Люди из прошлого… Что ж, Хлоя не выносила людей из прошлого. Дело не в том, что они как-то оскорбляли чувства её вкуса одним своим видом, как любит говорить мама. Дело в том, что они тянули за собой паровозик дурно пахнущих воспоминаний.
Люди из прошлого, угу. Эти цветовые пятна, которые приклеиваются к мозгам, как выплюнутая жвачка к подошвам туфель. Люди-призраки. Продавцы стыда.
Хлоя последнего совсем не выносит. Стыд плохо влияет на цвет кожи. Потому что его потом нужно обязательно запить, в одиночестве, чтобы никто не спрашивал что случилось.
Кто-нибудь скажет, что Хлоя слишком драматизирует. Этот человек, во-первых, чёрств как диетический крекер, а во-вторых у него явно не было встреч с бывшими одноклассниками, или просто бывшими.
— Я нашёл нам клавишника, — объявляет Лука и затаскивает кого-то в комнату.
Кого-то, сильно напоминающего подиумное существо. Кого-то, чья улыбка делает громкое «ту-ту-уу!». Механический голос произносит: «Следующая станция вокзал самых нелепых воспоминаний из детства, не забывайте делать вид, что к вам они совсем не относятся. Прыгать с платформы запрещено».
— Ты ведь тот парень из рекламы духов, — Кагами указывает на него смычком.
Хлоя делает вид, что ей обалдеть как нужно свериться с партией Дюпен-Чен. Словно она что-то понимает в нотах для ударных…
— Эм, — у него всё такой же мягкий солнечный голос. — Да, это я. Но с этим покончено!.. Я больше не снимаюсь.
— Он крут, — со знанием дела говорит Лука. — И знает толк. Как ты, Кагами.
Сравнение Цуруги не прельщает. Она отворачивается к Маринетт, которая слишком увлечена настройкой тарелок, настолько слишком, что вовсе отсутствует в этом измерении.
Хлоя боковым зрением замечает, что Куффен слишком пристально на неё смотрит, словно чего-то ждёт.
Ну, разумеется. Это ведь, вроде как, её группа…
Аргх! Неужели ей придётся это сделать?
Хлоя оборачивается, скрещивая руки на груди.
— Судя по всему, ты сын Габриэля Агреста. Мама говорила, что ты немного отсталый. Сейчас это модно, так что ты нам подходишь. Не напомнишь как тебя зовут?
«О, кстати, когда мне было пять, я рисовала сердечки с нашими инициалами в дневнике», — думает Хлоя.
Она прекрасно знает его чёртово имя.
Он делает лёгкий шаг вперёд. Улыбка смущённая, на подбородке собирается капелькой ямочка. Он протягивает ладонь.
— Адриан. И я ужасно отсталый, но смею заверить, с ритмом у меня всё в порядке… Плохая шутка, да?
— Ужасная, — Буржуа нехотя дотрагивается до его зависшей в ожидании руки, и чуть пожав прохладные пальцы, тут же отдёргивает. — Меня зовут…
— Хлоя, — выпаливает Адриан, и словно извиняясь, опускает взгляд. — Лука подсказал.
Было вспыхнувший ужас обиженно пятится. Хлоя невольно щурится, пытаясь понять: делает ли он вид, что не помнит или и впрямь не помнит?
Они пялятся друг на друга самым отчаянно глупым образом, и вдруг лицо Адриана начинает проясняться. Это похоже на то, как приходят в работу часовые механизмы.
Нет. Только не вспоминай!
— Хлоя Буржуа! Чёрт подери, мы ведь…
— О! — Хлоя тоже изображает, что поняла о чём речь. Только что. — Боже мой… Точно! Ты подрос.
Адриан звонко смеётся.
— Правда? Ну, только если совсем немного.
Хлое хочется его стукнуть. За зелёное любопытство в его глазах.
— Поверить не могу, — продолжает Агрест, отступая назад, явно желая её получше разглядеть. — Ты поёшь!
— И весьма недурно, — мимолётно подмечает Лука.
Его голос напоминает, что в репетиционной они с Адрианом не одни. И дышать становится легче. Стыд можно будет заглушить потом.
— Где Джулека? Нам нужно прогнать пару песен перед выступлением.
— Без понятия.
Луке не терпится показать Агресту то самое электропианино которое до этого пылилось без дела. Куда уж там до какой-то Джулеки…
— Без понятия?! Ты её брат, чёрт возьми.
Лука поднимает на неё усмехающийся взгляд.
— И что?
— Ничего! — рявкает Хлоя, пытаясь вспомнить куда засунула мобильник.
