Пей

Наверное, это было изначально плохой идеей — пытаться противостоять человеку, имеющему трех драконов. Наверное, стоило бы сдаться, скрыться на Утесе Кастерли, а со временем, возможно, собрать силы и ударить, как однажды сделал Роберт — пусть Таргариены не горели, но сталь прекрасно их убивала. Наверное, Серсея просчиталась — и недооценила Дейенерис. Сочла ее всего лишь девчонкой — а кем еще она могла быть, всего чуточку старше Сансы и Маргери? Серсея думала, что все победы Дейенерис в Эссосе — либо преувеличенные слухи, либо следствие грамотных стратегий ее спутников, либо больше поражения ее врагов, чем ее победы. Но, как выяснилось… Королевская Гавань пала. Серсея была заточена. Она не знала, что произошло с Джейме, не знала, что случилось с Эуроном (да и не очень хотела знать), и главное, о чем молилась Семерым: ребенок. Дитя в ее чреве, последнее ее дитя, зачатое от Джейме — этот ребенок должен был выжить. Возможно, Дейенерис пощадит ее. Возможно, Серсее удастся попытаться… нет, не умолять, она не стала бы унижаться, но попробовать надавить на женское чувство солидарности. Во всяком случае, пока что Серсея находилась не в темнице, а в одной из комнат Красного Замка, удобной и просторной. Здесь не было окон и никаких лазеек, ничего, что могло бы помочь Серсее сбежать — обеденный стол, стулья и кровать. Никаких шкафов, никаких полок, никаких тайных ходов. Наверняка эту комнату подсказал Варис, знающий все ходы в Красном Замке. К тому же, у входа стояли двое вооруженных Безупречных — не снаружи, а внутри. Они следили за Серсеей, и она молилась еще и о том, чтобы драконья тварь наконец соизволила к ней прийти — потому что справлять нужду при рабах Серсея точно бы не стала, а нужда скоро могла возникнуть. Поэтому Серсея почти обрадовалась, когда она все-таки вошла — в алом платье и черном плаще, к которому была приколота брошь с изображением дракона. Когда они встречались, чтобы продемонстрировать вихта, Дейенерис Таргариен надела темное, почти черное платье с серыми оттенками. Теперь же алая ткань ее наряда жгла глаза яркостью, как огонь. Ее сопровождал Джорах Мормонт — как и тогда. — Миледи, — коротко кивнула Дейенерис. — Рада приветствовать вас. Издевается? — А я вас — не рада, — процедила Серсея. — Что ж, это естественно, — ответила Дейенерис. — Никто не рад видеть врагов… если они не повержены. — Послушайте, — не выдержала Серсея, — не могли бы вы приказать мужчинам выйти? Хотя бы им! Совсем ненадолго! Дейенерис выразительно приподняла бровь и проговорила: — Сир Джорах, оставьте нас на пять минут. Думаю, миледи Ланнистер этого хватит. — Но они тоже! — Серсея кивнула на Безупречных. — Прикажите и им! Сами, пекло с вами, оставайтесь! Вы женщина, вас это не удивит! — Их это тоже не удивит, — бесстрастно отозвалась Дейенерис. — Точнее — никоим образом не взволнует. Безупречные — евнухи. Их лишили мужского достоинства еще в детстве. — Я не стану… при рабах… — скривилась Серсея. — Они не рабы, а свободные люди. Мой народ. Мое войско. Они сражаются за меня, потому что так решили сами, — ответила Дейенерис. — Поэтому вы говорите за них, словно у них нет языка? — Тюльпан и Аделл не владеют всеобщим языком. Только валирийским. Они не понимают нас сейчас. — Тюльпан? — несмотря на всю ситуацию, Серсея не сдержала смешок. Названный так Безупречный посмотрел в ее сторону — не угрожающе, вопросительно. Дейенерис сказала ему на валирийском, что все в порядке. Высокий, широкоплечий, мускулистый загорелый мужчина, явно островитянин — Тюльпан! — Смехотворное имя, — фыркнула Серсея. — И все же лучше, чем Помойная Крыса, как звали его не единожды, — заметила Дейенерис. — Итак, либо вы справляете нужду здесь и сейчас, либо я зову сира Джораха обратно. — Я… — Серсея стиснула зубы. Нет уж, хватит с нее унижений. — Понятно, — кивнула Дени. — Терпите, леди. Сир Джорах! Он возник за ее правым плечом, как из ниоткуда. Серсея постаралась сесть прямее — глядя на осанку Дейенерис и ее рыцаря, она понимала, что на их фоне (даже на фоне рабов!) представляет из себя достаточно жалкое зрелище. — Так зачем вы пришли сюда? Точнее — зачем вы поместили меня сюда? — спросила Серсея. — Я думала, вы прикажете меня казнить. Публичное сожжение… вам ведь нравится жечь людей, не так ли? — Как и вам, — парировала Дейенерис. — Драконий огонь, дикий огонь — большая ли разница? — Ваш отец любил дикий огонь, — оскалилась Серсея. — Видимо, это наследственность — тяга к пламени. — Моего отца убил ваш брат, — деланно задумчиво проговорила Дейенерис. — Ваш брат, который поклялся жизнью, что будет защищать своего короля, убил этого же короля ударом в спину. Я простила его. Я даровала ему помилование за это. Серсея вздрогнула. Джейме! Джейме на стороне… на стороне Таргариен? Неужели он решился предать ее по-настоящему? В то время, как она носит его дитя? — Однако он мертв, — ровным голосом продолжала Дейенерис. — Он мертв, в чем нет моей вины. Он сражался на моей стороне и был убит Золотыми Мечами. Даже самый лучший воин теряет часть мастерства вместе с рукой. Сожалею. За эту потерю я могу