Я бы хотел стать космосом

      Отец назвал его Феликс и значение его имени с латинского – счастливый. И мальчик действительно был таким. Он замечал лучшее в любой мелочи и просто радовался жизни. Этот мальчик был солнечным лучиком с яркими веснушками на сладких щеках. Пшеничные мягкие волосы спадали на чистый белый лоб, чуть прикрывая глаза-бусины, которыми мальчик и подмечал все детали. А с переходным возрастом начала проявляться и ещё одна его манящая изюминка – голос. Низкий, глубокий и не типичный, обволакивающий бархатный голос, по которому многие и запомнили чудо-парня.       Но у него было одно "но" – лейкемия или по-простому – рак крови. Её обнаружили, когда Феликсу было десять. Родители сильно беспокоились за сына, когда тот перестал есть, сильно похудел и жаловался на сильные головные боли, не прекращающиеся при приёме таблеток. Последней каплей стал случай, когда Феликс поранился, беззаботно играя на детской площадке. И хоть ранка была совсем не большая, кровь не переставала идти и тогда мальчика отвезли в больницу. Сдав анализы, его родители услышали устрашающий диагноз, по сей день нагоняющий на них ужас.       И лечение выдалось тяжёлым и долгим. Химиотерапия лишила его пшеничных волос, но и это не могло расстроить Феликса. Несмотря на возраст, он по-своему, но понимал всю серьезность лейкемии и, ни на шаг не отступая, делал всё, чтобы бороться с ней. Немало прошло времени, сил, терпения и мучений, пока Феликс не услышал заветное слово – ремиссия. Сколько она продлится – никто не знал, но она стала заветным глотком воздуха в душной стеклянной клетке.       Но у этого неземного, солнечного мальчика была мечта. — Мама, когда я вырасту, я стану космонавтом! — вспоминает женщина не без горьких материнских слёз на щеках. Ведь её сыну, скорее всего, никогда не стать тем, кем он хочет. — Да, сынок, конечно станешь, — отвечала та до поставленного диагноза, отвечает сейчас и будет отвечать, ведь никакая мать не захочет рушить мечты своего ребёнка.       И благодаря своей крепкой детской вере, Феликс боролся. Боролся со своей болезнью, как никто другой и с этого маленького, но очень упорного мальчика можно было взять пример. Но Феликс не глуп. Со временем, он стал понимать, что многие, даже самые простые нагрузки, теперь ему не по силе. И тогда его постигла мысль: "Как я смогу стать космонавтом, если я болен?", и Феликсу стало очень грустно. Он плакал ночами, иногда задыхаясь от слёз, начиная плакать от этого ещё сильнее. Он перестал радоваться мелочам, перестал бороться, перестал мечтать.       Сегодня Феликсу исполнилось тринадцать. На его голове колючими иглами выросли светлые волосы. И в свой день рождения он вновь сидит дома, как и почти каждый день. Иммунитет сильно упал, поэтому, каждый раз, контактируя с кем-либо, Феликс почти гарантировано заболевал. И родители, желая сберечь своего сына, оставляли его дома, нанимая репетиторов, ведь в школу мальчик также не ходил.       Он отпустил мечту стать космонавтом, всё ещё лелея её у себя в сердце. У теперешнего Феликса появилась иная отдушина – смотреть в окно. Ведь где-то там, на улице, такие же дети как он, играют все вместе и, смотря на них, мальчик придаётся ностальгии. Казалось бы, совсем недавно он гулял также, но для самого Феликса прошла будто бы вечность.       Он живёт на третьем этаже и, когда наступает закат, ставит деревянную скрипучую табуретку к окну, подолгу наблюдая за яркими красками на небосводе. И хоть Феликс делает так довольно часто, удивительные краски на небе не перестают завлекать его. И как-то раз, вновь наблюдая то за видом, то за играющими детьми на площадке, Феликс увидел одного мальчика – высокого, с белыми волосами, немного отдающими жёлтым оттенком, которые были схожи с его волосами до болезни. И этот мальчик, громко смеясь и крича что-то, так привлёк внимание Феликса, что тот перестал обращать внимание на небо и красивый пейзаж вдалеке и полностью переключился на него.       