Отныне

Он споткнётся, заденет кого-то плечом и прикусит язык. Господи, он знает, что всем тяжело, но иногда такое чувство, что ему гораздо хуже. И это «хуже» так сильно давит, что Уилл еле находит в себе силы, чтобы противостоять ему. Темнота, куча мельтешащих людей-мотыльков и странные запахи. Юноша не находит себе места. Глаза его судорожно метаются в поисках чего-то успокаивающего, в виде рыжей макушки, желательно. Макс, где же ты? Он вырвался сюда лишь под предлогом для близкой подруги, да и ту утащило «волшебство» места. Вокруг тёмные страшные сущности людей, лишь в центре помещения те более заметны. Сколько же их! В голове и перед глазами дурно, но, кажется, нестрашно. Атмосфера с каждой минутой накаляется, сводит с ума этой чарующей аурой, запахами табака, порошка, травки и алкоголя. Гремит музыка набатом, в ушах уже дрожат перепонки. И, возможно, это первый и последний шанс так «расслабиться» для Уилла. Стук банок-склянок и шипящие в них пузырьки так и манят к себе. Парень проморгался; горло сушило. На столике красовалась миска со льдом и большим выбором напитков, причём настоящих. Уилл неуверенно коснулся гладкой поверхности жестянки, словно мог понять её внутренности, обдумывая то, в каком же состоянии он будет после парочки таких же. В итоге неуверенно находит холодные баночки чего-то. Свет от зеркального шара, крутящегося под потолком, мимолётно шлёпается в лицо, что заставляет Уилла зажмуриться, и, словно пойманного под снайперским прицелом, схватить их и ускользнуть в кухню. Небрежный глоток через горлышко, и парень, отгороженный от бурлящей жизни дверью и приглушённым светом на кухне, усаживается за столик и делает второй, в точности такой же. К нему подсаживаются какие-то старшие ребята, они болтают о космосе, Ван Гоге, и Уиллу уже хо ро шо. Настолько хорошо, сколько может быть, когда рука нового знакомого протягивает набитый шоколадом кекс. — Кексика? –Давай. Спасибо. Съел он ломтик шоколадного кекса: вкус малость непривычный, но кекс–он и есть кекс, Уиллу понравился. Хотя с какой-то пропиткой непривычной. Кто угодно старше — поймёт, наверно, что это была за пропитка. Через пару мгновений кухня стала от Уилла уплывать. Музыка потекла тяжело как вода. Кто-то у кого-то что-то спрашивал. — Ты что, сдурел? — Успокойся. Ему нравится. Не веришь — спроси. — Как самочувствие, малыш? – Лёгкое. Руки были холодными. ... Да где же Уилл? Где его искать? Макс в панике мечется между комнатами, заглядывая в каждую и представляя себе уже… всякое. Пьяный мозг рисует картинки абсолютно разного содержания, и она успевает уже тысячу раз проклясть себя за то, что отвлеклась и упустила друга из виду. Страшно оставлять его одного, кто знает, что и кто с ним может сотворить? Нет, Макс, конечно, всегда считала Уилла сильным парнем, сильным человеком, но в плане тусовок и чужого влияния… Ну уж никак не могла ему доверять. Это их первая тусовка, она сама уже пьяная, а он… Остаётся надеяться, что сидит трезвый в углу и хочет поскорее уйти. Макс так и слоняется по коридорам, успевая обняться с двумя абсолютно незнакомыми ей девчонками, хлебнуть немного пива уже даже не из своей бутылки, станцевать на протяжении десяти секунд, чтобы просто из комнаты выпустили, а ещё получить шлепок по заднице от какого-то пьяного мудилы. Серьёзно, если бы не поиски Уилла—этот мудила уже бы валялся лицом в пол и молил о прощении, но сейчас Мэйфилд было слишком некогда; да и эта ситуация зародила в голове новые размышления о том, что к бедному мальчику вообще могут прямо сейчас приставать против его воли. Блять. Где она ещё не была в этом гигантском доме? Точно, кухня, нужно проверить кухню. Макс уверенным шагом направляется на ту, уже предвкушая какие-нибудь странные сцены, а затем видит Уилла в окружении каких-то ребят постарше. Байерс выглядит слишком расслабленно, это странно, это ОЧЕНЬ нехорошо. — Мудилы, отвалите от него, — разговор Макс начинает очень просто, залетая с ноги, так сказать. Она не любит церемониться, просто шлёт нахер с порога, ведь на этих людей ей глубоко плевать, ей с ними не дружить. — Чего вы с ним сделали, уроды? Почему он такой