посочувствовать вам. Мертв? Убит? Сражался на стороне… Дейенерис? Серсея побледнела, не зная, какая из двух новостей ранила ее больше: предательство или гибель брата. — Также мертвы Эурон, Квиберн и Гора, — продолжала Дейенерис тоном светской беседы. — И половина Золотых Мечей. Вторая их половина решила, что выгоднее служить победителю. Вы лишились союзников, леди Ланнистер. После того, что вы сделали с Недом Старком, детьми Тиреллов, Элларией и Песчаными Змейками… Вас никто не поддержит. — Так что же? Меня выведут на улицы? Заставят пройтись голышом по дороге, когда народ бросает в меня камни, грязь и проклятия, а потом сожгут на площади — или отрубят голову? Или повесят? — Серсея старалась говорить язвительно и убеждала себя, что в ее голосе нет ноток страха. — Зачем же повторяться… — протянула Дени. — Голышом по улице вы уже ходили. Нет, ваша смерть будет другой. Не публичной. Вы умрете не от стали и не от веревки. И не от драконьего пламени. Сир Джорах, — позвала она. Рыцарь, повинуясь королеве, вылил в бокал, стоящий на столе перед Серсеей, жидкость из пузырька, и отошел, сложив руки за спиной. — Это яд? — спросила Серсея. — Вы удивительно проницательны. Это яд. Взмахом руки Серсея столкнула бокал на пол. Жидкость пролилась на столешницу, от которой вверх поднялся зеленый дым. — Что ж. Дейенерис сказала Безупречным на валирийском «держите ее», и бросившуюся к выходу Серсею скрутили под руки бывшие рабы, силой усадив обратно. В другой бокал снова налили яд, и теперь Серсея не могла его пролить — ее крепко держали. — Не надо! — взмолилась Серсея, хотя была уверена, что не станет умолять. — Не надо! Прошу вас, не надо! Сошлите меня на Утес Кастерли… в Кастамере… хоть на Стену! Но сохраните мне жизнь! Хотя бы… хотя бы на пару месяцев… я беременна, Дейенерис. Я рожу ребенка, и тогда делайте со мной все, что хотите! Дайте только, чтобы он родился! На лице Джораха отразилось сочувствие, и Серсею это порадовало — возможно, он уговорит свою королеву. На сочувствие Тириона рассчитывать не стоило, злобное чудовище было бы только радо убить ее, Варис был полностью равнодушен к судьбе тех, кому не служил, а вот Мормонт, судя по всему, принадлежал к числу тех мужчин, которых легко разжалобить, и, как следствие, ими манипулировать. Но Джорах молчал. Дейенерис же все мольбы Серсеи ничуть не тронули. — Значит, по-вашему, я должна проявить милосердие к вашей беременности и пощадить вашего ребенка? Разве ваш отец щадил детей моего брата? Он принес их тела вашему мужу. Когда ваш брат убил моего отца, а ваш муж — моего брата, моя мать была беременна мной. Никто не проявил милосердие ни к детям Рейегара, ни к беременности Рейеллы. И, поверьте, я знаю, что такое — терять ребенка. Я трижды теряла детей, и один раз — по вашей вине. — Драконы — не дети! — бессильно выкрикнула Серсея. — Для меня — дети. Вы убили стрелой моего ребенка, и сделали это у меня на глазах. Вы лишили меня всего. Почему я должна быть милосердной? Чтобы не уподобляться вам? — Дейенерис коротко рассмеялась. — Неужели вы еще не поняли, что мне все равно? Неужели вы еще не поняли, кто я? Не поняли, что я — дракон? Пейте, Серсея. Пейте! Чтобы держать ей руки, хватило одного Безупречного. Второй заставил Серсею открыть рот, вливая в ее глотку яд, жгущий изнутри, не позволяя выплюнуть жидкость и не реагируя на укусы. Внутренности Серсеи обожгло огнем. — Вы… — она захрипела. — Будьте вы… прокляты! Вместе с проклятием из ее горла полилась кровь. — Смотри на меня, Серсея, — приказала Дени, и Тюльпан приподнял голову Ланнистерши так, чтобы она могла видеть другую королеву — точнее, чтобы не могла не видеть. Моложе и красивее, которая отберет у нее все… чертово пророчество, насколько же оно оказалось верным. — Смотри. Пусть последним, что ты увидишь перед смертью, будет мое лицо. Лицо Таргариен. Лицо дракона, — говорила Дейенерис, и голос ее звоном отдавался у Серсеи в ушах. — Пусть последним, что ты узнаешь, будет известие о продолжении рода драконов — того рода, который ты и твой дом так хотели извести. Мой ребенок будет править после меня. Мой ребенок, который родится — в отличие от твоего. Серсея захрипела. Из ее рта пошла кровавая пена. Но она все еще находилась в сознании и понимала, что ей говорят. — О твоем доме не сочинят песню, как о Рейнах из Кастамере. По тебе не будет лить слезы даже дождь. Умирай, Серсея. Умирай.

***

Когда тело Серсеи Ланнистер дернулось в последней судороге агонии и она испустила дух — лишь тогда Дейенерис отвела от нее глаза и встретилась взглядом с Джорахом. — Ты можешь считать меня жестокой, — устало сказала она. — Мне все равно. Я получила удовольствие и совершила месть. — Я понимаю, — кивнул Мормонт. — Но… кхалиси, то, что вы сказали… про ребенка… это… — Это… — Дени положила ладонь на живот. — Это правда. — Его отец… — Джорах внутренне замер. Джон Сноу заходил к Дейенерис, определенно. Возможно, не ради обсуждения дел. Из Миэрина от Даарио они уехали достаточно… давно. Но и его тоже королева в свои покои допускала, и, следовательно… — Ты, — просто сказала Дени. — Его отец — ты.