Не ходите по тёмным переулкам

      – И не страшно такой сладкой принцессе, как ты, гулять по таким злачным местам одной?       Чанбин беззвучно хмыкает, поднимая брови в весёлом удивлении. Не перевелись еще романтики среди гопников. Джентельменство глубоко в душе орет о помощи леди, и он оглядывается в поисках несчастной девушки. Тёмная улица пустая, как кошелек Чанбина после похода в КФС на очень голодный желудок, и парню уже кажется, что он словил слуховую галлюцинацию после чрезмерного потребления острых куриных ножек. Он пожимает плечами и продолжает путь.       – Ты-ты, кровь с молоком на щёчках, – гладко стелет довольно-таки приятный голос, добавляя градус некоего лёгкого кринжа. От стены у поворота на переулок отлипает тощая фигура в спортивках с полосками белых лампасов на штанах и с натянутым до глаз капюшоном. У Чанбина перед глазами проигрывается момент из фильма с Джулией Робертс, настолько красиво это выглядит. Не хватает только сапог до середины бедра. К спортивкам они бы не подошли, но всё равно было бы неплохо (по мнению Чанбина).       У незнакомой фигуры ярко-красные носки и черные расхлябанные кеды, которые останавливают свой путь почему-то как раз рядом с Чанбином. Благородные мысли о защите дамы медленно испаряются по мере того, как парень ведет взглядом от этих самых кед до лица незнакомца, для чего приходится задрать голову. Мысли зайчиками перескакивают от «Красотки» к одной из детективных дорам, где маньяк убивает нерадивого свидетеля. О боже.       – Ну что, принцесса, так и будем молчать? – вкрадчиво шепчет незнакомец. Лицо у него бледное, даже сероватое какое-то. Полные бледные губы обнажают опасную улыбку, а острый взгляд темных глаз с краснотой у зрачка как-то по-странному гипнотизирует. Чанбин чувствует, как что-то начинает трепыхаться в животе, коля ледяными иголочками страха переваривающийся в желудке острый шефбургер.       – Это вы мне? – по-дурацки уточняет он. Вместо слов незнакомец делает два угрожающих шага вперед, прибивая его спиной к стене дома.       – Какое полнокровие, – холодные пальцы ложатся на Чанбинов подбородок, лениво оглаживая щеку большим и с нажимом проезжаясь по нижней губе. – Как же сладко ты пахнешь, малыш.       Кошмар, думает Чанбин. Нарвался на извращенца-фетишиста, которого штырит от запаха пота – Чанбин настолько хотел чего-нибудь острого из КФС, что решил пропустить душ после тренажерки и помыться дома на сытый желудок. Помылся, блин.       Властная ладонь спускается к шее, некрепко сжимая. Трепыхание в животе стекается к тазу болезненно-горячим комком. Чанбину хочется зажмуриться от некоторой степени стыда за это, но красные глаза не дают даже моргнуть. Роговица безбожно сохнет, а слёзные железы работают с ударной мощностью, пытаясь исправить ситуацию. Парень почти плачет, и не то чтобы ему должно быть стыдно за некоторые детали его гардероба перед гопником-извращенцем, который тащится от запаха мужского пота, но:       – Обычно я не ношу чокеры, просто сегодня тренировка была, а вы сами понимаете: осень, ветер – простудиться на раз-два… – к концу предложения голос совсем затихает.       Мрачнеющий с каждым словом незнакомец выглядит так, будто собирается его убить. Не нужно было говорить про чокер, этот гопник наверняка гомофоб, считающий, что чокеры только для девчонок, и теперь точно с ним что-нибудь сделает, а Чанбин пока слишком мало ходил в тренажерку, чтобы тягаться с ним в силе. Холодные пальцы молниеносно возвращаются на его лицо и жестко давят на щеки, пока незнакомец почти залезает носом в его открывшийся рот.       – Чесночный соус? – брезгливо уточняет он, отодвинувшись на хоть немного приемлемое расстояние.       Чанбину почему-то становится еще стыднее, чем за чокер.       – Там акция была, купон на три штуки, – бормочет он в своё оправдание. Абсурдность ситуации догоняет его на этих же словах. Незнакомец не пытается его убивать, ножа вроде у него при себе тоже нет, поэтому Чанбин храбро наезжает в ответ: – А вы вообще кто такой, уважаемый?       – В глаза смотри, – радужки незнакомца вспыхивают красными угольками. Тело Чанбина вновь наполняется тихой робостью, ему хочется доверчиво подставить шею, а кожа под холодными пальцами отзывается чрезмерной чувствительностью, из-за чего дышится глубже и громче. – Ну не на меня же чесноком своим, блин! – недовольно восклицает странный фетишист. И лицемерный, поддакивает расслабленный мозг, запах пота ему как сладкие розочки, значит, а чесночный соус – сразу фу?       – Опять с едой играешь? – звучит от злополучного переулка неодобрительное обвинение. Чанбину очень интересно посмотреть, кто еще там стоит с таким приятным голосом, но он не может проделать это даже тогда, когда глаза с краснотой в радужке мечутся туда же.       – Ого, малыша отпустили кушать одного? – звучит наиграно восторженно. Чанбин расстраивается. Обидно, знаете, когда холодный незнакомец зовет малышом тебя, а через пять минут кого-то другого. Всё из-за дурацкого чесночного соуса!       – Я больше сырный люблю, – дергает он фетишиста за рукав и сдвигает его ладонь себе обратно на шею. – И бледных людей тоже, честно. Сожмите обратно, пожалуйста.       До его ушей доносится возмущенный вздох.       – Так нельзя, Хенджин! Ты ему специально мозги плавишь!       – Нашелся святоша, – гипнотизирующие глаза закатываются, как солнце за горизонт. Красиво. – Неужели Минхо отпустил своего деточку гулять одного? И во сколько домой ложиться в гробик? В два ночи или в три?       Чанбин всё же поворачивается на недовольный пыхтёж и видит паренька явно несовершеннолетней наружности в аккуратных темно-синих джинсах и вязаной жилетке поверх рубашки. Он не такой бледный, как Чанбинов фетишист, но тоже вполне себе симпатично-бледный. Глаза у него поярче. Красиво. И шею показать ему тоже хочется.       – Вы такие бледные, – озвучивает он важную мысль и тут же чувствует себя очень довольным, потому что Хенджин одобрительно хмыкает над ухом.       – Это кожа убийцы, Белла, – пафосно выдает он, и это почему-то звучит, как цитата, потому что Чанбина зовут Чанбин, а не Белла.       Мозг лениво путешествует от фильма к фильму, ища параллели. Чанбин вообще-то фанат хороших фильмов, а фраза явно знакомая, и через пару секунд ликует, продолжая игру:       – И давно вам семнадцать?       Не Чанбинов незнакомец испугано вскрикивает и прикрывает рот.       – Он догадался, Хенджин! Что нам делать? Нас теперь найдут и убьют за раскрытие секрета перед смертным?!       – Малой, ты что, «Сумерки» не смотрел? – неверяще уточняет Хенджин. На этот раз вскрикнуть хочется Чанбину. На волне праведного возмущения он осознает, что по-прежнему прижат к стене незнакомцем по имени Хенджин, а ему нужно домой, в душ.       – А вы вообще кто?.. – начинает он, но взгляд красных глаз опять очень невовремя что-то делает с ним, и все вопросы отпадают сами собой.       – Не знаю, что будешь делать ты, а я собираюсь поесть. Чан опять страдает херней от тоски по твоему папочке и забил на охоту, а я голодный и скоро начну бросаться на людей. Хорошо, что мне попалась эта конфетка, да, сладкий? – Хенджин гладит Чанбина по розовеющей щеке, пока у того в голове крутятся неприличные предположения, касающиеся его и конфет. – Подаришь мне капельку своей вкусной крови?       Чанбин с готовностью кивает и с восторженным вздохом натыкается кадыком на удерживающие пальцы, ловя фейерверки. Перед глазами на секунду темнеет, но Хенджин тут же освобождает его шею и крепко берет за руку, потянув за собой. Не Чанбинов незнакомец молча пялится на них и притопывает на месте, не зная, что делать. Постоянные оглядки вокруг выдают его страх с головой, и Чанбину даже немного его жалко не смотря на то, что Хенджин назвал его малышом.       – Хенджин! – пищит парнишка и припускается за ними вслед, вцепляясь в его вторую руку. – Не оставляй меня одного! Я сбежал от Минхо, доволен? Он сильно злится сейчас из-за Чана и мне страшно быть рядом с ним.       – Так бы сразу, – хмыкает тот и тащит уже двоих дальше по улице, заходя в светлый круглосуточный магазинчик. Он берет корзину и первым делом забрасывает в неё зубную щетку, детскую пасту со вкусом клубники и мятный ополаскиватель для рта, безразлично проходит мимо пива (представления о нём в голове Чанбина собираются в подозрительную картину всё больше) и задумчиво зависает у касс, разглядывая яркие пачки гематогенок. – Тебе с ёжиком или жирафиком, принцесса? – Чанбин смотрит так, что он смеется и берет сразу обе.       На выходе Чанбин с подозрением рассматривает их отражение в пластиковой двери и тень от света фонаря на асфальте. Они есть, но какие-то неубедительные – слишком много фильмов про вампиров просмотрено, чтобы так глупо верить в какой-то один определенный канон.       – Вы всё-таки вампиры? – решает он выбрать самый простой путь, надкусывая гематогенку с ёжиком, и Хенджину приходится поддержать своего друга, настолько внезапно у него ослабли ноги.       – Чонин, твою мать! – шипит он, бухая его на лавочку у выключенного на ночь фонтана. – Тебе что, Минхо только кровь из пакетов до сих пор даёт, а ты забыл, как с людьми разговаривать?       В процессе у него слетает капюшон, и Чанбин перестает жевать, задумчиво изучая короткую смешную прическу с челочкой. Красиво.       – А вы кто, кстати? – уточняет он, внезапно хмурясь и подозрительно оглядываясь.       – Детка, в глаза, – ловят холодные пальцы его подбородок, заставляя тонуть в красных сияющих радужках. – Мы вампиры, ты же сам сказал.       – Точно? – Чанбин дожевывает кусочек гематогенки и откусывает новый. – Вы отражаетесь.       – Нельзя пошутить насчет неотразимости, какая досада, – фыркает Хенджин, разглядывая небо над головой. – Еще вопросы?       – Вы меня убьете?       – Чтоб насосаться кровью, как пережравшие комары, а потом блевать дальше, чем видим? Какое нерациональное использование человеческого ресурса, – пренебрежительно передергивает плечами Хенджин и назидательно продолжает: – В человеческой крови главное не количество, а качество. Вот ты сейчас поешь гематогенку, запьешь сладким чаем и будешь самым счастливым, а кровь с привкусом счастья – самая вкусная кровь, ясно?       Чанбину ясно и хочется быть самым счастливым и самым кровевкусным, поэтому он решает вкинуть рациональное предложение:       – Можно мне тогда еще большую картошку фри с сырным соусом?       За фастфудом его тоже ведут за ручку, пока Чонин пристыжено плетется позади и тяжело вздыхает, косясь на каждого человека, мимо которого они проходят.       В какой-то момент Чанбин настолько вживается в роль Беллы, что в голове окончательно утверждается мысль о свидании на троих, и он сам тянется взять Чонина за руку, чувствуя довольство от того, что тот вздрагивает.       – А вы есть не будете? – уточняет он после того, как Хенджин забирает пакет с картошкой и стакан с чаем. – Вам вообще нужно есть? – Хочется еще спросить, кто они такие, но после улыбчивого взгляда красных глаз последний вопрос отпадает, и он блаженно дышит запахом горячей картошки.       – Мы будем есть тебя, – напоминает Хенджин. – Разрешишь Чонину тоже сделать глоточек?       Чанбин кивает и прячет за пакетом пылающее лицо. Некоторая двусмысленность в словах вампира продолжает вызывать у него не очень приличные мысли, и Чанбина радует отсутствие Эдварда Каллена поблизости.       – Какой милашка! – восторгается им Хенджин, заставляя краснеть еще больше.       Великие кровососательные планы чуть не рушатся, кто бы мог подумать, Чонином. Тот решает взять себя в руки и реабилитировать свою вампирскую честь, но выбирает для этого сомнительный способ. Они заходят в отель, чтобы устроит уютный ужин на троих (первым заходит Чанбин, приглашая вампиров за собой), и Хенджин интересуется у девушки на ресепшене о наличии свободных номеров.       – Вам трехместный? – уточняет она с вежливой улыбкой, оценивающе проходясь взглядом по их одежде.       – А что у вас здесь самое лучшее? – Хенджин выпендрежно играется золотистой карточкой в длинных пальцах. Блин, нужно было просить полноценное комбо с твистером.       – Количество мест не важно, – влезает Чонин с подозрительным видом, обращая внимание девушки на себя, – мы здесь по очень деликатному делу и не собираемся спать. Вы меня понимаете? – он пытается светить краснотой в глазах, но даже Чанбина это только умиляет, а девушка вообще подозрительно хмурится и просит предъявить паспорта.       Решает вопрос Хенджин, и они наконец-то направляются к лифтам. Там всё зеркальное, и Чанбину становится неловко, когда он смотрит на действительно не выглядящего на приемлемый возраст для всяких деликатных дел Чонина. Он тыкает в него пальцем и уточняет:       – А сколько ему лет?       Возможно, воображаемая свиданка слишком укрепила позиции в его голове, чтобы не поинтересоваться таким.       – Двадцать. Он стал вампиром три года назад, в семнадцать лет.       – Малыш, – угукает Чанбин, не удержавшись от того, чтобы съесть немного картошки, пока она еще почти горячая. – А тебе сколько?       – Сто девятнадцать, – невозмутимо отвечает Хенджин, и Чанбин картошкой давится.       В их номере только одна кровать и небольшой диванчик с темным журнальным столиком рядом. Ковер светлый и с длинным ворсом – нужно будет газетку подстелить что ли, перед глазами Чанбина слишком живы кадры из «Реальных упырей», чтобы он не думал о таких мелочах. Но пока он садится прямо на пол и наконец-то открывает сырный соус, макая в него сразу несколько ломтиков картошки и засовывая себе в рот. Крупинки соли тают на языке. Какой же кайф.       Чонин бегает от окна к окну быстрыми нервными шагами, задергивая шторы, пока Хенджин плюхается на диван и наблюдает за тем, как Чанбин ест. Тому даже становится неудобно под таким жадным взглядом.       – Хочешь? – уточняет он, кивая на пакет перед собой, но тот только отмахивается с досадливой улыбкой.       – Вампиры не едят обычную еду, принцесса, но спасибо. Мне просто приятно смотреть, как ты ешь.       – По-моему, в «Сумерках» можно было съесть чуть-чуть, – Чанбин задумчиво хмурится, запивая картошку чаем и морщась от приторности.       – Мы не в «Сумерках», мой сладкий пирожочек. Я знаю, о чем говорю. При своей человеческой жизни приходилось часто голодать и сразу после обращения меня много раз срывало на дикий жор, ничем хорошим это не заканчивалось. Дай номер своей карточки, кстати.       Чуть не пустивший из-за печальной вампирской участи слезу Чанбин тут же настораживается. Незнакомцы, карточки, банки, деньги, мошенники – всё выстраивается в такой прямой, как палка, ряд, что даже до его размягченного мозга доходит.       – Зачем это? – подозрительно уточняет он и старается побыстрее доесть халявную картошку, загребая остатки соуса и одновременно с этим косясь на дверь.       – Денежку за кровь переведу, – мило уточняет Хенджин, заглядывая в глаза. Красные сполохи из-под ресниц успокаивают и притупляют настороженность.       – Да за деньги как-то неудобно, – жмет плечами Чанбин и чешет шею под чокером. Потемневший взгляд Хенджина ему очень нравится, и он чешет еще раз. – Есть же донорство на безвозмездной основе, я на втором курсе в универе так сдавал.       – Но даже там студентам платят, – Хенджин сползает с дивана и подбирается, опасно и хищно, будто волк, почуявший добычу. Утихомирившийся жар за тазовыми косточками Чанбина вспыхивает с новой силой. Он уже ко всему готов и даже слизал остатки сырного соуса на губах, он жмурится, видя лицо вампира в десяти сантиметрах от своего лица, он…       – Я до сих пор чувствую чесночный соус, – брезгливо гундосит тот, зажав нос руками и отодвигаясь назад. Приходится идти чистить зубы.       Радостно пожевав вкусную клубничную пасту и шлифанув всё мятным ополаскивателем для рта, Чанбин возвращается назад, наблюдая в пороге, как Хенджин небрежно закидывает на диван темное покрывало с кровати. С языка почти срывается «Рисуй меня, как одну из своих французских девушек», но волевым усилием Чанбин захлопывает рот, задвигая все кадры из «Титаника» туда же, где томятся кадры из «Сумерки. Сага: Рассвет – Часть 1» про медовый месяц. Возможно, наличие дерганного Чонина спасает их обоих.       – Можно вопрос? – уточняет смущенно Чанбин, снимая кофту и оставаясь в майке и чокере (и с маленьким золотым крестиком на цепочке, а то мало ли).       – Сейчас тебе можно всё.       А можно запретить говорить Хенджину подобные вещи этим тоном?       – Вот вы когда пьете кровь, вы что чувствуете? – парень устраивается посередине дивана и прилежно кладет руки на коленки. – Вам только пить хочется и всё? Просто во многих фильмах… – Чанбин начинает колупать потертость на джинсах и скромно поднимает взгляд на сидящих на полу вампиров. Хенджин еле сдерживается, чтобы не заржать, явно догадываясь о продолжении, пока взгляд Чонина выражает оскорбленное осуждение. Он и не дает ему договорить:       – Если ты сейчас хочешь спросить про сексуальное возбуждение, то лучше не продолжай. – Чанбин обижено дует губы, но послушно замолкает. Подумаешь! Чонин почему-то возмущается еще больше: – Ты реально хотел спросить именно про это?! Вот ты, например, от поедания картошки фри возбуждаешься?       Чанбину приходится даже задуматься.       – А она из Мака или КФС?       – А есть разница?! – орет Чонин, и начавший ржать Хенджин после этого валится от смеха на ковер.       – Он девственник, да? – доходит до Чанбина, когда он различает подобие румянца на бледных щеках.       – Ага, – сдает друга Хенджин, сбрасывая спортивную байку и с себя, – Минхо, его вампирский папочка, до обращения относился к религии и очень строг в вопросах воспитания.       – Зато все его боятся, даже Чан! – кидается на его защиту Чонин.       – Так боится, что у него член встает каждый раз, как они орут друг на друга, – неуважительно фыркает Хенджин, не разделяя благоговения. – И за сто лет ничего не поменялось, разве что Минхо теперь от Чана сбегать может.       Чанбин внимательно слушает их перепалку, допивая сладкий чай. Мозг давно определил происходящее бредовым сном, так что парень решает брать от жизни всё и наслаждаться.       – Вы звучите, как какие-то Таргариены. Это из «Игры Престолов», – поясняет он Чонину, почему-то не шарящему во всём, за что должна шарить молодежь его возраста, а не стодевятнадцатилетние вампирские деды.       – Я смотрел «Игру Престолов»! – огрызается тот, и только сейчас Чанбин замечает клыки. Красиво. И хочется шею подставить.       – Мы как они и есть, все друг другу немного родственники, – Хенджин наклоняется вперед, чтобы опереться локтями о колени. Майка провисает вниз и показывает ключицы. Он улыбается на Чанбинов взгляд и тараторит: – Только по вампирским понятиям. Чонина обратил Минхо, а уже его и меня обратил Чан, но Минхо позже на лет десять, потому что ему постарше вообще-то нравятся. – На скулёж Чонина в ладони он даже не обращает внимания и поднимается. – Ну что, приступаем?       Враз становится как-то волнительно. Чанбин сжимает ладони коленями и смотрит на то, как Чонин тоже встает и с сосредоточенным лицом вытаскивает из-под вязаной безрукавки красивую бутылочку финляндской водки с клюквой на четверть литра. Отпивает и полощет ей рот, выплёвывая всё в стоящий рядом пустой бокал. В некотором шоке от всех этих действий не только Чанбин и ему немножко легче от этого факта.       – Всё должно быть стерильно, – поясняет на сложные взгляды парнишка, клацает пару раз зубами на пробу и оглаживает клыки языком. В следующую секунду уверенность с него слетает, и он с надеждой спрашивает: – А обязательно кусать или кровь можно как-то в стаканчик нацедить?       Хенджин выразительно вздыхает и прикрывает глаза рукой. Чанбин понимает, что вроде как экзекуция откладывается, и с любопытством тянется к бокалу. В голове крутятся мысли насчет того, какая на вкус вампирская слюна, и у него есть единственный в жизни шанс это проверить. Чонин в последнюю секунду выбивает бокал у него из рук с возмущенным воплем.       – Можно без всяких мерзостей, мне же сосредоточиться надо!       