Не плачь

Дилюк физически не может смотреть на чужие слёзы. Они могут вызвать в нём гамму неопределённых эмоций от растерянности до почти панического страха и настоящего ужаса. С чем связана такая реакция, Рангвиндр никогда не задумывался, но ещё будучи ребёнком, свои собственные слёзы он всегда старался сдерживать, не показывал ни отцу, никому другому в доме. Отец никогда не называл это слабостью и сына за слёзы не ругал, но с наступлением определённого возраста Дилюк сам для себя решил, что увидеть свои слёзы он не позволит никому. Когда мальчику было лет шесть, одна из горничных на винокурне — Холли, пустила при нём слезу. Дилюк спускался со второго этажа, когда услышал из гостинной приглушённый звон, а после отчаянный вздох. Прибежав на шум, мальчик обнаружил горничную склонившуюся над осколками, жалобно и испуганно причитавшую. — Беда, беда... чашка из любимого сервиза Аделинды! Она три шкуры с меня спустит, — девушка прикрыла рот ладонью. — Холли? — Дилюк осторожно подошёл, в недоумении вглядываясь в лицо горничной. — Ах, юный господин, — девушка резко вскинула голову, подняв на него влажные глаза, одна слеза не удержалась и одиноко скатилась по щеке. — Я не заметила, как вы пришли, простите. И простите за... Она не успела договорить, как мальчик схватил её ладонь своей маленькой ладошкой и взволнованно затараторил. — Не плачь. Хочешь, я скажу Аделинде, что я разбил? Только не плачь. Холли от этого лишь раскрыла рот в удивлении. Поморгав пару раз, девушка легко улыбнулась и тепло проговорила: — Спасибо за заботу, юный господин, но вам вовсе не стоит этого делать. Видите, я больше не плачу, — и она показательно утёрла глаза. — Давайте я лучше уберу здесь поскорее и подам чай. Господин Крепус распорядился, чтобы на полдник были лепёшки. Вы ведь любите лепёшки? Дилюк быстро кивнул, но напряжение не сходило с его лица. — Полно, полно, Вам, не переживайте за меня. Девушка принялась за уборку, продолжая бодро уговаривать Дилюка не хмурится. Но мальчик отчего-то продолжал ещё какое-то время чувствовать комок в груди, хоть то самое неприятное чувство уже прошло. Рангвиндр не знал, что с ним произошло в тот момент, и почему чужие слёзы его так напугали. Когда Холли закончила подметать и ушла на кухню за чаем, мальчик поспешно удалился в свою комнату, вернувшись только к полднику.

***

Тот случай не был единичным. В более позднем возрасте, Дилюку довелось перепугаться с чужих слёз куда сильнее. Им было лет по десять. Они с Кэйей ловили кристальных бабочек на отцовских виноградниках. В погоне за этими маленькими созданиями, мальчишки толкались, бежали наперегонки и отпихивали сачком сачок конкурента. — Ты распугал их всех! — возмущённо пыхтел Дилюк, хмуря брови. — Это ты распугал их своей руганью, — Кэйа показал язык, но уже спустя секунду самодовольно улыбнулся. — И вообще ты злишься, потому что я быстрее ловлю бабочек. — Ты всегда бежишь ловить бабочек, которых я первый приметил! — Но ведь быстрее же! Дилюк выдохнул и отвернулся, скрещивая руки на груди. — И в итоге никому из нас они не достаются. Все разлетелись. — Я видел, как одна полетела во-о-он туда, — мальчишка указывает пальцем в сторону большого дерева. — Я сейчас залезу туда и поймаю её. Я отдам её тебе, чтоб ты не злился. — Пф, обойдусь, — Рангвиндр лишь сильнее сводёл брови к переносице и старательно не смотрел на Кэйю. — Ну не дуйся, братец, — Кэйа улыбнулся примирительно и уже покрался с сачком в сторону дерева. Заткнув его за ремешком за спиной, мальчишка начал карабкаться по неровному стволу, цепляясь руками за ветки. Чем выше он поднимался, тем реже