Вольности

В основном Хоб Гэдлинг видел заурядные сны: ничем не примечательные картины, нарисованные фантазией человека, что проживал бесконечную жизнь с незатихающим энтузиазмом первооткрывателя, радующегося каждому новому событию.   Временами его грезы забавляли Морфея, временами — изумляли. Некоторые заставляли смущаться, некоторые — гневаться.   Присматривать за Хобом было его маленьким тайным развлечением. Немного стыдным, неловким, но неизменно приносящим удовольствие. Об этом знали только приближенные, но им хватало ума и такта делать вид, что не происходит ничего необычного. Возможно, только раз или два Люсьена не выдерживала и аккуратно сообщала, что есть в этом нечто не совсем нормальное — следить за смертным через сны.   — Милорд,  — замявшись, сказала она после его возвращения из путешествия в сон Хоба. — Вам не кажется, что этот смертный… не слишком обрадовался бы, узнай, что вы так пристально наблюдаете за ним? Морфей покосился на нее и ничего не ответил — как делал всякий раз, если гордость не позволяла согласиться с чужими доводами. Особенно если они порочили его достоинство. Он… не делал ничего такого. Он — персонификация сна, физическое воплощение коллективного бессознательного, он и есть Сон в широком понимании этого слова, и то, что он в курсе всего, что снится людям, нормально. Так и должно быть. То, что он почтил личным присутствием сон одного смертного… допустим, не сон, а сны, очень много снов, почти каждый… только оказывало честь этому самому смертному. Это вовсе не делало его, Морфея, странным! — Вовсе это не странно, — пробормотал он, глядя, как Хоб вытирает предплечьем пот со лба. Он только что закончил перекатывать гигантскую тыкву с одного конца поля на другой, чтобы сделать замок из овощей, и теперь гордо осматривал результаты своих трудов. Рядом с ним носилась маленькая тыковка на коротких лапах. — Да, милая, конура получится что надо, — довольно сообщил Хоб и похлопал собакотыкву по твердому боку. — Сам бы в такой жил. Морфей с интересом наблюдал, спрятавшись в неясных размытых тенях на границе сновидения. Это было лучшее место — за самым краешком поля зрения, что обеспечивало ему широкий обзор и при этом позволяло оставаться незамеченным. — Вы помешанный на контроле фрик, — безапелляционно заявил Мэттью, невесть как пробравшись сюда вслед за ним. И, вздрогнув от пронизанного недовольством взгляда повелителя, поспешно прибавил: — Милорд. — Что ты здесь делаешь? — прошипел Морфей. Он не желал делить свое хобби ни с одним другим существом. Хоб в замешательстве оглянулся, словно почувствовал постороннее присутствие. Морфей плотнее завернулся в тени и пригнулся. Мэттью неуклюже взмахнул крыльями и заскакал рядом, тоже прячась. — Наблюдаю, как вы следите за своим парнем, — бесхитростно признался он и нахохлился. — И, если честно, выглядит это достаточно жалко. — Он не мой парень, — отозвался Морфей, напряженно глядя на Хоба. Тот снова растерянно погладил собакотыкву и замер, словно не понимал, что делать дальше. Очевидно, появление Мэттью каким-то образом нарушило логическую цепочку сна, и Хоб начал осознавать себя. — Ха, ну да, — пробормотал Мэттью. — Вы же всегда следите за своими… друзьями. — Уходи отсюда, — снова принялся шипеть Морфей. — Ты все портишь. Мэттью предусмотрительно промолчал, но никуда не ушел. Морфей не рискнул гнать силой — сны это тонкая материя, что угодно может разрушить хрупкое полотно. А он искренне хотел, чтобы Хоб выспался. Правда, настроение уже пропало, уступив место беспричинному раздражению. Почему раньше его никто не тревожил, напротив, все только делали вид, что ничего особенного не происходит? — Потому что боялись вызвать ваш гнев? — справедливо предположил Мэттью. — Я не гневаюсь, — мрачно отозвался Морфей, усиленно не думая, насколько все плохо, раз уж он начал высказывать вслух то, что не собирался. — Такой вот я бесстрашный. После этого каждый раз, как специально, Мэттью находил его во снах Хоба, словно знал, когда и куда он ушел. — Слушайте, — вздохнул он как-то, наблюдая, как Хоб, согнувшись над павшим товарищем, гладит его лицо. Кругом свистели пули и валил дым, слышались крики. — Когда я был еще жив, подобное поведение называлось сталкерством. Уверен, это и сейчас так называется. Морфей продолжал кутаться в тени, неотрывно наблюдая за чужим горем. За распахнутыми в страхе глазами, за дрожащей ладонью, нежно, почти невесомо касающейся чужого, уже холодного лица.   — Мне правда неловко, милорд, — продолжал отвлекать ворон, стараясь глядеть на него, а не на Хоба. — Тебе неловко — ты и улетай. — Вы понимаете, что это нездорово? — Здоровье это субъективное понятие. — Но это… — Мэттью махнул крылом в сторону Хоба, — Личное, милорд. Я уверен, вам и самому неприятно наблюдать за другом, который так страдает. Ворон был прав. Не будь здесь постороннего, Морфей уже вмешался бы в сюжет сна, взмахом руки развеял боль и страх. Ему невыносимо было наблюдать за тем, как горюет его друг. Он насмотрелся многих страданий, но почему-то, когда дело касалось именно этого человека, ему становилось невозможно оставаться в стороне. Это было против правил. — Можно сказать откровенно, милорд? — однажды спросила Люсьена, прежде чем он в очередной раз ушел в чужой сон. Морфей догадывался, о чем пойдет речь, и ему не хотелось это обсуждать. Но любопытство взяло верх, поэтому он расправил плечи и царственно кивнул: — Говори. Женщина помялась, собираясь с духом, а потом выпалила: — Думаю, вам стоит обсудить это с ним лично. — Что обсудить? — Вашу… привязанность. Она замолчала. Видимо, что-то во взгляде Морфея испугало ее, потому что она немного попятилась. И все же продолжила: — Я ни разу еще не видела вас таким… оживленным, милорд. Если этот человек делает вас счастливым, то почему же вы не хотите общаться именно с ним, а не с его спящим разумом? Вдруг стало очень, очень тихо. Его замок всегда был тих, но не полностью: шептали тени в углах, бормотали мелкие грезы, мягко дышали фантазии. И тут воцарилась такая гробовая тишина, что зазвенело в ушах. Люсьена снова попятилась. Страх медленно затопил ее лицо, и Морфей мог только догадываться, что сейчас было в его взгляде, раз самообладание покинуло ее. — Я… вернусь в библиотеку, — сообщила она твердо. — Пожалуй, — согласился он, глядя, как она отходит, не рискуя поворачиваться спиной. Пожалуй… В этот раз он так и не добрался до сна Хоба, изменив многолетней привычке впервые с тех пор, как вообще начал ей следовать. Он не мог сказать наверняка, что именно зацепило его в словах Люсьены, но определенная доля истины в них содержалась, и это было неприятно. Он опустился на трон, мрачно и задумчиво оглядывая зал, постоянно меняющийся и зыбкий, как любое сновидение. Следующие два месяца выдались богатыми на дела и бедными — на приятные впечатления. Смурной и угрюмый, Морфей восстанавливал царство с энтузиазмом беглеца, которого преследует свора собак. Кошмары, выходившие из-под его рук, получались особенно лютыми и пугающими, добрые сны отчего-то выходили блеклыми, и их он отставлял в сторону, пока не появится подходящее настроение. Небо хмурилось, подстраиваясь под его настроение, и в какой-то момент Мэттью, наверняка науськанный остальными, собрался с духом и уселся ему на плечо, пока он стоял на берегу моря и обозревал буйные, неспокойные волны. — Мне не требуются твои советы, — отрезал Морфей, предвосхищая все, что он мог бы сказать. Мэттью досадливо крякнул и нахохлился. — Не то чтобы я посмел что-то советовать вам, милорд, — сказал он разочарованно, — но вы же и сами видите, да? — Что я должен увидеть? — Проблему. Проблема. Проблема. Вот так назвали это его подданные. Морфей мог бы с этим согласиться, если бы только знал, как ее решить. А пока не узнает, он предпочел бы не замечать собственного дурного настроения, которое влияло на все царство, и многозначительных взглядов, которыми провожала его Люсьена всякий раз, как он наведывался в библиотеку с проверкой. Всякий раз, стоило ему оказаться рядом со стеллажом Хоба Гэдлинга, она старалась отойти по неотложным делам, ясно давая возможность прочесть то, что он успел упустить. Видя это, Морфей уходил. Потому что был слишком горд, чтобы признать… что ему не хватает его хобби. Если это можно, конечно, так назвать. Любопытство не должно изводить Бесконечных, и все же Морфея оно мучило и заставляло страдать. — Ну право слово! — не выдержал Мэттью, застав его на берегу за созданием одного из добрых снов. — Это уже просто ни в какие рамки! Морфей вздрогнул и одним движением стер получившееся лицо, подозрительно напоминающее лучащееся улыбкой лицо Хоба Гэдлинга. Делать это, конечно, было уже поздно, потому что он, забывшись, совершенно не отслеживал время, и Мэттью мог находиться рядом сколь угодно долго. — Ты ничего не видел, — предупредил Морфей, с сожалением глядя на гладкую, безликую голову. А ведь получилось так похоже. — Я видел уже слишком много! — воскликнул ворон и, отлетев на безопасное расстояние, спросил. — Господин, вы будете что-то с этим делать? — С чем? — рассеянно спросил Морфей, уже снова поглощенный работой. Улыбка