Разумеется, она не должна так реагировать. Это уже слишком, даже для неё… Но… Но! Она бросает взгляд на Адриана. Это он во всём виноват. Зачем припёрся, спрашивается? Чтобы поизмываться над ней — вот зачем. Нахал!
Адриан закатывает рукава рубашки, словно желая фасануть перед всеми тонким изгибом запястьев и выпирающими ветвями вен.
Хлоя вспоминает, как завистливо вздыхала, сравнивая себя с ним в детстве. Он всегда был таким тонким, хрупким… А она, как и положено детям, местами немного напоминала шар. Как и все дети! Кроме Адриана. Он вообще был немного того… Не от мира сего. Ронял слёзы над сорванными цветами, выражался с лёгкой витиеватостью… Ну точно маленький принц из той унылой книжки, которую Хлоя тайком прочла трижды, и каждый раз рыдала в конце.
Песок воспоминаний сожрала прибежавшая волна музыки. Хлоя замерла. Неизвестно когда она успела найти телефон и даже начала набирать сообщение Джулеке. Вот так вот и вспоминай детство, совсем из ума выживешь…
Воздушная мелодия казалась незамысловатой, но любовно ломала это впечатление, свежим потоком хитро закрученных гармоний открывая глубину. Хлоя не осознала, что уже не пялится на давно потухший экран телефона. Она смотрела на Адриана. На то, как странно и мило подскакивала его бровь на ноте «Фа» в переходе. На то, как по его губам поползла улыбка. Адриан обернулся, сдунув упавшую на лицо прядь и спросил:
— Э-э… Ну, неплохо, да?
Хлоя поняла, что они вновь смотрят друг другу в глаза.
День становился всё ужаснее.
×××
— Он слишком хорош, — устало признаётся Хлоя, опуская бокал на барную стойку. — Напомни, почему ты здесь работаешь?
Маринетт не отвечает, пока делает коктейль, но в конце концов одаривает своим вниманием Хлою.
— Нравится, — пожимает плечами Дюпен-Чен.
Нравится. Слово, которое вызывает под языком ядовитое жжение.
Адриан ей тоже нравится. И всё. Не больше. Так нравится солнечное утро или очень красивая бабочка, по которой скучает сачок.
Но Хлоя не сачок, а Адриан не бабочка.
— Люди не бывают слишком хорошими, Хлоя, — глубокомысленно изъявляет Маринетт, и почти тут же её лицо обволакивает мечтательность. — Хотя…
— Хотя? — Хлоя чуть подаётся вперёд.
— Кагами, — Маринетт растекается в лужу. Даже смотреть неловко. — Она идеальная. Безупречная. Даже её…
Дальше Хлоя слушает вполуха, изредка кивая и вылавливая из потока восхищённого потока отдельные слова. Собственно, всё понятно: Кагами святой дух во плоти, нетленный ангел, и у неё милая улыбка, и сексуальный акцент.
Маринетт замолкает и почему-то её вид становится очень несчастным. В Хлое оживает нечто вроде сострадания, но почти сразу дохнет.
— Кагами говорит про тебя почти тоже самое, — нехотя докладывает она и залпом осушает стакан. — И ещё она тебя рисует. Всегда.
Румянец ужасно подходит лицу Дюпен-Чен, Буржуа подмечает это случайно, и также случайно прикидывает, что будет, если смутить…
Луку. Кажется, он никогда не смущается.
— Ладно, — ворчит Хлоя, собираясь уходить. — Ладно. В пятницу мы едем в Лион.
— Я помню.
— Хорошо.
Всё началось с того, что Адриан увидел как Хлоя, выпив две порции тоника со льдом, мучала клавиши пианино.
Он наблюдал за ней, облокотившись о дверной отсек в проходе. Хлоя тогда была слишком пьяна, чтобы заподозрить неладное или хотя бы просто смутиться. Она продолжила свою смехотворную попытку музицирования. И даже, как помнится, у неё начало выходить что-то сносное. Хлоя увлеклась повторением особо гармоничных сочетаний. Это затягивало. Настолько, что Буржуа упустила тот момент, когда Адриан подошёл ближе. Присутствие его лёгкое, почти незаметное. Хлоя вздрогнула, лишь когда её обнажённых рук коснулся шерстяной рукав его кофты. Щекотно.
— Я просто балуюсь, — Хлоя улыбнулась, как ей казалось, криво и пренебрежительно.
Адриан почему-то улыбнулся в ответ.
— Какая у тебя любимая песня, из тех что мы играем?
Хлоя уставилась на него, потом кивнула и отошла в сторону. Прикрыла глаза и вместо ответа начала тихо петь.