Несколько часов прошло перед тем, как начало темнеть, да и серые тучи закрыли пеленой нежное сентябрьское солнце – сегодня обещали дождь. Дети на площадке редели, пока совсем не разбежались. А тот беловолосый мальчик, оставшись один, достал что-то из своего рюкзака, усеянного яркими брошками, и сел на лавочку. Феликс долго не мог разглядеть то, что тот достал, но когда увидел, то встал с табуретки, ближе прижавшись к окну. Этот мальчик рисовал! О боги, как Феликс любил смотреть на людей, когда те рисуют! Их сосредоточенные, воодушевлённые чем-то непонятным для Феликса лица просто вводили его в восторг. Ведь его отец тоже рисовал и будучи маленьким, он постоянно приходил понаблюдать за папой, нетерпеливо ожидая результат и наслаждаясь самим процессом. Как бы Феликс хотел уметь красиво рисовать! Как только он садился за это дело, то через несколько минут понимал, что рисовать ему не дано – каракули расползались по листу, если это была краска, то она растекалась грязным пятном, а если карандаши, то они ломались от того, как мальчик сильно давил на них. Но если бы Феликс умел, тогда бы ему всегда было чем заняться и было бы куда лучше, чем эта постоянная скука!       Он вертелся возле окна, прыгал, оперевшись на подоконник, но так и не смог увидеть то, что рисует этот мальчик. И вот, словно бог его услышал, тот встал с лавки, нацепив свой рюкзачок. Неспеша он, держа альбом у себя в руках, шёл домой, ногами пиная лежащие на асфальте камушки. Когда он проходил прямо под окнами Феликса, тот смог разглядеть лист в его руках: на нем было изображено солнце над лесом, который находился вдали от дома мальчика. Такой вид Феликс и наблюдал каждый солнечный день. Но он всё никак не мог понять, как этот мальчик нарисовал солнце, смотря на этот пейзаж вживую, если в это же время было пасмурно, чуть ли не капал дождь! Не проще ли было нарисовать такую действительность или зачем тогда надо было сидеть одному на лавочке и смотреть вдаль, вдохновляясь видом? Ещё долго Феликса мучили разные вопросы, он много думал и даже не заметил как лёг на кровать и уснул, не поужинав.       Дни пролетали за днями, а Феликс всё также наблюдал за мальчиком, который приходил на площадку возле его дома. Каждый раз, когда он появлялся, то делал одно и то же: сначала играл с остальными ребятами, а после, когда все расходились, садился рисовать что-то в своём альбоме. И Феликс так ждал, чтобы он пришёл, чтобы сел на лавочку и сосредотачивался на своём увлечении! Но на следующий день этот мальчик не пришёл. И на последующий тоже. И всю следующую неделю его не было на площадке, а Феликс начал думать: "Неужели он больше никогда не придёт?"       И как-то гадко и непривычно стало на сердце, и весь прекрасный необъятный вид перестал греть душу. Но так как делать было нечего, он по-прежнему сидел возле окна, только другого, которое выходило на соседнее здание, показывая его голые каменные стены и однотипные окна с балконами – в общем: ничего интересного, но хотя бы небольшая смена обстановки.       И вновь покачиваясь на скрипучей табуретке, лениво подперев тяжёлую голову рукой, мальчик перескакивал глазами с одного окна на другое. Начал с верхних и так спускался до самого низа. Но как только глаза его опустились до окон третьего этажа, то зацепились за знакомую фигуру. И стоило Феликсу чуть сфокусироваться, как он увидел того беловолосого мальчика, который отодвигал голубые, как летнее небо, занавески. И ему стало так радостно, что не удержавшись, он вскочил с табуретки и начал стучать в окно. Через несколько секунд, привлеченный движениями в окне напротив, тот мальчик уже во всю глядел на него. И только заметив его удивленный взгляд, Феликс понял, что совершил ошибку – этот мальчик ни разу не видел его и теперь не может понять, почему ему кто-то стучит из окна соседнего дома. Он резко сел на корточки так, чтобы его не было видно тому мальчику, схватившись за голову от своего дурацкого, детского поступка, но тут же придумал, что можно и нужно сделать. Он взял листок с ручкой и быстро написал: "Извини!" приставив его к стеклу, чтобы тот увидел. И мальчик увидел. Он жестом показал ждать и также отошёл от окна, а через минуту вернулся с альбомом в руках, где красовалась надпись: "Как тебя зовут?"       