странный, а? Сейчас на лице Макс Мэйфилд можно увидеть только неподдельную злобу и негодование, и руки, сложенные на груди, только укрепляют образ рыжего пиздеца, готового драться за своего друга. Серьёзно, она бы даже Уиллера побила за то, что тот как мудила себя вёл с Уиллом, но пока что обошлось без этого. Только потому что Уилл обидится. — Что с ним? — Макс переводит взгляд на кексы. Она, кажется, уже видела подобное где-то в кино, и это значило только одно. Наркота. Там явно травка, поэтому Уилла так размазало. Что вообще с ним тут делали? Оставалось надеяться, что ничего не произошло, потому что бухие улыбки на лицах этих старшаков не выглядели презентабельно и прилично. Уилл не успевает оглянуться, когда духота помещения остаётся за спиной, а свежий воздух ударил в грудь так, что он едва не подвернул ватные ноги на пороге. — Чёрт, Уилл, прости, мне так жаль… Ты в порядке? —Наспех спрашивает Макс, перехватывая Байерса под руки. Прохладный вечерний воздух наполнял легкие, когда двое отрезанных от сумасшедшего мира сидели плечом к плечу на ступенях крыльца какой-то девчонки. Уилл плотно закрыл глаза и наклонился вперед, держась руками за голову. Лёгкие жгло, а уже далёкий шум музыки уменьшал громкость на подкорках нетрезвого сознания. Минуты в тишине текли, Уилл был слишком пьян, чтобы что-то ответить, посчитать, но, вероятно, много времени прошло. Когда он, наконец, открыл глаза, его дыхание было спокойным; столкнулся взглядом с Макс и поджал губы, будто виновный ребёнок, который разбил мамину вазу… Или потерял что-то у неё. Он не знает. Не помнит, когда что-то было такое с мамой. «Нет, я не хочу говорить об этом, даже думать не хочу. Пожалуйста, прости, забудь об этом. Дай мне просто посидеть рядом с тобой. Пожалуйста». Просто шумно, глубоко и медленно втянул воздух, очень медленно, так медленно, подумал, что он бы сдулся, как воздушный шарик, и сморщился рядом с девушкой, и выдохнул. — Я в порядке, — его голос был сиплым, и он явно не ощущал себя в порядке. Макс не должна быть здесь. Уилла не должно быть здесь. Это все какая-то глупость. — Прости, прости, пожалуйста. Она стоит и смотрит на него, мельтешит немного, думая, что же делать, но совсем не злится, хотя и хочет треснуть—нужно быть аккуратнее, чёрт возьми. Она, конечно, сама не лучше: свалила тусоваться с незнакомыми фриками, забыв на минут десять о том, что пришла не одна. Конечно, Макс за это стыдно, невероятно стыдно, как и за то, что они вообще сюда заявились. — Ладно, дружище, бывает, —шепчет девушка, присаживаясь рядом на ступеньки, плечом к плечу. Ведёт плечами (он слышит это по шуршанию джинсовки), шмыгает.—Прости ты меня. С тобой никто ничего не сделал? Ты можешь мне всё рассказать, если что. Боже мой, как же стыдно. Поедем домой. Хочет ли поговорить он об этом? — так, пожалуй прозвучали следующие Макс. Уилл пожал плечами. А потом, оказавшись в тепле крепких девичьих рух, втянул широкой грудью ставший чётким запах э т о й ночи: пыльный асфальт, холодная сырость, принесенная ветром с долин; клубника и медовая сладость на языке. Мужской шампунь и цветочный парфюм от объятий Макс. Поглядел Уилл на Максин. И все ощущение нереальности как рукой сняло. Уилл почувствовал, что к глазам поступили слезы, горло засаднило. Знаете, неприятно так, хочется сглотнуть, но поймёшь, что от этого больше порвёт. Она так по-доброму дальше разговаривала, что-то ещё шептала и умоляла простить, и по лицу было видно, что ей это все действительно важно. Качнул чуть головой, ещё в душной попытке бороться: «Это именно то, о чём я не хочу говорить. Макс, просто прекрати волноваться по этому поводу». — Ну, как ты? — её голос дрогнул. И Уилл мог бы поклясться, что что-то надломилось в душе. — Я… здесь. Я здесь, —Уилл посмотрел на неё, будучи в замешательстве и обеспокоенным. Он вздохнул. Нахмурился, позволяя своим мыслям переключиться на что-то другое. — Ты знала, что у меня не так много друзей? –пробормотал он. Тут и слегка шмыгнул. Поскорее хотел сбежать от тишины после своей фразы. — И… Не так много людей, с которыми я близок. Такое чувство, что… Ты единственная, с кем я так хорошо