Дилюк дышал, всё-таки во все глаза наблюдая за происходящим. Кэйа был уже совсем близко, он тихонько завёл руку за спину, выуживая сачок, и медленно-медленно потянулся им в сторону бабочки. Как вдруг, нога мальчишки соскользнула, поехала вниз по коре, руки выпустили сачок в попытках ухватиться за раскидистые ветки, но мальчик не успел. У Дилюка сердце подпрыгнуло к самому горлу, когда Кэйа камнем свалился на землю. Бабочка упорхнула, тревожно дёргнув крыльями. — Дурак! — крикнул Рангвиндр подбегая к упавшему и присаживаясь на колени рядом с ним, но тут же прикусил язык. Кэйа сидел, тихонько подрагивая всем телом, смотрел в землю и изо всех сил сжимал зубы, из глаз его ручьём текли слёзы. — Больно. — прошипел он едва двигая губами, и сердце Дилюка провалилось куда-то вниз, зашлось в панически быстром ритме, пока к горлу подкатывал удушающий страх. Он плотно сжал губы и судорожно вздохнул, прежде чем в охапку сгрести Кэйю в объятия. — Ай, — Кэйа опять зашипел, но сопротивляться не стал. Оказавшись плотно прижатым лицом к чужой груди, он уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы спросить, что это нашло на Дилюка, как вдруг застыл. — Не плачь, — шептал Рангвиндр, бездумно водя рукой по спутавшимся синим прядям. От его слов Кэйа непроизвольно всхлипнул. Тогда Дилюк опёрся спиной о ствол дерева и прижал Кэйю к себе сильнее, чуть ли не укладывая его на себя. — Пожалуйста... Пожалуйста, не плачь. — Он зажмурился и прижался губами к макушке, продолжая успокаивающе поглаживать. Они сидели так какое-то время, не пророня больше ни слова. До тех самых пор, пока слёзы Кэйи не прекратились, а всхлипы не затихли. Затем они отправились домой, где Аделинда как следует отругала обоих, после чего всё же заботливо обработала ссадины на руках и ногах Кэйи. К счастью, серьёзных травм он не получил. Об этом случае под деревом никто из них ничего не говорил. Никогда. *** Дилюк уверен, что никогда не видел Кэйю таким пьяным. Время неумолимо клонит за полночь, все посетители давно разбрелись по домам, стойка протёрта несколько раз, как и все бокалы. У Дилюка больше нет причин задерживаться в таверне. Но капитан кавалерии, выхлебавший столько бокалов вина, что Рангвиндр в какой-то момент сбился со счёта, сейчас сидит за одим из столиков и хрипло посапывает, уткнувшись лицом в сложенные руки. Дилюк устало вздыхает. Ему приходится подойти к Кэйе и потрясти того за плечи в попытке разбудить. В ответ звучит лишь неразборчивое мычание. — Капитан Альберих, не подобает рыцарю, занимающему такой высокий пост в Ордо Фавониус, вести себя подобным образом, – вычурно парирует он, щёлкая Кэйю пальцем по затылку. Тот наконец перестаёт сопеть, потирая ладонью ушибленное место. — Дилюк, — констатирует Кэйя, подняв голову и увидев перед собой хозяина таверны, скептически скрестившего руки на груди. — Ты очень наблюдателен. — Как символично встретить тебя в этот день, — Кэйа глупо улыбается и почти заваливается обратно на стол, но удерживает сидячее положение. Взгляд Рангвиндра тут же холодеет от его слов. Он плотнее сжимает зубы, а согнутые в кулаках пальцы болезненно впиваются в ладонь. Разумеется, он тоже помнил, какой сегодня день. Но терпеть пьяных выходок Кэйи по этому поводу не собирался. Никогда. — Иди домой, Кэйа. — Ох, не про то ли ты место, где когда-то мы вместе выросли, братец? Дилюк скрипит зубами даже не раздражажённо, яростно. Как смеет этот человек поднимать эту тему в этот день. — Чего ты хочешь Кэйа? Уходи домой, — Рангвиндр может поразиться собственному самообладанию. Где-то на кромке его сознания бьётся мысль, что находящийся