И Феликс, восторженный ответной реакцией, побежал за остальными листами. — Меня зовут Ли Феликс, — написал он красным карандашом – тем, что попался под руку и был хорошо виден на таком расстоянии.— А тебя как? — Хван Хёнджин, — приставил листок с надписью тот, смущённо улыбаясь.— Откуда ты меня знаешь?       Нашёл, что спросить. И как же ему лучше ответить? — "Ну, подсматривал за тобой несколько недель, смотрел, как ты рисуешь", — и сразу подумает, что Феликс чокнутый сталкер, который зачем-то следит за ним из своей квартиры. — Я часто вижу тебя из окна, когда ты гуляешь, — написал Феликс, долго думая, как лучше ответить. — Надо же, — ответил Хван, — но я сейчас болею, поэтому не выхожу гулять.       И всё встало на свои места, но Феликс так и не удовлетворил любопытство. — Ты всегда здесь жил? Раньше я тебя не видел, — конечно, ведь безвылазно смотря несколько лет в окно, можно всех приметить (хотя ему хотелось бы наблюдать снаружи). — Не-а, я месяц назад переехал. Тут намного спокойнее, чем там, где я раньше жил. Непривычно, — ответил Хёнджин, теперь уже внимательно рассматривая своего собеседника, из-за чего Феликсу сделалось совсем неловко. — Но и я тебя на улице ни разу не видел. — Болею, — кратко пояснил он, не углубляясь в подробности. Казалось, что если сейчас рассказать Хёнджину о его проблеме, то тот просто перестанет задавать какие-либо вопросы и уйдёт, а этого Феликсу совсем не хотелось. — Меня зовут, — написал Хван, добавив грустный смайлик в конце. — Но давай поговорим завтра, в это же время? — Конечно! — без раздумий ответил тот, наслаждаясь вкусом нового знакомства. Знал бы Ли, куда это приведёт.

***

— Так, какой день мы общаемся? — Хёнджин приставил лист к стеклу, который был уже разрисован, но чуткий взгляд Феликса увидел, о чём тот спрашивает. — Вообще-то шестьдесят четвёртый! У тебя что, настолько плохая память? — листов уже оставалось совсем немного, родители начали ругаться за такую расточительность. – Ты, конечно, говорил, что тебе тяжело запомнить то, что задают в школе, но чтобы настолько!       Ли очень внимательно относился к своему новому другу, знакомство с которым придало ему новых сил. Он считал каждый день, вновь с нетерпением ожидая утра после ночи, чтобы поговорить с Хёнджином. — Время так быстро летит, Ликс, — его ещё так никогда не называли и, каждый раз слыша такую форму своего имени от друга, у Ли пробегали мурашки по телу.       И правда. Время летит очень быстро и Феликсу как никому другому ни стоит напоминать об этом. Недавние анализы ухудшились, не критично, как говорят врачи, но всё же.       Стуки, доносившиеся с улицы "разбудили" Феликса. — Ты опять в своих мыслях, — надпись уже висела на окне, поддерживаемая одной рукой, а второй Хван опирался на подоконник, стараясь показаться выше, чем он есть, забавно подпрыгивая. — Не переживай ты, всё обойдётся, вот увидишь.       Спустя несколько недель после знакомства, Ли пришлось рассказать о своей болезни, когда уже стало слишком подозрительно и Хёнджин постоянно задавался вопросом: — "Почему ты не выходишь на улицу?"       И Феликс по-прежнему благодарен ему за то понимание, которое тот оказал. Ведь подросток бы мог отказаться от такой невыгодной дружбы и хоть Хёнджин был озадачен сначала, после, и по сей день он оказывал поддержку и проявлял терпение. — Я перезвоню тебе, Джинни, — для этого чудно́го беловолосого, смешного мальчика с кистью за ухом (иногда, после рисования, он оставлял кисть, выглядело это мило и забавно) также нашлась иная форма имени.       Вскоре после знакомства, ребята обменялись номерами, но общение через окна всегда навевало приятные воспоминания, да и когда родители были дома и отдыхали, этот способ был куда кстати.

