовательным прикосновением, сорванной с цепи лаской. А потом он оставил её, приподнявшись, и медленно поднял согнутую в колене ногу, потянув её на себя. Лорен задёргалась и попыталась вырваться, ойкнув, но не успела — Киран поднёс ступню к губам и поцеловал. — Что ты… Он обхватил губами большой палец, осторожно сжав, прикусил зубами, сверкая на Лорен глазами из-под опущенных ресниц. Её прошибло смущением и возмущением, но стоило ему приняться поочерёдно покрывать влажными поцелуями лодыжки, поднимаясь всё выше, дразня её скольжением языка и лёгкими, распаляющими лишь больше укусами, к тому моменту, как Киран добрался до её колен, ей пришлось прикусить собственную ладонь, чтобы не застонать. Киран видел её обнажённой, касался и чувствовал собственным телом почти всю её, но стоит ему провести языком по внутренней поверхности бедра, следом же оставляя на нежной коже укус, потянуться ближе и опалить дыханием средоточие жара, смущением её прошивает насквозь. Становится неловко, разом тянет сомкнуть бёдра и сжаться комком. Она сдержалась — лишь отвела потускневший, тревожно мечущийся взгляд. Но Киран не был бы собой, если бы не заметил. — Что с тобой такое? Ты не хочешь?.. Нежно, осторожно. Он опускает её ноги на постель и замирает, нависнув над нею, терпеливо разглядывая. Плевать на то, чего хочет он сам — пускай он три тысячи раз у себя в голове успел взять её, как давно того хотел, но он ни за что не сделает того, что может быть неприятно ей. Лорен замотала головой и прикусила губу. — Одно твоё слово, и я остановлюсь. Я не собираюсь на тебя давить, тем более не собираюсь ни к чему принуждать. Но она продолжала молчать, пряча глаза. — Лорен?.. Он повернул её лицо к себе за подбородок, стараясь уцепиться за взгляд. И не сразу, но она послушалась — посмотрела на него, обнажённая не одним лишь телом, но душой. Всеми страхами, кошмарами, всей болью и тревогой, запрятанной поглубже. — В чём дело? Ты не хочешь меня? Она ощутила это, словно бы он был её продолжением, а его мысли принадлежали ей. Скажи она ему сейчас, что это правда, это разобьёт ему сердце. Но он сдержит слово. Он уйдёт, и это разобьёт сердце им обоим. Лорен подорвалась с места, поднявшись на локтях, и впилась ему в губы отчаянным, остервенелым поцелуем. Жадным, терпким, горьким, порывистым и чересчур поспешным. Сжала у него за спиной лодыжки и стиснула его руками. Не уходи, не уходи, что угодно, только не покидай меня снова. Он попытался оставить её губы, отстраниться, и тогда она ощутила, что звереет: руки и ноги сжались мёртвой хваткой, она почти вгрызалась в него, а не целовала. Он кое-как выпутался из жестокого объятия, и вновь свёл её руки за голову. Лорен задрожала и задёргалась, но надолго её не хватило. — Я хочу тебя. Очень, очень хочу. Не уходи, прошу. Киран выдохнул с таким облегчением, что у Лорен вновь сжалось сердце. Неужели он не понимает, как важен, как нужен? Неужели это его удивляет?.. — Я продолжу?.. — уточнил он на всякий случай. Изрядно поалевшая Лорен легонько кивнула, закусив губу и отвернувшись. — Так не пойдёт, — он усмехнулся, постучав пальцами по бедру. В мгновением ока он вновь оказался меж её разведённых ног, и споро закинул ноги себе на плечи. — Не отводи взгляд. Шершавая поверхность языка коснулась влажных складок, кончик проскользнул внутрь, и Лорен подбросило, она вскрикнула, заёрзала и попыталась вырваться. — Киран! — закричала она, стискивая простыни пальцами до хруста. — К-кх… К-кира-а-ан! Он всё двигался и двигался в ней, и с каждым движением языка и губ становилось всё жарче и невыносимее. Слишком, слишком. — П-постой, — с трудом выдавила из себя она. Он поднял голову, и Лорен выдохнула, вдруг поймав себя на том, что хочет ещё. Запретное удовольствие, не иначе. — Могу я побыть сверху? Ох. О х. Этого, пожалуй, он ожидал меньше всего. Влажные от, господи прости, неё губы изогнулись в усмешке, от порочности которой у Лорен пересохло в горле. Он приблизился, согревая дыханием пылающее лицо, пальцы медленно водили по входу, её мысли безжалостно путались. — На