Потухший очаг

19 мая Москва Парк Горького 20:29 Ждём Ширшова уже семнадцать минут, людей очень много, за кофе стояли почти полчса, и сразу же выпили. Опять ждём, холодно. Ширшов не торопится, пока что играют джаз. Боюсь отменят, но Лёшка не хочет уходить) Пока стоим. - Чего пишешь? – спросил Лёшка. – Ничего же не происходит. Ира продолжила набирать текст, склонившись над смартфоном и почти не моргая. Затем выпрямилась, посмотрела на сцену и пожала плечами. - А чем ещё заняться? Скучно. Зря он под открытым небом выступает, да и не идёт на него уже никто. - Нормально идут, - Лёшка протянул руку и взял Илью за рукав. – Ты куда? - В туалет, - Илья вырвал руку. Ревнует. – Здесь даже поссать негде. - Я с тобой, - Маша поднялась с “пенки”, свернула её, и задумчиво заозиралась, заметила Лёшку. – Слушай, подержишь, а то неудобно? - Давай, - Лёшка взял пенку и кинул её к ногам. – Вы долго? - Да поссать, - Илья почесал лохматую голову, исподлобья посмотрел на Машу и развязно, почти угрожающе спросил. - Идёшь ссать? - Иду, - Маша взяла его за руку. – Мы быстро, ребят! - Ушли, - Лёшка повернулся к Ире. – Слышишь? Та не ответила. Лёшка перевёл взгляд на сцену и поёжился. Май в этом году выдался холодным. - Суетятся чего-то, - сказал он, кивнув в сторону сцены. – Может, сейчас начнётся? Ты как думаешь? Пора бы уже, наверное, начать, да? Ира не ответила. 19 мая Москва Парк Горького 20:37 Парк вообще не обеспечен туалетами, даже страшно. Я выпила два кофе уже, а Лёшка только о себе и думает. Под деревьями нельзя – видно, а в туалетах у входа очередь и не видно сцены. Приходится стоять с ним, пока его Шуршов не выйдет. Потом уйду. Холодно. Надо начинать. Он нагнулся к самым ботинкам, коснулся руками досок сцены, затем выгнулся назад так сильно, что хрустнул позвонок. Его трясло. Его трясло и раньше – перед каждым выступлением его била дрожь, тошнило так сильно, что он не мог даже пить. На сцене, он знал, всё это пропадёт почти сразу – в теле появится уверенность, ноги расслабятся, больше не будет желания сглатывать несуществующую слюну каждые две секунды. “Ты слишком давно не выступал, браток. По-настоящему, не с клоунами.” Шуршов вздохнул и посмотрел на висящее, скомканное полотно занавеса. В последний раз он давал сольное выступление девять лет назад. Тогда в первом ряду присутствовал Сам, он смеялся и даже один раз захлопал в ладоши, на шутке про Японию. Сам тогда и выглядел по-другому, без этого его выражения застывшей на лице значимости. Шуршов порывисто подошёл к столику, налил себе коньяка, забрызгав штаны, затем выпил. В горле растеклось онемение, вроде длинного, мягкого спазма. Захотелось сразу же чем-нибудь запить, но он не стал – от этого ему было бы только хуже. Зазвонил телефон, и Ширшов, даже не достав его из кармана, сбросил звонок,– на ощупь, словно погладил приставучую собаку. Как всегда, ему сразу же стало стыдно – звонила, конечно же, Женя. Пора выходить. Ширшов двинулся к сцене, улыбнулся сидящей на высоком стуле девушке – та сразу же заговорила что-то в маленький микрофон, болтающийся рядом с её губами, и, вскочив на ноги, взяла Ширшова за руку. - Подождите, - сказала она, разглядывая что-то прямо перед собой. – Нужен гримёр. - А что не так? – удивился Ширшов. – Если вы насчёт моего лица, так там уже ничего не поделаешь. - Подождите гримёра, - повторила