***

— Ликс, — стучит пару раз в окно, ведь его собеседник что-то рисует, увлеченно и сосредоточенно глядя в листок. Сегодня исполнилось год их безостановочному общению. — ?, — отвечает ему тот, отвлекаясь от своего дела. — Что ты делаешь? — Хёнджин хотел спросить совсем другое, но ему стало очень интересно.       Вместо ответа, Феликс делает пару штрихов карандашом и приставляет к стеклу то, что успел нарисовать. — Вау, Ликс. Это же то, что я рисовал, — восторженно отвечает Хван, жадными и удивлёнными глазами рассматривая рисунок.       И хоть получилось совсем не аккуратно, Феликс повторил пейзаж, нарисованный Хёнджином в тот день, когда он его впервые увидел. Как-то Хван показывал ему этот рисунок и даже через преграду в виде окна и расстояния между ними, Феликс запомнил и, как смог, повторил его. Это не могло не удивлять. — Феликс, давай встретимся, — и сердце пропустила удар от такого запретного предложения. — Встретимся? — слишком странное для его болезненного восприятия слово. Словно написав его, Феликс пробует это слово на вкус и никак не может понять, нравится ему или нет.       Пальцы нащупывают дряхлый кнопочный телефон, кажется, доставшийся от отца и набирает 3 номер по списку, так как первые два — номера родителей, а остальных попросту не существует. — Я бы так хотел встретиться с тобой, Хёнджин, — шипит он грустно в трубку, а после проходится по квартире, убеждая себя в том, что родители всё-таки уехали. — Но я не знаю. — Я понимаю чего ты боишься, но у тебя же ремиссия, правильно? Тем более, ты сидишь дома так долго, пьёшь всякие таблетки и витамины, что, может быть, уже и не заболеешь от одного ветерка, — Хван так мечтает о том, чтобы увидеть Феликса вживую, так хочет рассмотреть его веснушки, услышать голос, который его поразил в начале знакомства. Так хочет обнять ставшего таким родным человека. — Я тоже хочу, но как это сделать? — после долгого молчания спрашивает Ли и словно показывает зелёный свет. — Так ты согласен? — счастье плещется где-то в глотке, ещё чуть-чуть и будто бы полезет изо рта или носа, может быть даже из ушей. — Да, — Феликс и сам никак не может поверить, что говорит это. Он никогда не перечил родителям, хотя порой ему было очень обидно проводить своё детство в четырёх стенах. Но сейчас он больше не может, не хочет жить так, хотя и что-то менять всё ещё страшно. — Может, у меня получится выйти ночью, когда все уснут. — Тогда до встречи завтра? — желая прыгать, смеяться и рассказать всему миру о своей радости, спрашивает Хёнджин. — До завтра, — бросает трубку тот, слыша в ушах гул своего сердца. Работающего, по крайней мере пока, сердца.       Никогда Феликс не чувствовал волнение больше, чем сейчас. Казалось, что он одуванчик, а Джинни ветер – подует чуть сильнее и он рассыпется на мелкие части. Всё изменилось буквально в считанные минуты, хотя казалось, что длилось целую вечность. — "Это всё правда?" — трещало в голове, пока Феликс нервно трепал отросшие жёлтые волосы.       Ведь у него были друзья. Ещё тогда, когда он был совсем ребенком, тогда, когда мир не делился на до и после, но никогда он не ощущал чего-то подобного. Ох уж этот хитрый Хван, так занявший его голову, душу и сердце.       Плохо ли это закончится для него? Никто не знает, но желание отключало здравое мышление и всё терпение, хранившееся в нём до этого.       На следующий вечер, Феликс вновь услышал шум из окна, которое, на сколько ему позволялось, было открыто. — Ты готов? — Да, — криво написал тот, изо всех сил стараясь унять дрожь в руках. — Через два часа я буду ждать тебя на улице, — в глазах Хёнджина Феликс видел лишь азарт и горящую, как только-только разведённый костер, уверенность, хотя тот, на самом деле, трёсся также. Если не больше. На плечах Хвана повис груз ответственности, о которой он и не думал, предлагая встретиться. Он считал, что если Феликс заболеет, это будет только его вина.       Долгое ожидание и вот Ли уже стоит на улице, стараясь унять своё сбившееся дыхание, после единственной удачной попытки выйти незамеченным из дома. Он даже не заметил, кто стоит впереди него, хотя именно этот силуэт узнал бы из тысячи похожих.       