Мягкое и участливое сопровождение клавишных ещё никогда не вызывало у Хлои такого трепета. Почти того самого, наивно детского, когда Адриан держал её за ладонь, пока его мама клеила на её разбитое колено пластырь. Хрупкое оранжевое чувство. Огонёк спички.
Наверное, поэтому, из какой-то кипящей сентиментальности и спросила после:
— А какая песня из любимых у тебя? Мы можем... Спеть вместе. Если хочешь.
— Я... — Агрест почему-то растерялся, но ненадолго. — Да.
Всё стало хуже на её день рождения. Она пригласила, разумеется, всю группу, никого не выделяя. Но Хлоя надеялась, что Адриан всё-таки будет. Потому что в его присутствии ей хотелось петь без остановки. Хлоя надеялась, что Адриана всё-таки не будет.
«Приходи-не-приходи», — написала бы она на пригласительной открытке, но к счастью, не заморачивалась и вовсе их никому не отправляла.
День «X» настал. Лука подарил ей укулеле, не забыв похвастаться, что сам его делал. Хлоя подумала, что это очень мило и коротко клюнула его в щёку.
Потом был бокал вина и коробка с приложенной запиской «С девятнадцатилетием!» — родители. Хлоя фыркнула. О том, что ей исполнилось двадцать два они, конечно, и не догадывались.
После стало вообще неважно кто приходит и с чем. Как вода в ванной обрастает пеной, так и её квартира устрашающе быстро наполнялась людьми.
Хлоя выцеловала несколько десятков щёк, попозировала на фоне блестящей горы подарков, опрокинула в себя рюмку żubrówka и немного подзабыла о главном госте этого вечера. Ладно, не главном. Ну, может, только наполовину… Вот же дерьмо.
А потом они столкнулись носами. Буквально. Адриан рассмеялся. Он смеялся. А его рука приятной тяжестью лежала на её талии. Хлоя тогда подумала: «Как это странно!». Он ведь казался таким эфемерным, почти воздушным. А тут какая-то рука. Когда он наклонился, Хлоя уловила запах разрезанного на дольки яблока, истекающего соком августа и солнца, что пропитывает одежду и волосы.
А когда-то от него пахло клубникой и луговой травой.
— С днём рождения, — ему пришлось наклониться к её уху, чтобы слова дошли через грохот музыки.
В руки лёг бархатистый свёрток. Хлоя ухватила Адриана за плечо и подтянулась на цыпочках.
Она дотронулась губами до уголка его улыбчивого рта.
И впервые за вечер сказала простое:
— Спасибо.
И когда Адриан её обнял, Хлоя подумала, что это его ответ. Как эспрессо. Простой и горький.
Не жди большего. Нет.
И Хлое пришлось притвориться, самым подлым образом сделать вид, что она ничего и не ждала.
×
Конечно, музыка помогала. Хотя клавишник мозолил глаза. Ну неужели нужно обязательно делать эти тягучие пасы руками, или вот так улыбаться, оглядывая толпу.
В Лионе лето душное и сухое. Узкие улицы словно уплывают вниз, к реке Рона, от вымощенных брусчаткой дорог исходит тепло, и не спасает даже тень тесно сидящих домов.
Хлоя старается не вспоминать тот самый подарок на день рождения — томик сочинений Экзюпери. Она водрузила его на полку, между самоучителем по итальянскому (Хлоя его закрыла сразу после предисловия) и поэзией Поль Элюара. Она честно пыталась не думать и не представлять, как Адриан упаковывал томик, а может, поручил это продавцу? Что ж, это менее романтично, но на его месте Хлоя бы так и сделала.
Выступление в Théâtre des Celestins проходит неожиданно спокойно, хотя воздух в маленьком зале довольно быстро густеет. Приходит духота, и Хлоя задней мыслью кривится от отвращения, чувствуя как на лбу и между лопаток собирается пот.
Она не видит лиц людей, только черноту под сценой, что взрывается вспышками камер смартфонов.
Люди им подпевают — и это самое главное.
В какой-то момент, обходя Джулеку и Луку, Хлоя натыкается взглядом на Адриана.
Его почти не видно за нагромождением усилителей, но Хлоя ловит восхищение в его глазах. Или это просто отражённые огни сцены. Или это просто простудившееся воображение.
Зазывающе трепещет скрипка. Кагами часто чуть раскачивается, когда играет. Маринетт говорила, что это мило.
Влюблённые всегда немножко дураки.
Хлоя возвращается к краю сцены и набирает в грудь больше воздуха. Припев. Модуляция. Каждый звук выверен, но почему-то ноги выкручивает волнение.
И на самом деле Хлоя знает почему.