девушка. – Гримёр должен разрешить. Откуда-то появились две женщины и стали махать кисточками вокруг его лица, делая вид усердной работы. Девушка всё так же держала Ширшова за руку. - Здравствуйте, Пётр. Ширшов обернулся. К нему шёл невысокий лысеющий мужчина в сером свитере и строгих чёрных брюках. - О, а вот и гримёр, правильно? – Ширшов рассмеялся. – Я-то думал, в чём тут дело. - Я просто наблюдаю, готовы ли артисты выходить на сцену. У некоторых, знаете ли, могут быть срывы. - Я чувствую себя хорошо. - Но вы ведь пили, верно? - Конечно. Я же артист. - И вы скинули звонок от жены, правильно? Ширшов перестал улыбаться. - И что? - У вас проблемы в семье? Нет-нет, не стоит кривиться, мы знаем, что нет. Просто мы хотим, чтобы вы поговорили с женой. Статистика показывает, что когда артист чувствует поддержку близких ему людей, срывы случаются гораздо реже. Ширшов молчал. Вокруг лица, едва касаясь кожи, порхали мягкие кисточки. Девушка всё так же крепко держала его за руку. - Ну хорошо, - Ширшов достал из кармана телефон, разблокировал его. – Я позвоню Жене. - Ну вот и хорошо, - улыбнулся человек в свитере. – А я, как гримёр, сразу же дам разрешение на выступление. Ширшов ткнул пальцем в фотографию жены и поднёс телефон к уху, отмахнувшись от напудренных кисточек. - Только, пожалуйста, покороче, - “гримёр” всё ещё стоял рядом. – Сами понимаете - люди ждут. Ширшов сцепил зубы и стал считать гудки. 19 мая Москва Парк Горького 20:54 Ширшов, наконец, начал но, кажется, пьян. Пока не особенно смешно, но лучше чем по телеку. Кто-то уже уходит. Большинство, кажется, пришли чтобы просто потом сказать, что они здесь были. В туалет так и не сходила. - Тогда, получается, с одной стороны этой шкалы – ткнуть палкой в дохлую кошку. Небольшое чувство стыда и лёгкая тошнота, вот и всё, а с другой стороны – гробница Тутанхомона, стопроцентная смерть. И, если с одной стороны – фараон. А с другой – дохлая кошка, какое проклятие должно постичь археологов, вскрывших, например, могилу крестьянина? Есть ли у них памятки, что-то вроде Бдыщщщ! Гробница вскрыта! О господи, у меня понос! У меня тоже внезапный понос! И главный из них смотрит по маленькой такой памятке, тааак, мигрень, несварение, импотенция, вот – понос! Поздравляем, у вас понос! Вы вскрыли гробницу римского глиномеса! И второй археолог наматывает на локоть туалетную бумагу – “да сколько ж можно, четвёртый раз за месяц глиномеса выкапываем”! - Ира, хорош в телефоне сидеть, - Лёшка положил руку ей на плечо, но она просто отступила на шаг назад. – Весело же. - Я слушаю. Пока так себе. – Ира подняла голову и посмотрела на сцену, где продолжал говорить Ширшов. – Можно было и онлайн посмотреть. - Так прикольнее, - Лёшка посмотрел по сторонам. –люди, видишь, адекватные пришли. Ира посмотрела по сторонам, надолго задержавшись на парочке, светящейся от неоновых браслетов, и, хмыкнув, вновь уставилась в телефон. - Кто-нибудь помнит? Ну, по школьной программе? Когда умирал фараон, то его мумифицировали, и строили пирамиду. А чтобы, значит, не скучно было, туда же, в яму такую здоровую, кидали его слуг, рабов, работников, скот там всякий, и целую вереницу жён туда же. То есть, вместе с правителем в загробный мир – ну, в яму, отправлялся и весь его двор. К чему это я? Да к тому, что человечество, кажется, забыло, как выглядит смена