Земля уходит из-под ног, потому что его поднимают, словно куклу, сжимая рёбра так крепко, что ещё немного и можно будет услышать, как они жалобно затрещат. Он обнимает в ответ, а в нос бьёт до этого нигде не встречавшийся, но до жути приятный запах. Запах духов Хёнджина, ну или его самого. Окутанный невидимой оболочкой чего-то родного, Феликс сильнее сжимает худыми руками шею, пока его щёку щекочат неуложенные белые волосы. Ли с удовольствием стоял бы так вечность, ощущая невесомость, шумное биение не только своего, но и чужого сердца, и обволакивающий каждую клеточку тела комфорт, но его аккуратно ставят на землю, убирая цепкие руки со спины. — Пойдём, Ликс, — такой нежности в голосе Феликс слышал последний раз, наверное, только от матери и сейчас он непрерывно плавится от этой беспощадной бури эмоций, волной накрывшей его при встрече с Хёнджином.       Хочется сказать так много, но слова будто бы и совсем не нужны, молчание не кажется смущающим, а его ладонь уже сжимает тёплая ладонь Хвана, полностью закрывая её.       Словно открыв мир, Хёнджин плавно вёл Феликса, знакомя его с местами, где он был, которые он видел из окна последние несколько лет, но будто бы забыл, будто бы никогда и не ходил по ним. Некая эйфория накрыла впечатлительного парня и он, сквозь радужную пелену своих мечт, слышал звенящий голос друга, его смех и видел его приторно-сладкую улыбку.       Придя домой, он ещё долго ворочался в кровати, перебирая каждую мелочь в своей кипящей от впечатлений голове и продолжал мечтать о том, чтобы всё повторить. А на следующее утро, с дрожащим от волнения голосом, умолял родителей пускать его гулять, хотя бы на несколько минут днём. И умолял под их пристальный строгий взгляд и на другой день, и всю оставшуюся неделю, надеясь на их понимание. И он добился своего. И жмуря глаза, полные непередаваемым восторгом, от солнца, Феликс в тот же день вышел на улицу, укутанный в синий шарф с желтыми звёздами, хотя было уже довольно тепло, наслаждаясь изменениями в своей короткой жизни. Хоть Ли гулял один, находясь под присмотром родителей, смотревших из окна, он не отводил взгляд с Хёнджина, игравшего на площадке, чувствуя всю радость и за него. А когда они пересекались взглядами, то не могли сдержать улыбок, светивших, возможно, даже ярче стоявшего высоко-высоко в небесах солнца.

***

— Эй, Ликс, — тот заснул прямо на подоконнике после тяжёлого учебного дня. Когда он сонливо поднял гудящую после неудобного сна голову, то заметил радостного Хёнджина, от чего унылое пробуждение обрело совсем иные, приятные краски. — Как ты себя чувствуешь? — Уже хорошо, — коротко ответил тот, сладко зевая. Больше недели он болел, потому что в последнюю их прогулку ночью было слишком холодно для его не слишком тёплой одежды. — Давай выздоравливай, я хочу тебя быстрее увидеть, — теперь Хёнджин заплетает длинные волосы в пучок, хотя некоторые пряди всё равно сползают по лицу и шее.       Сейчас Хвану уже шестнадцать лет, Феликсу же пятнадцать. Они заметно выросли за время знакомства. Хёнджин стал гораздо выше (и Ли очень нравилось смотреть на его лицо снизу-вверх, так он подсознательно чувствовал себя более защищённым, поэтому и в обществе Хвана ему было ещё более свободнее и комфортнее), обрёл новые черты подростковой притягательности и пользовался высокой заинтересованностью среди лиц женского пола, и хоть он относился ко всем уважительно и дружелюбно, всё равно не проявлял подобного внимания к ним. Феликс же, окрепший после болезни, перестал выглядеть так, словно вот-вот развалится, пошёл в школу и, преодолев множество трудностей с социализацией, обрёл новых друзей и стал душой компании. Но, конечно, человеком, которому Феликс хотел быть интересен и внимание которого хотел получать, по-прежнему оставался Хван Хёнджин. За три года общения оба успели крепко привязаться и хорошо узнать друг друга. Но помимо их связи было что-то ещё, какая-то более сильная тяга, более сильные эмоции и желание. С Хваном Феликс понял насколько он тактилен, научился понимать и быть понятым.       