Надеюсь, ты счастлив

Затянувшая небо серая пелена покрывала когда-то светлые живые верхушки деревьев, делая их тускло-изумрудного цвета. Порывистый ветер шумел вместе с громкими листьями и пролетевшей недалеко, каркающей вороной. Я запахнул служебную дымчатую куртку посильней и закрыл дверь машины, хлопок которой заставил вздрогнуть. Несмотря на присутствующую в воздухе прохладу, дышать невозможно. Под ногами мокрый после недавнего дождя асфальт становился уже, превращаясь в тропинку. Одна из рук в кармане нащупала пачку сигарет, сжимая. Звуки шагов перебивали смертельную тишину места. Камешки гравия отлетали от бело-черных сапог и стучали по плитке. Огороженные узорчатым черным заборчиком участки сохраняли между собой небольшое расстояние, давая возможность пройти. Я огляделся, высматривая необходимое. Взгляд быстро подметил темный серебряный крест с небольшим надгробием. Подойдя к низенькому заборчику, остановился. Пальцы слегка покалывало, ладони сжались в кулаки в попытке убрать дрожь. На мраморном надгробии искусным подчерком выгравированы инициалы. Закусил нижнюю губу. Дышать стало сложней. Я не приходил сюда. Ни разу. Ни разу с появления могилы. Прошла всего пара месяцев, но в груди поглощало все что-то холодное и пустое. Где-то раздался грубый собачий лай. Я поежился и подошел к черной дверце, кладя ладонь на холодный металл. Приоткрыл чуть скрипнувшую калитку и помедлил. Темный крест являлся изголовьем могилы, обрамленной тонкой плиткой белого мрамора по периметру. Ледяной ветер пробирал даже сквозь куртку, вызывая мурашки. Я медленно вошел. Под еле ступающими ногами прошуршала трава. Прикрыл ярко скрипнувшую калитку и сделал пару неуверенных шагов вперед. Место было ухоженным, но холодным и пустым. Все в духе парня. Вырвался кривой смешок, не оставивший и следа улыбки на моих губах. В груди что-то упрямо затягивало все внутренности в тугой узел. Неторопливо прошел к лакированной черной лавочке и сел на край, держась за нее замерзшими ладонями. — Привет. — Негромко выдохнул я, рассматривая ровно уложенную сухую землю. Шепот звучал слишком громко. Что-то пожирало душу, засасывая даже гниющую пустоту. Ладонь скользнула в карман и вытянула пачку сигарет. Достал одну и задержал меж двух пальцев. Глупая привычка, приобретенная более полугода назад, после смерти Дорис. Она забылась под пристальным наблюдением черных глаз и под бесстыжими насмешками о приближающейся кончине от табака. — Я-я… скучал. — Выдавил я, одна из ладоней сильнее впилась в лавочку, сжимая. К горлу подкатил тяжелый ком. — Точнее скучаю. И все равно, что ты бы сейчас на это сказал, что я наивный, сентиментальный или отпустил бы шутку насчет лицемерия. Все равно. Я скучаю. — Глаза начало пощипывать. Задрал голову и проморгался. Каждый вдох поступал в организм с трудом. — Знаешь, Олдрик меня повысил. — Не отрывая взгляда от неба, произнес. Не могу смотреть туда, где лежит уже полностью остывшее, одетое в парадную военную форму тело. — Он выдал мне группу новобранцев, заставляя их тренировать. Не скажу, что это было добровольно, — слабо усмехнулся я, покачиваясь на лавочке. Сигарета лежала рядом. Нужда в ней была, но я тянул. Не смел курить здесь и сейчас. — Но это оказалось интересным опытом. Знаешь, думаю, тебе бы он доверил новый пост охотнее. Может, проживи ты чуть доль…- Запнулся и закусил губу. В груди что-то жалостливо стонало. — Уверен, ты бы стал хорошим командиром. — Выпустил фразу я, устремляя взор к могиле. Поднялся с лавки и, сделав пару шагов, обессилено рухнул на колени и коснулся белого мрамора. Я не был на похоронах. Не смог прийти. Нет, не из-за дел. Не мог выйти из дома, не мог допустить