под кончиками его пальцев получалась такая живая и теплая, что хотелось гладить и гладить. — Понятно… — пробормотал Мэттью и был таков. Еще через неделю у него во владениях появилось целых четыре новых добрых сновидения с чертами, очевидно напоминающими его друга из Яви. Они не были точной копией, но все же сходство было настолько явным, что казалось почти неприличным. Впервые увидев их всех вместе, Мэттью отчетливо вздрогнул и, оглушительно каркая, сорвался в небо, а Морфей остался стоять, довольный плодами своего труда. Грезы получились что надо: спокойными, ироничными и мягкими, хоть прямо сейчас отправляй в чужие сновидения. Морфей поднялся на ноги и отряхнул с ладоней налипший влажный песок, рассеянно вглядываясь в бесконечные волны, накатывающие на берег. Еще две заготовки с подозрительно знакомыми пропорциями стояли, ожидая своей очереди. — Что? — с вызовом поинтересовался он, когда Люсьена в очередной раз застала его возле запретной полки, но, ничего не сказав, просто закатила глаза. Та остановилась, прямая, как палка. — Ничего, милорд, — сдержанно отозвалась она, подхватила стопку книг со стола и пошла дальше, всей спиной источая неодобрение. Морфей покосился на нее, потянулся к книге, но остановился на полпути. — Да возьмите вы ее уже! — не сдержавшись, воскликнул Мэттью, прятавшийся все это время где-то на верхотуре. — Право слово, у нас скоро все обитатели будут выглядеть как Хоб Гэдлинг, вам самому-то как, нормально? Люсьена замерла где-то за соседним стеллажом, и эта повисшая в библиотеке тишина была того сорта, после которой обычно следует буря. Но Морфей, сколь гордым и независимым он ни был, все же не являлся дураком. Со вздохом он опустил протянутую руку и посмотрел под потолок, безошибочно найдя затаившегося в тенях Мэттью. — Сходите на чертово свидание, — решив, что хуже уже не будет, каркнул тот. — Этот смертный… — Он не смертный, — педантично поправил Морфей. — Этот бессмертный уже заждался вас, сил нет смотреть на его грустное лицо, пока он просиживает задницу в том чертовом пабе! Морфей моргнул. — Ты следил за ним?.. — Именно! Думаете, мало кругом желающих прибрать к рукам мужчину самого Сна из Бесконечных? — продолжал изливаться ядом Мэттью. — Да на него столько сущностей сейчас капает слюной, что я замучился со всеми беседовать… — Мэттью! — ахнула за поворотом Люсьена, внимательно прислушивающаяся к каждому слову. — Нет, я скажу! — ярился тот. — Меня сегодня чуть не убил какой-то фэйри! Узнал ли он меня? Разумеется! И только это спасло задницу вашего парня от его загребущих рук! Мэттью продолжал и дальше кричать, изливая душу, но Морфей уже не слушал. Решительно развернувшись на каблуках, он стремительно понесся прочь из библиотеки, подгоняемый холодной яростью и страхом. Четверняшки, созданные им по подобию Хоба, почтительно расступились, когда он вылетел на них из-за угла. Словно только теперь увидев их, Морфей испытал смущение. Насколько же он скучал по Хобу?.. Явь встретила его проливным дождем и порывистым ветром, хлестко стегнувшим по лицу. Кожа моментально покрылась мурашками, и он, поразмыслив мгновение, сотворил себе плащ. Волосы, повисшие мокрыми сосульками, это не спасло, но в целом стало лучше. Он знал, где встретит Хоба Гэдлинга. Сейчас тот неторопливо шагал по парковой дорожке, срезая путь до дома, как делал всегда после работы. Рядом с ним шагал высокий мужчина, чьи черты терялись в белесом тумане, окутывающем его с ног до головы. Возможно, человеческое зрение не замечало этого искажения, но Морфей видел все и даже больше. Он терпеливо дождался, пока Хоб заметит его, и пошел навстречу, с плохо скрываемым удовлетворением заметив, как его спутник, заметно скиснув, поспешил попрощаться и уйти. — Здравствуй, Хоб. — Друг мой! — засиял тот, подавшись навстречу. От него повеяло таким теплом и радостью, что даже дождь, казалось, немного утих. Они постояли друг против друга, молча улыбаясь, а потом продолжили идти. Хоб как ни в чем не бывало заметил: — Ста лет еще не прошло. Я рад, что ты решил заглянуть пораньше. — Я тоже, — признался Морфей. — Раз такое дело, то как ты смотришь на то, чтобы зайти ко мне в гости? — С радостью. Чуть позже, решил он, нужно будет узнать, о каких таких сущностях говорил Мэттью, и повидаться с каждой из них. Ничего особенного, просто убедиться, что Хобу ничего не грозит. А пока он шел рядом, слушал о последних новостях из его жизни, понемногу делился своими, и размышлял, настало ли время назвать свое настоящее имя. Пожалуй, их отношения уже позволяют такую вольность.