общаюсь. После всего. Живу как на иголках, в ожидании худшего. Ты прости меня. Мысли не отпускают голову, держат в цепях и рвут кожу в мясо. Он так устал от них. Он сжал губы, чуть плотнее прижавшись к её теплу. Ждал ответа, но она тоже молчала. — Скажи что-нибудь, — прозвучало затравленно. — Прости, я… Уилл, успокойся, всё хорошо, — Макс чуть крепче обнимает друга, стараясь спрятать его от холода ночи. От холода окружающих, воспоминаний об Изнанке. – Мне порой кажется, что и ты один меня так понимаешь. Не переживай. Это так здорово… Я могу тебе рассказать буквально обо всём, Уилл, эй. Посмотри на меня, – она осторожно приподнимает его лицо за подбородок, заставляя посмотреть в свои глаза. Самый чудесный момент на этой грёбаной вечеринке, не иначе. Такие вечера существуют для того, чтобы открываться друг другу, верно? Хочется рассмеяться от радости и грусти, смешавшихся в какой-то сумасшедший танец. Или это просто голову так кружит от выпитого пива? Как по наитию Макс прикладывает ладони к чужим щекам, чтобы успокоить, чтобы показать, что она здесь, и после таких откровений никуда уходить не собирается. Это ни тупо, ни позорно, это невероятно круто – суметь вот о таком друг другу рассказать, поделиться, стать ещё ближе, чем когда-либо и понять, что вот он–настоящий друг, стоит прямо напротив. – Ну-ка, улыбнись мне, Байерс… — Макс… — отчаянный шёпот. Отчаянно хотелось на каждое слово Макс отчаянно трясти головой. Каждое слово — правда. Каждая её мысль оказалась ударом в сердце, и что-то невыносимо ныло внутри. Он-то и не подозревал, что у кого-то могут быть на его счёт хоть какие-то мысли. Не подозревал, что в его сторону можно было смотреть т а к. Мир вокруг навсегда рушится, оставляя только их двоих. Такая пустота и тишина вокруг них, словно они попали в другое измерение, из которого их теперь отныне никто и никогда не сможет вытащить. Им это и не нужно. Им нравится сидеть и вот так смотреть на друг-друга, узнав ближе, улыбаться ему, давая знать, что она рядом, что она от него не отвернётся. И во время его первой настоящей вечеринки, стоя рядом с Макс, он вдруг вспомнил, что она представила Уилла, как своего друга. И ещё вспомнил, что Майк, Лукас, Дастин, Джейн говорили про него так же. И у Уилла потекли слезы. И они никогда не косились на него, как на придурка. И сейчас Макс сидела его и обнимала. Так захотел отблагодарить её чем-то значительным, показать этот прилив и вложить признательность, которая просто не достойна слов. И он не стал сдерживаться. Мягко взял её за маленькие ладошки, глубоко вздохнул и эту сырость, и ночь, и духи. Прижался губами к её губам. И сейчас с Макс прекрасно так, как не может быть иначе, сейчас Уилл отдается ей, и между ними есть что-то невыносимо прелестное, что кроется в том, как её руки держут его, в том, как он обнимает её за шею, и во взглядах есть то, для чего нет ни смелости, ни слов. Возможно, Уилл что-то делает не так, но ему все равно, ведь его вздрагивающие губы у её щёки. Он не знает, ведёт ли он или она подталкивает в нужную сторону, но это максимум признания тела и духа. Так хорошо и спокойно здесь, в вечере настоящего, в котором каким-то чудом существует Максин. Он, с солью на губах, шепчет: — Я буду рядом. Он не врал. Не преувеличивал. Эта дыра в нем то затягивалась в минуты передышки, когда он лишь слабо дышал, то открывалась вновь, когда каждый вдох не приносил облегчения. Никогда больше он не смог бы он настолько привязаться за кого-то за все его недостатки, считать сильным при всей его слабости. Через этот простой и лёгкий поцелуй они передают друг-другу всю свою заботу, нежность и волнение, которые никогда в жизни не смогут описать словами. – И я, я буду рядом с тобой, Уилл, –она шепчет тихо, в чужие губы, затем снова накрывает их мягким чмоком, после чего отрывается. Макс смотрит так нежно. Момент такой волшебный, что хочется плакать. У обоих глаза на мокром месте. — Не уйдёшь. И даже если соберёшься, то тебя никто не пустит, –она очень мягко щёлкает его пальцем по кончику носа, а затем смеётся, искренне и счастливо, роняя голову на плечо. — Пошли отсюда вместе. Отныне и навсегда.