веру в реальность произошедшего. Пришедшая из штаба новость звучала из телефона, обрывая все внутренние струны. Олдрик что-то говорил еще пять минут, пытаясь дозваться до меня, но я ничего не слышал в тот момент. Пальцы скользнули по светлой плитке, ощущая могильный холод. — Я-яков, — слабо сорвалось с языка. Перед глазами все плыло из-за лишней влаги. — Прости. Прости, прости, прости… — Голос ломался, а слова стали менее внятными. — Прости, что меня тогда с тобой не было, прости что не пришел с тобой попрощаться, прости, что не видел, как тебя… хоронили. — По щекам скатилась пара капель, морозящих кожу из-за ветра. Одна из них упала на белый мрамор, оставляя мокрый след. — Я не мог… «Мог» тихо отдалось в голове наполненным предвзятости голосом. Приложил ладонь ко рту, сдерживая вырвавшийся всхлип. Первая эмоция за долгое время. С того дня я все время проводил в штабе, занимаясь всей доступной работой. Вытеснял все мысли, не оставляя на них времени. Приходя за двенадцать, валился на кровать, не имея возможности размышлять. А иногда бездумно смотрел в освещенный луной потолок, сжимая рядом лежащее одеяло. Тогда мыслить тоже не выходило. — Прости меня. Прости за все. За все наши склоки и скандалы, по ерунде и нет. Прости, если я не сделал тебя счастливым или в чем-то налажал. Я старался быть лучшим для тебя. Мне жаль, если это не вышло. — Пальцы коснулись твердой земли. Сухая и промерзшая. Взял в ладонь горсточку и, перетерев, постепенно сыпал обратно. — Я люблю тебя. — Выдохнул я, приложив ладонь к холодной почве. Примятая, влажная после дождя трава мочила форму, вызывая мурашки от исходящего от земли мороза. — И всегда буду любить, Яков. — Учащенное, глубокое дыхание помогало собраться. — Надеюсь, ты счастлив, где бы ты сейчас не находился. — Поднялся с места, не силясь отвести взгляд от серебряного креста, обозначающего почет к похороненному. После победы «развития» над «религией», похороны приняли менее торжественный формат. Располагались только могильные плиты с инициалами. В том же разговоре с Вагнером я настоял на «правильном» захоронении. Я помню разочарованный взгляд Якова во время погребения первого из спецотряда. Он считал такой подход насмешкой над устоями. Религия продолжала существовать в жизни людей, хоть и в меньшем объеме. Подхватил сигарету, подошел к калитке, положив на нее ладонь. Ветер ослаб, но продолжал проникать под кожу. — Спасибо. — Прошептал я и обернулся в последний раз, смотря на ухоженную могилу и вырезанные на плите инициалы. Мысль, что парень прямо так, прямо сейчас лежит под этим небольшим количеством почвы, что он есть, что он тут, проезжалась точеными когтями по душе. Вот он. Он близко. Но его нет. Его нет. Я никогда больше не увижу эту надменную ухмылку, черные глубокие глаза, прищуренные в ехидном взгляде. Никогда не услышу чуть хрипловатый, грубоватый голос, не услышу родной колкости в свою сторону. Холодные ладони больше никогда не притянут, не уткнут в меня револьвер во время негодования парня. Пятнадцать лет пролетели слишком быстро. Я потерял всех близких людей за год, и Яков стал последним, контрольным выстрелом в висок. — Спасибо тебе за все. — С слабой улыбкой проговорил я и вышел из-за оградки, не смея оглядываться. Яков бы сейчас ярко ухмыльнулся на мое поведение, и я бы рад знать, что ему это зрелище доставляет удовольствие. Лучше знать, что у него все хорошо, что он счастлив где-то там, чем заниматься самокопанием. Парень всегда говорил, что ничего полезного оно не принесет. Я мягко усмехнулся и смял сигарету в руке. Выйдя с кладбища, выкинул в мусорку и направился к машине, ощущая бродящий по открытой коже прохладный ветерок.