И через пару дней Ли уже летел с лестницы, до этого чуть не разбив мамину любимую вазу, пока надевал шарф. Луна пробивалась своим мягким светом сквозь мелкие облачка, а ночь уже почти полностью пустила повсюду свои недолгие корни. Внизу, как и всегда, стоял парень, грея руки в карманах своей толстовки. И видя знакомую светлую голову и тот же синий шарф с большими звёздами, он раскрывает руки, приветливо улыбаясь. Феликс будто укутывается в другой шарф — объятия Хёнджина, крепко сжимая его спину. Прошло всего две недели, но оба уже успели соскучиться по ночным прогулкам.       Феликс привел его в место, которое нашёл, когда гулял один – место под одиноким деревом над склоном с мягкой, недавно вновь позеленевшей, травкой и ровной поверхностью. Отсюда, особенно если лечь, отлично видно небо, так как его ничего не закрывает, а ещё удивительный, перехватывающий дух, вид вдали. Ли принёс с собой тёмно-синий плед, цвета морской бездны и сказал Хвану сесть на него, а после плюхнулся и сам. Ещё немного и чёрный, как смоль, небосвод покрыли светлые крапинки – звёзды. Хотя главные из них по-прежнему сидели на земле, на чёрно-синем пледе и светили явно ни чуть не хуже своими взглядами и юношескими улыбками. Феликс положил ладонь на руку Хёнджина. — Так же теплее? — спросил он и Хван, повернувшись, понял, насколько лицо Ли с его невероятными веснушками похоже на сегодняшнее небо. — Теплее, — сжимая в ответ его ладонь, произнёс тот, но уже не смог отвести взгляд от Феликса. — Ты сегодня такой красивый, Ликс, — вырывается у него, и он не испытывает стыда или иного желания, как только повторить то же самое ещё и ещё раз, потому что действительно так считает. — А ты всегда красивый, Джинни, — смеясь, отвечает тот и проводит своими белыми короткими пальцами по его ладони.       Волна мурашек издевательски, то ли от холода, то ли от их диалога бежит по спине до самых пяток и будто бы не собирается заканчиваться. Хван всё также не может оторвать взгляд от Феликса, в то время как взгляд того прикован к далёким звёздам, словно поглощая всю красоту момента, пока они сидят там. — Ликс, — ласково зовёт он его, думая то ли о том, что хочет испытать такой взгляд на себе, то ли хочет и дальше продолжать внимать всю его очаровательность, пока Ли смотрит вдаль, вновь оценивая его привлекательный профиль.       И тот поворачивается, вместо слов отвечая вопросительно-удивительным взглядом. И Хёнджин не может не улыбаться, видя то, как Феликс смотрит на него. И в голове сразу всплывает идея, которую его стучащее сердце просто не может отвергнуть. Парень поддаётся чуть вперёд и останавливается прямо перед носом своего друга. Но сразу отклоняется чуть назад, думая верно ли тот поступает. Протягивает руки к его лицу и кладет горячие ладони на щёки, одним движением закрывая все созвездия из его веснушек. Проводит длинными пальцами, на которых местами всё ещё виднелись следы от несмывающейся краски, по гладкой коже, любуясь его милым лицом. А Феликс молчит, и лишь удивлённо раскрыв глаза, наблюдает за действиями Хёнджина, пока в следующую секунду, тот тянется к его лицу, настолько близко, что его сбившееся дыхание опаляет кожу. Хван последний раз заглядывает в глаза, но будто смотрит прямо в душу и целует Феликса, а тот не может сделать ничего, кроме того, чтобы ответить на поцелуй. Сладко, нежно и совершенно прекрасно. Первый и, пожалуй, самый запоминающийся поцелуй в жизни, окрыляющий и полностью отключающий голову.       Хван отстраняется и всем сердцем надеется на то, что Феликс не будет огорчён или зол на него. Но тот лишь улыбается, совсем по-детски, но это дало Хёнджину возможность выдохнуть и окончательно взлететь на небо, прямо туда, к звёздам. Теперь уже Ли тянется к другу, аккуратно и нежно целуя его залитую краской щёку, а после растворяется, словно сахар в воде, в его согревающих объятиях. — Знаешь, Хёнджин, — произносит Феликс спустя долгое время. Теперь руки Хвана обхватывали его живот, пока сам он прижался сзади и положил голову тому на плечо. — Я же говорил тебе, что в детстве мечтал стать космонавтом? — Но когда я заболел, то понял, что моей мечте не суждено сбыться, — и он поворачивается лицом к Хвану, ловя его серьезный взгляд. – Теперь я бы хотел стать космосом. — Ты и так им стал, Ликс, — вороша его пшеничные волосы, отвечает тот. — Моим космосом.