перед ним человек сейчас пьян, что злиться на него бессмысленно. Но и терпеть его присутствия Дилюк совершенно не желает. — О, чего же я хочу? — Альберих наигранно мечтательно вздыхает и смотрит в упор. Вперивается взглядом так, что заставляет и Дилюка смотреть неотрывно. — Может, когда-то я хотел, чтоб ты признал. Признал, что я ни в чём не виноват. Что много лет назад именно в этот день всё произошло не по моей вине... — Заткнись, — Дилюк хватает его за воротник вальяжно расстёгнутой рубашки, угрожающе щурится. Он не может поверить, Кэйа напился до такого, что решил поговорить о их прошлом. Тогда, много лет назад, ровно в этот день всё случилось. Смерть Крепуса, ссора между ними... — Ты думаешь, я виню тебя в его смерти? Не в многолетней лжи? Не в предательстве именно в тот момент, когда я больше всего нуждался в твоей поддержке? — злость застилает глаза, и Дилюк плюёт на всё, также, как плюётся сейчас в Кэйю словами, наполненными желчью и многолетней обидой. — И ты набрался храбрости заговорить обо всём этом только тогда, когда напился в слюни? — Я хотя бы набрался храбрости, в отличие от некоторых, — Кэйа зло смеётся в ответ, вставая с места и вцепившись в чужую руку, сжимающую его ворот. — Да и в чём было моё предательство? В том, что я рассказал тебе правду? Открылся, как дурак, наивно полагая, что ты поймешь меня и примешь несмотря ни на что? — Ты выбрал для этого худший момент! — Дилюк повышает голос, против желания находя истину в словах оппонента. — Я выбрал первый же момент, когда понял, что не струшу! Что не отступлюсь на этот раз, — Кэйа ничуть не отступает, голос его становится громче. — Ведь всё это время я больше всего боялся, что ты отвернёшься от меня после этого. И разве я был не прав? Скажи, мастер Дилюк, разве я был не прав? Ты не захотел меня выслушать, тебе была противна даже мысль о том, что ты мог бы меня послушать и понять. Ты отказался от меня сразу же. Кхаэнриарское отродье тебе не нужно, да? Чего вообще стоят твои любовь, привязанность и связь, если ты спустя столько проведённых бок о бок лет отказываешься от меня, узнав о моём прошлом. Оплакивать отца и в тот же день вышвырнуть за дверь названного брата. Значит ли для тебя вообще что-то слово "семья"... Кэйа осекается, резко замолкает от внезапной вспышки боли, остро растекающейся по щеке. Взгляд Дилюка в мгновение меняется от разъярённого к растерянному, — он и сам от себя не ожидал. Не ожидал, но всё-таки нанёс удар в порыве гнева. Ударил прямо по лицу. Щека Кэйи тут же налилась багровым, спустя секунды, переливающимся в фиолетовый. Из разбитой нижней губы тонкой струёй брызнула кровь, сползла по подбородку блестящей дорожкой. Дилюк бессильно разжал хватку и в немом оцепенении уставился перед собой. Кэйа отшатывается на пару шагов назад и прикладывает руку к щеке. Сквозь зубы вылетает истеричный смешок, а глаза непроизольно слезятся. Первая слеза срывается с ресниц и прокатывается по щеке, а за ней следуют другие. Вскоре слёзы градом омывают смуглые щёки, но Кэйа продолжает выдавливать издевательский смех: — Хах, что с тобой, братец? Если уж и решил ударить, так бей сильнее... Ему снова не дают договорить. Дилюк внезапно сгребает его в охапку и прижимает к груди. После шока на Дилюка накатывает настоящий ужас. Кэйа плачет. Паника от вида чужих слёз заставляет всё нутро бешено содрогаться. Он бездумно вплетает пальцы в чужие волосы, когда Альберих начинает вырываться. — Что на тебя нашло? Нечего сказать и ты задушить меня решил? — Замолчи, — голос предательски дрожит, Рангвиндр усилием воли пытается отогнать это наваждение. Не