×
За окнами номера их гостиницы россыпь красных и выцветших до помидорно-оранжевого крыш.
Завтра утром у них поезд. Они возвращаются в Париж. Хлоя успела закинуться дозой дешёвого кофе из автомата и теперь вечерний воздух внушает желание пройтись. Посмотреть на город. И желательно не одной.
Кагами и Маринетт ушли любоваться астрономическими часами в собор Святого Иоанна — скука смертная, — Лука нашёл среди фанатов старого приятеля, такого же любителя закидываться марками, а Джулека… Хлоя не знает, где Джулека.
Поэтому мирно сидящий во внутреннем дворе Адриан, мечтательно разглядывающий цветущее персиковое дерево — единственный вариант не стухнуть от одиночества.
— Не хочешь побродить по этим кривым, наверняка в такую жару воняющим мочой улицам?
— Звучит…
— Заманчиво, согласись, — Хлоя падает в соседний плетёный стул. — Можно полюбоваться феской…
— Чем-чем? — Адриан сдерживает улыбку и наклоняется вперёд.
Хлоя почти озлобленно избегает смотреть на выглянувшую из-под ворота футболки впадину между ключиц.
— Фес… Фреской! Я хотела сказать фреской.
Адриан всё-таки смеётся, опрокидывая голову назад. У него чертовски заразительный смех.
Хлоя как-то даже пропускает тот момент, когда Агрест поднимается. Он протягивает ей руку:
— Идём!
Хлою внутренне потряхивает.
Воздух пряный, и ничем не воняет, а может, всё дурное прячется в присутствии Адриана. Они поднимаются на холм Ла-Круа-Рус, откуда усыпанный закатным светом город похож на ту самую картинку из путеводителя. Заманка для туристов. Адриан рассказывает про историю шелководства в Лионе, и пока они ищут дом Канутов, успевают немного поспорить. Агрест старомоден: не доверяет навигатору, а Хлоя ни черта не смыслит в этих бумажных картах.
В конце концов они находят чудесное место под раскидистой липой, и усаживаются прямо на траву, ещё не успевшую опьянеть ночной росой. «Совсем как семнадцать лет назад», — думает Хлоя.
Паровозик из воспоминаний гудит и гудит, пока не взрывается.
Адриан находит её ладонь, лежащую на земле и накрывает, переплетая их пальцы. При этом он самозабвенно щебечет про античность, про древнеримскую арену во Вьене, куда можно отсюда добраться на поезде.
— Я очень мало путешествовал, хотя был почти везде, — его голос гаснет под конец.
Хлоя поворачивает к нему голову, забывая об их ладонях, словно прячущихся в траве.
— Как такое может быть?
— Очень просто, — его печальная улыбка полна света.
Хлоя отчётливо понимает, что это тот самый свет, который приходит после выкарабкивания из самых глубин задницы.
— Самое главное в путешествии — это свобода.
Хлоя улыбается, а потом качает головой.
— Ты случайно не публикуешься в журнале «Успешный успех»?
Адриан озадаченно хмурится, а потом смеётся. Хлоя чувствует, как он чуть сильнее сжимает её руку.
В его пшеничных вьющихся волосах путаются розовые блики. На этот раз он смеётся, прикрывая ладонью лицо. Хлоя тянется к ней и мягко обхватывает тонкое запястье.
Зелёные глаза окатывают удивлением. И на скулах выступает тонкий румянец.
Хлоя смотрит на него. На его волосы, растрёпанные ветром, на замершие осколки смеха на губах, на приподнятые брови… И внутри становится так тесно. Рёбра сжимают сердце.
Хлоя понимает, что Адриан ей не просто нравится, а
больше. Она готова узнать каково это: варить друг другу кофе утром, читать вслух заезженного вдоль и поперёк Экзюпери, собирать чемоданы и нервно дёргать друг друга «А ты взял это? А ты взяла то?», узнавать что ему нравится смотреть, принимать вместе душ, спорить из-за неправильно выстроенных маршрутов, тепло смеяться над странностями друг друга, бурчать из-за предпочтений в музыке, но всегда защищать их перед другими… Хлоя готова узнать каково это — любить.
Всё это пронеслось перед глазами, и Хлоя наклонилась к Адриану. Он потянулся навстречу. На этот раз они столкнулись не носами...
Некоторые люди из прошлого вполне себе терпимы. Адриан глухо усмехается, разрывая поцелуй. Он заводит выбившуюся из её причёски прядь ей за ухо и чуть теснится назад. Он оглядывает её с таким видом, словно в жизни ничего прекраснее и любопытнее не видел.
И по одному этому взгляду Хлоя понимает, что теперь у них из общего не только прошлое.