Очевидное оттягивание так злит Хенджина, что он хватает парнишку за затылок и валит на Чанбина. Может, дело в том, что он сам по себе такой нетерпеливый и заводится в агрессию на раз, или, может, в том, что губы и цвет кожи у него куда бледнее, чем у Чонина. Под его взглядом Чанбина будто прибивает к дивану с покорно откинутой на спинку головой и тяжело вздымающейся грудью от испуганного быстрого дыхания. Порванный чокер летит на пол.       – Поигрались и хватит, кусай.       Зубы неаккуратно утыкаются Чанбину в шею и больно прорывают кожу. Он дергается и тихонько стонет, чувствуя натяжение и давление одновременно, пока Чонин судорожно выдыхает через нос (разве вампиры дышат?) и давится первыми же глотками. Теплота течет по холодным губам и юркими дорожками скользит к Чанбиновым ключицам, пока вампирёныш бесполезно и пьяно тычется всё дальше от собственного укуса и мусолит багровую слюну, улетев за ничтожно малое количество живой крови.       Чанбин осоловело смотрит в потолок со звенящей пустотой в голове, осознавая себя вспышками. Худое мелкое тело наваливается на него. Вспышка. Шея горит огнём. Вспышка. Воздух легче заходит в лёгкие. Вспышка. Холодные пальцы тянут его за подбородок, заставляя встретиться взглядом с красными глазами. Вспышка.       – В сознании? – красные глаза щурятся от улыбки. – Прости за него, я буду осторожнее. – Хенджин садится к нему на колени и прикладывает ладони к его лбу, гладит костяшками у висков, смеется, сверкая клыками: – Классно, наверное, когда такой сексуальный парень сидит у тебя на коленях и собирается у тебя сосать?       Смешок вылетает сам собой. Внезапное оглушение медленно отпускает, давая Чанбину возможность передвинуть руки и положить их Хенджину на талию в иллюзии, что он сможет оттолкнуть если что. Тот скользит носом по его щеке, влажно ведет языком под челюстью – там, где пульс.       – Хорошо, что ты не выпил, – бормочет он. – Из-за водки кровь становится густой и вязкой, как плохая хурма.       – Звучит ужасно, – слабо улыбается Чанбин. – Просто хотелось узнать, чем отличается слюна вампиров от человеческой. Только Чонину не говори, а то его еще и стошнит моей кровью, настолько я противный.       – Да он сейчас с неё приходы ловит. Небось впервые не полуфабрикат из пакета выпил, охотничек, – фыркает Хенджин ему под ухом. Помедлив, лижет Чанбина в приоткрытые губы и гладит языком нёбо. – И как тебе?       Тот трепыхается, пытаясь поднять голову вслед за его губами, но сдается почти сразу, чувствуя боль в шее и откидываясь назад. Беззащитное горло перед Хенджином во всей красе, теплое и измазанное свежей кровью. Он так вдыхает её запах, терпкий и металлический, что Чанбин опять вспоминает про фетиш на пот, в душ-то он до сих пор не сходил. Язык собирает подсохшие капли в яремной впадине и скользит по ним вверх. Замирает, наткнувшись на цепочку крестика. Интересно, ему тоже сейчас больно?       Будто прочитав его мысли, Хенджин тихо смеется и двигается, нависая над ним и закрывая от света ламп в красивых молочных плафонах.       – Знаешь метафору: ты держишь в зубах смертельно опасную дрянь, но не даешь ей возможности выполнить своё смертоносное предназначение?       – «Виноваты звёзды», – шепчет Чанбин.       – Точно, – Хенджин загребает крестик языком и пихает себе под нижнюю губу – цепочка тусклыми золотыми змейками бежит по его подбородку к шее Чанбина, дергается при каждом движении. – Кресты не отпугивают вампиров, если их не освятить. Сходи в церковь. – Он наклоняется и мягко целует, пачкая кровью и проталкивая крестик к нему в рот.       Укус Хенджина не настолько болезненный, как у Чонина, но Чанбин всё равно жалобно хнычет, жмурясь и пытаясь отвернуться. Вампир возится на нём, гладит шею и грудь, давит основанием ладони на член через джинсы. Парень сжимает цепочку зубами и чувствует слёзы, бегущие по щекам. Перед оргазмом, самым быстрым и ярким на его памяти, после которого он валится в темноту до утра, Чанбин приоткрывает глаза и смотрит на насыщенно-красные губы Хенджина. И думает, что для него еще никогда в жизни не красили губы помадой.