выходит. — Я был неправ. Сейчас и тогда, — ссора пошла на спад и Дилюк говорит это всё сейчас потому что знает, потом сказать не хватит сил. — Не плачь, — Кэйа замирает от этих слов, больше не пытается вырваться из хватки. — Ты тоже был не прав. Тогда и сейчас. Сейчас, потому что пришёл вываливать мне это всё вусмерть пьяный. Тогда... — тяжело вздыхает, — О том, что было тогда, я хотел бы поговорить с тобой, когда ты будешь трезв. Почему ты вообще напился до того, что поднял эту тему? — Не "до того", а "для того" — приглушённо возражает Кэйа куда-то в меховой воротник. Дилюк продолжает гладить его по волосам, и он постепенно успокаивается. Находит в себе силы, чтобы поднять голову и посмотреть в глаза, — Ты думаешь, я смог бы сделать это на трезвую голову? Осмелился бы? — Хватит плакать, — звучит почти как мольба, Кэйю снова прижимают к груди, на этот раз он совсем не сопротивляется. — Ты... ты хотел поговорить об этом? — С того самого дня. Меня абсолютно не устраивает то... что случилось между нами. То, что происходит между нами все эти годы. Я не хочу, чтоб ты меня ненавидел. — Я тебя не ненавижу, — совсем тихо звучит в синюю макушку. — Никогда не ненавидел. Кэйа наконец обнимает в ответ. Неуклюже обхватывает поперёк чужое туловище и дышит громче. — Нам следует поговорить об этом ещё раз. Когда алкоголь полностью выветрится из моей головы, — упрямо бурчит капитан кавалерии всё в тот же воротник от сюртука. — Следует. — Ты согласен поговорить со мной завтра? — Согласен. — Обещаешь? — Обещаю, — Дилюк прикрывает глаза и наконец чувствует, что его отпускает. Паника и ужас уступают место неловкости и почти смертельной усталости. — А теперь тебе следует лечь спать. — Ты доведёшь меня до штаба? — Кэйа выпрямляется и заглядывает в чужое лицо. На лицо его возвращется привычное лукавство и почему-то от этого Дилюк чувствует себя намного лучше. — Ещё чего. — Ха-ха, на самом деле, я и не надея... — На третьем этаже есть комната с кроватью. Специально для тех случаев, когда я остаюсь на работе слишком долго и выбираться за город уже поздно, — Дилюк отводит взгляд, чтоб не смотреть на это глупое удивлённое лицо. — Ляжешь там. — А ты? Останешься со мной? Всё-таки сегодня ты остался поздно. Кэйа не надеется ни на что, разве что на закатывание глаз, хмурый взгляд или скрещённые на груди руки и колкие слова. Но взгляд Дилюка на удивление мягкий, как и выражение лица. — Хорошо. Они поднимаются наверх молча и стараясь не пересекаться взглядами. Будто им снова по четырнадцать и им нужно мириться после перепалки, потому что обоих наругала Аделинда. У самой кровати Кэйа, впрочем, намертво цепляется в чужое предплечье и утягивает Дилюка с собой. По его инициативе они лежат слишком близко для тех, кто вынуждено делит одну кровать. — Это важно, — говорит Кэйа, уже провалилась в сон, — Мне очень важно наконец поговорить с тобой, Дилюк. Альберих начинает мирно сопеть и почти сразу закидывает на него ногу. Дилюк не чувствует от этого раздражение, нет. В его груди отчаянно бьётся надежда, что это действительно так важно для Кэйи. Потому что для него важно. И Альберих прав, ему не хватало смелости сделать первый шаг навстречу их примирению. И он благодарен, что его сделал Кэйа. Он рад что Кэйа сделал это. Дилюк скучал, чувствовал вину, жалел о недосказанности и его грела мысль о том, что он не одинок в этом, что Кэйа тоже желал примирения всё это время. Дилюк обнимает Кэйю, тычется носом ему в лоб и надеется, что это не сон. Надеется, что завтра, когда он проснётся, Кэйа никуда не денется, и они снова поговорят. На этот раз в трезвом уме и без ссор.