моём лице, имеешь ввиду? — Ну… Да. Если ты не хочешь… Но он быстро поднялся и плюхнулся на постель рядом с ней. — Залезай, — и похлопал ладонями простынь по обе стороны от своей головы. Лорен стушевалась, ещё сотню раз к ряду пожалела о том, что затеяла это всё. Хотя, впрочем, затеяла это и не она вовсе… Она неловко перебросила ногу через его голову, нависнув над ним и не решаясь опуститься. А вдруг она вовсе его задушит?.. Или это будет больно… Или… — Может, не стоит? Он успевает зло и многообещающе ухмыльнуться, прежде чем ладони сжимаются на ягодицах, и он рывком опускает её на себя. — Око за око, дорогая. И его рот входит в неё. Он посасывает её, покусывает и вбуривается в неё языком. Терпко, безжалостно, чувственно. Лорен качнулась, потеряв равновесие, судорожно ухватилась за изголовье кровати и стиснула его до побелевших пальцев. С каждым движением она дрожала, дёргалась, подмахивала бёдрами. А потом, когда сдерживаться стало невозможно, и вовсе задвигалась на нём. — Сильнее… — выдохнула она со стоном, стараясь опустить ещё ниже. Бёдра ритмично, но достаточно осторожно двигались вперёд и назад, пальцы крепко впивались ей в ноги, давили ногтями, от чего вело лишь сильнее. В голову лезли кошмарные дикости — чтобы и за волосы потянул, и ударил, и вбивался в неё не языком, ласкал не губами. И чтобы ноги дрожали и горло болело от крика, в мыслях не было ничего кроме его имени. Но она лишь сдавленно повторяет, срываясь на очередной стон. — Ещё… По ягодице прилетает шлепок — она вскрикивает, инстинктивно пытаясь отстраниться. Но Киран сжимает её в своих руках крепче, пока язык порхает по складкам, губы мучительно-медленно посасывают бусину клитора. Покачиваясь на нём, безбожно кусая собственные губы, разминая одной ладонью грудь, другой она нервозно, резко похлопала по его руке, сжимающей бедро. Он понял, и Лорен показалось, что его ухмылку она почувствовала. А затем одновременно с ударами языка по плоти на неё стали обрушиваться звонкие шлепки. Она вздрагивала и кричала от каждого. Напряжение всё росло, закольцовывая каждый нерв в теле, концентрируясь в низу живота и расходясь по всему телу электрическими вспышками. Её подбросило, согнуло пополам и ослепило. Лорен из последних сил привалилась к спинке кровати и прижалась лихорадочно пылающей щекой к прохладной поверхности стены. Киран осторожно помог ей спуститься и уложил на подушку, бережно поглаживая по волосам. Она лениво, словно после долгого сна приоткрыла один глаз и, отметив, что он лежит рядом, рассматривая её, издала расслабленно-довольный звук, похожий на мурчание. А потом потянулась, приподняв его руку, и положила её на себя, толкнув его бедром. Киран рассмеялся, наклоняясь, чтобы поцеловать её, и Лорен ответила ему плавно, довольно, лениво, отвлекаясь поминутно, чтобы улыбнуться или благословить его легонько позвякивающим, ласкающим каждый стянутый напряжением нерв в теле смехом. Лорен перекатилась, укладывая подбородок на сложенные поверх его груди ладони, победно чмокнула его в нос и отстранилась, не давая ему увлечь себя в новый танец страсти. Пускай и оба знали — это далеко не конец. — Спасибо, — тихонько, самую малость смущённо произнесла она. — За что? — он изумился, но улыбка была польщённой, довольной — ему произошедшее понравилось не меньше её. — Ну… Никто ещё никогда прежде не делал такого со мной. — Ты имеешь ввиду?.. — Нет! Я и прежде спала с парнями, но никогда… — Понял, понял, — рассмеялся он, снова целуя её. Она с облегчением выдохнула — не придётся ломать себя и договаривать. — Для меня это тоже было впервые. Лорен замерла, глаза её расширились. — В ванной или сейчас? Он сделал такое лицо, что ей показалось — вот-вот он покажет язык. Но вместо этого Киран лишь, лукаво улыбнувшись, спросил: — А для тебя? — Кто отвечает вопросом на вопрос? — возмутилась она, поднимаясь и пихая его в плечо. Он поднялся одновременно с тем, и теперь они оба ворчали друг на друга, легонько пихаясь локтями. — Ну ответь! — он заёрзал на месте, как ребёнок, щекоча её и пытаясь сгрести