кабинета министров. Бо-ольшая такая яма, и… - Ого, - сказала Ира, подняв голову. – Смотри-ка, как понесло. Не ожидала. - Да, это он опасно, - пробормотал Лёшка. – За такое могут и эфира на пару лет лишить. - Зато народ оживился, - сказала Ира. Лёшка осмотрелся. Особого оживления заметно не было. - Да вроде также и стоят, - сказал он. – Неоживлённые. - В твиттере, Лёша, в твиттере оживление. - А-а, - Лёшка посмотрел на её телефон. – И что пишут? - Нравится им, - Ирка посмотрела на сцену. – А вот папе не понравится. - …скисшее молоко с кусочками яблока! Нет, действительно! Это называется “здоровая пища” – скисшее молоко и рубленое яблоко. И при этом, они гордятся тем, что в этой гадости кто-то живёт! Не смейтесь, вам всем по телевизору в открытую говорят: покупайте наше скисшее молоко в бутылочках, ведь мы не только покрошили в него варенья, но и подождали пару дней, чтобы там кто-то завёлся! Нет, я знаю, что в яблоках иногда тоже кто-нибудь живёт, но я думал, что такое надо выплёвывать. Я вообще не особенно хочу знать, что именно живёт в моей еде, и не дай бог узнать, сколько процентов этих живых тварей сдохнут внутри меня, а сколько, упаси боже, достигнут кишечника. Создаётся впечатление, что для бактерий это какой-то квест, пройди всего человека, и достигни кишечника, и, если тебе повезёт, если ты будешь достаточно смел и силён, ты выйдешь наружу победителем. Самая-самая свободолюбивая бактерия, вылезающая из человека, как в побеге из Шоушенка – мограя, грязная, но гордая, орёт под потоками унитазной воды – даааааа! Я смоглаааа! А в следующей части она уже поднимает восстание других выживших бактерий и пытается захватить твой унитаз. А полезные бактерии, ну, те, которые живут в тепле, где-нибудь в тонкой кишке, или в элитных новостройках в центре желудка, унитазных бактерий презирают и называют их “вредными”. Хотя чисто субъективно, их различие – то, что полезные бактерии разливают по красивым баночкам и закидывают им фруктиков тогда, когда они нам нужны. А вообще – это то же самое дерьмо с вишнёвым вкусом. - Чёрт, - Лёшка покачал головой. – Это он сейчас всех дерьмом назвал? Кто-то рядом с Лёшкой вдруг вскинул руки вверх и зааплодировал. Чуть вдалеке к ним пробирались Илья с Машей. Лица у них были кислые. На улице сильно стемнело, на деревьях засияли подвесные фонари. Лёшке вдруг подумалось, что они все, люди в этом парке, каким-то неведомым способом отгородились от окружающего их мира темнотой, и теперь им больше ничего не грозит. Но это ощущение быстро пропало. - Канал растёт, - лениво заметила Ира. – Хорошее выступление. Но не дотягивает до старых, наверное, заготовки. Хотя в паре моментов проскакивает что-то настоящее. - Как? Ещё раз, как? – Ширшов наклонился к залу и приложил к уху ладонь. – Социальный педагог? Что это значит? Чем вы вообще занимаетесь, учите социум математике? Нет? Что? Вы ездите в лагеря? Ох, я скажу вам, не вы одни. Только у вас поездка это работа, а у других, поездка, в основном, является результатом их работы. И сколько раз вы были в лагерях? Не помните? Ну десять, пятнадцать, двадцать… Двадцать? Вы только посмотрите на неё, двадцать раз уезжала в лагеря – и всё ещё здесь! А ещё говорят, что у нас страна тоталитарная! Поапплодируем Светлане, ведь она вывозит из лагерей ваших детей! Ведь вывозите? - Что он несёт? – Илья сплюнул на