Перед ним

Кровать скрипит под весом двух мужчин. Бес оставляет на губах своего последователя тёплый поцелуй, а потом ещё пару, только уже на его шее. А после.. А после спускается вниз, вставая перед ним на колени. В комнате было душно, а с учётом того, что окно было открыто, даже чересчур. На кровати расположился голубовласый камергер, а перед ним находился его Господин, растягивая губы в довольной улыбке. Достоевский, сидевший между ног Ивана, смотрится так до безумия правильно, что Гончаров невольно начинает думать, что именно он в их отношениях «господин». Достоевский ведёт рукой по чужой коленке, обтянутой чёрной тканью брюк, а после едва ощутимо прикасается к ней губами, оставляя поцелуй. Все происходит в слегка давящей тишине, которую разбавляют лишь тик часов и тихие вздохи Вани, являющиеся ответом на незначительные ласки и невесомые поцелуи. Наконец, рука с колена пропадает, перемещаясь к заветной застёжке, поднимает взгляд аметистовых глаз на Гончарова, который всем своим видом просил не медлить. Ох, неужели он так возбуждается от простых поцелуев? Достоевский думает, что это стоит запомнить. Наконец, длинные пальцы ухватываются за заветный бегунок, и у Ивана на момент перехватывает дыхание. Он слегка сжимается, и только сейчас пытается свести колени, потому что ему слишком неловко. — Ну-ну, не стоит зажиматься, Иван. - шепчет Фёдор, и его шёпот в такой тишине казался чересчур громким. Камергер лишь шепчет что то вроде извинений, и как по щелчку, расслабляется, позволяя звуку расстёгнутой молнии раздаться снизу. Гончаров гулко дышит в момент когда ловкие пальцы стягивают брюки, а вслед за ними и белье, открывая взору возбужденный член. — как же неловко.. - шепчет Иван, глядя на темную макушку находящуюся меж его ног. Фёдор лишь усмехается, а после касается губами головки, вызывая со стороны камергера полу-вздох полу-стон. Он берет в рот головку, проводя по ней языком, а после опускает голову ниже, останавливаясь на мгновение, давая себе привыкнуть. Будь тут кто то иной, Фёдор бы, лишь покривился на подобное предложение, а после ушёл, или может, сам бы потребовал встать перед ним на колени, но когда перед ним Иван, столь верный и влюблённый в него, ему так и хочется побаловать его. Потому он сейчас выглядит поистине чудесно: голубые пряди, спадающие на лицо, слегка спутались, серые глаза были прикрыты, а длинные ресницы то и дело что подрагивали. С уст камергера срывались стоны и вздохи, которых он старательно пытался избежать, прикрывая рот ладонью, закусывая кожу руки. Гончаров готов сквозь землю провалится, лишь бы это скорее закончилось. Потому что Достоевский, как оказалось, был очень даже умелым в этом деле. Как, где, и у кого он этому научился спросить стоит потом, если конечно, не забудешь, а сейчас Иван лишь стонет себе в ладонь, стараясь не расплакаться от того, как ему все же хорошо. Достоевский берет больше, пытается подавить рвотный рефлекс, расслабить горло. На момент отстраняясь, чтобы после вновь прильнуть, но взять в рот только головку, старательно обласкивая ее языком, пока одной из рук создаёт своеобразное кольцо вокруг ствола, принимаясь небыстро надрачивать Ивану, получая в ответ гулкий стон, явно получившийся совершенно случайно. Гончаров неуверенно зарывается рукой в тёмные волосы, слегка оттягивая назад, мысленно извиняясь перед Фёдором примерно тысячу раз. Ему так стыдно, стыдно от того, как он выглядит, от того, что между ног у него никто иной как его горячо любимый Господин, а ещё от того, что он не пытался отстраниться в начале, хотя в любой момент мог попросить остановиться. В какой то момент колени начинают слабо дрожать, оповещая о скорой разрядке. — я.. я скоро кончу.. хаа.. - на вздохе произносит Иван, наконец глядя на Фёдора, который в свою очередь словно по команде отстраняется, глядя на Гончарова, который окончательно сдался. Голова его была опущена, и голубоватые волосы закрывали лицо, за то обе руки можно было заметить на кровати, сминающие простынь. Одной рукой Достоевский наконец, позволяет камергеру кончить прямо в ладонь Фёдора, а другой убирает волосы за ухо, наконец видя затуманенный серый взгляд, каплю пота на виске. — ты большой молодец. - смеётся Достоевский, вставая с пола, и направляясь в сторону ванны, пока Иван старается отдышаться и прийти в чувства.