в охапку. Лорен рассмеялась, сдаваясь, ответно сжала его в объятиях, на пару мгновений в нём растворившись. А потом отпрянула, тихонько предлагая: — Давай одновременно. Он кивнул, она шёпотом посчитала до трёх. — Всё это, — произнесла Лорен. — В ванной, — признался Киран. Лорен порочно ухмыльнулась и припала губами к его губам, кусая и оттягивая верхнюю, смакуя вкус собственного тела на них. Произнесла игриво, пускай веселье было приправлено собственничеством. И то, как она целовала его, было не столько признанием, сколько мягкой, но вполне разборчиво изложенной угрозой. — И много их было, а? Она и сама не знала, зачем спрашивает, понимала только, что ни злиться, ни ревновать в любом случае не станет. Хотела поиграть с ним, вот и только. Но Киран это её настроение не подхватил, он, обратно, скорее лишь стал печальнее. И пробормотал тихо, смущённо: — По любви — впервые. И у Лорен перехватило дыхание. Она застыла, не зная, как повести себя: в голову не шли слова, тело словно разом налилось свинцом: ни пошевелиться, ни коснуться его. Молчание оказалось тяжёлым, неловким, и он всё-также тихо, почти шёпотом, спросил: — А у тебя? Ей запекло губы, стало саднить горло: она потянулась к нему за поцелуем, но Киран отпрянул, настаивая на своём: — Скажи. — Тоже, — выдохнула она обречённо. Словно кожа сползла с тела, и остались одни мышцы да кости, одно его касание — и болью прижжёт, изжарит, наизнанку вывернет и выдерет всю ещё теплящуюся душу. Но он ни за что не сделает ей больно. Ни за что. — Я люблю тебя, — шёпотом в кожу, поднимая жаром дыхания на теле волосы, выгрызая до самых костных остовов запретное, невозможное, страшное — обещания и клятвы, которым никогда, ни за что не сбыться. — Я люблю тебя, — молитвой, признанием, капитуляцией воли и всего, во что верила и чего когда-либо желала. Целуя жарко, кусая обречённо, терзая, клеймя, оплакивая то, чего у них двоих никогда не будет. То, без веры во что им двоим не выжить. Не теперь — когда надежда закольцевала их выпотрошенные души. Не теперь — когда тела слились в единый, идеальный паззл, и не было в их жизнях ничего столь правильного и необходимого, как касания, присутствие, связь двух тел. — Люблю, — вбиваясь до самого сердца, до саднящего хрипами горла, до кровоточащего, изъеденного страхами и терзаньями «внутри». Подаваясь навстречу, чтобы быть ближе, чтобы глубже, чтобы под кожу вошёл, врос, там остался. Никогда больше не покидал, всюду рядом был. Стал домом, покоем, счастьем, которого никогда не желала найти. В которое никогда не верила. — Люблю, — и всегда буду. Только в твоих руках дышится так мерно. Под лаской твоих губ совсем ничего не болит, затягиваются все раны, будто время обращается вспять. И душа, которую давно уже не спасти, и моё тело, мерзкую кровяную плёнку с которого не стереть и не смыть ничем. Мне уже никак не отмыться, мне не выжить — я давно растерял все шансы. У меня их не было. Я никогда их не хотел. Я ничего не хотел так, как хочу тебя. Они теряют нити связи с реальностью, сплетаясь телами, прижимаясь друг к другу так тесно, чтобы ни за что не потерять. Чтобы поверить, хотя бы на мгновение задышать верой в то, что им ничего не угрожает, они есть друг у друга, значит всё будет хорошо. Он — её дом. Она — его спасение. Они неотделимы и неразлучны, и ничто не сможет встать на их пути. Ни жизнь, ни смерть. Ни бомбы с ножами и пулями. Ни боль, которой они захлёбываются, утопая друг в друге, ни тревога, мерзкая и въедливая, лижущая кости, пока они отвоёвывают право быть и любить у самих же себя. Пока пытаются поверить. Пытаются ожить. И когда он вздрагивает в ней, когда из последних сил подаётся назад, чтобы излиться на живот и опасть, поверженно прижав её к себе, она не даёт. Вцепляется в него руками и ногами, вгрызается в него, душит. И ему остаётся лишь смириться, изливаясь в неё, до самого конца, до последнего тяжёлого вдоха дыша с ней одним воздухом, исцеляясь её губами. Потому что мир, их мир рассыпается на части. Но его руки никогда не позволят разлететься на осколки и ей.