траву. – Совсем что ли охерел? И чего мы вообще сюда попёрлись, на придурка этого. - Тихо, - сказала вдруг Ира и показала им телефон с высветившимся на нём номером. – Папа звонит. - Не говори, что я была здесь, - сказала вдруг Маша. – Пожалуйста. Ира подняла трубку. - Привет, папа, - как можно более легкомысленным тоном произнесла она. - Где вы? - спросил отец. Затем, не выдержав, прибавил несколько отвратительных слов. - Я волнуюсь. Их с Машкой папочка, партийный босс Самосвалов, был человеком простым и искренним. Рабочее происхождение, как-никак. - Мы на концерте, - сказала Ира. - Я вам запрещаю. Немедленно возвращайтесь домой. - У нас больше нет дома, забыл? Мы живем в общежитии. - Ты поняла, о чем я! - Конечно, папочка. Ира нащупала и крепко, до боли в пальце, вдавила кнопку "отключить". И держала так до тех пор, пока гневный экран не погас. - Что папа говорит? - поинтересовалась Маша. - Так... - махнула рукой Ира. Илья понимающе усмехнулся. А Ширшов продолжал витийствовать со сцены. - Я понял! Я даже знаю, как это время назвать! Время любви! Сейчас всё у нас пропитано любовью. Вот есть у меня друг, Коля - у него недавно был день рождения. Прихожу я к нему с бутылкой коньячка. А Коля мне с порога говорит: о, Петя, я так люблю партию! Я ему весело: и я люблю! Сидим мы с ним, пьем, закусываем, там еще гости... И все мне так ласково: Петя, Петр Ипатьевич, Петруша, если бы вы знали, как я люблю Партию! И тут начинается самый смак, время тостов. Все встают и по очереди клянутся в любви к нашей общей любимой. А намного, намного позже я подхожу к Коле и спрашиваю его тихонечко: слушай, Коля, а тебя сегодня хоть раз поздравили с днем рождения? Он говорит: нет, но я безмерно счастлив! Во как! "Не перегнуть бы палку. Осторожнее..." Но он понял - перегнул. Зрители начали вставать и уходить. Самые умные уже ушли. Хотя нет, то были людишки среднего ума. Самые умные попросту не пришли - хотя он многих приглашал, слал письма. Тот же друг Коля... хотя какой он, к черту, друг? Так, придурок. - Ладно, - чувствуя, как предательски дрожит голос, произнес Ширшов. - Перейдем к чтению новостей. Я знаю, вы любите эту нашу рубрику... "Черт. Что произошло? Что-то не так". Что-то изменилось. Ширшов повторил: - Да, я знаю, вы любите эту рубрику. Но так и есть - слова прозвучали жалко и тихо, убогий лепет. Микрофон больше не работал. Он растерянно дернул за шнур. Чуда не произошло, микрофон по-прежнему был глух. - Ничего не понимаю, - пробормотал Ширшов. Толпа выжидающе смотрела на него. - Товарищи! Все в порядке! - изо всех сил закричал он. - Просто небольшие технические неполадки! Конечно, его никто не услышав. Народ недоуменно шумел. Словно гул ебанной морской пучины. Отчаявшись, Ширшов повалил микрофон и сел прямо на сцене, свесив ноги. Он чувствовал, что сильно устал. Тишина стала невыносимой. И в этот момент прозвучал спасительный звук - поставили фонограмму гимна. О, это был умный ход! Гимн звучал спокойно и величаво. Могучий такой звук. Зажигающий восторгом сердца. Ширшов закрыл глаза. Сюрреализм... Гимн пошел по второму кругу. - Что это было? - спросила Маша. - Неполадки со звуком, - ответила Ира. Она насмешливо смотрела на Илью и Лешку. Те завороженно подпевали гимну. - Сейчас скажут, что концерт отменен по техническим причинам. Разумеется, так и произошло. Некрасиво получилось.