Семейный портрет

Лили Эванс-Поттер двадцать один год, когда она умирает. Её прежние маггловские друзья ещё в университете, проводят ночи, напиваясь и забрасывая домашнюю работу. У неё тонкое обручальное кольцо на пальце, боевые шрамы, выгравированные по всему её телу, свернувшийся ребёнок у груди, и вездесущая боль войны, и два мира, лежащие на её плечах. Она сирота и героиня войны, жена и мать. Её лицо душераздирающе юное, но она так давно перестала быть ребёнком. Это Вы-Знаете-Кто на пороге, его пальцы скребут деревянные полы медового цвета. Джеймс кричит: — Лили, — умоляет он и требует, — хватай Гарри и беги! Она хочет рассмеяться, хочет кричать. Бежать? Как она может убежать? После стольких лет, Джеймс никогда не перестанет злить её. Никогда не перестанет. Она слышит, как его тело падает на порог, через который он перенёс её, когда они поженились, в их трёхдневный медовый месяц во время войны. Место, где она застёгивала маленькое пальто Гарри и притягивала его к себе под мантией-невидимкой, каждую неделю, и прогуливалась с ним к старой Батильде Бэгшот, пусть даже её руки тряслись каждый раз, когда они выходили из-под Фиделиуса. Она кричит и рыдает, кидаясь к комоду Гарри в бесполезной попытке забаррикадировать дверь. Питер, осознаёт она. Питер купил им этот комод, помогал ей выбрать цвет для стен в детской. Питер был таким заботливым, когда держал на руках её сына, почти таким же осторожным как Ремус, и его глаза были полны слёз, когда они объявили о беременности. А теперь Питер проклял их, предал их и убил Джеймса, убил её и Гарри… Гарри. Он напуган, лепечет на полу там, где она его чуть не уронила. Вы-Знаете-Кто не спешит, наслаждаясь их бесполезными страданиями. У Лили осталось немного времени с сыном. Она подбегает и хватает его, лучший маленький вес в мире, тёплый, спокойный и живой. Она зарывается лицом в его копну чёрных Поттеровских волос, даже мягче чем у Джеймса, и заставляет себя перестать рыдать. Она усаживает его в детскую кроватку, его маленькую безопасную кроватку, которую она выбрала, и мальчики вместе её собрали, а Джеймс разукрасил её магловским способом. Гарри смотрит на неё своими большими зелёными глазами, и она решает. Джеймс мёртв. Она тоже может умереть. Гарри не умрёт в эту ночь. Она не позволит её сыну умереть этой ночью. Лили опускается на колени, пошатываясь без его успокаивающего веса в её руках. Она вжимает своё лицо между прутьями кроватки, и Гарри хихикает и кладёт руки на её нос. Она может почувствовать, как у неё текут слёзы, горячие и обжигающие, но, схватившись за прутья кроватки своего сына, она не может заставить себя заботиться о достойной смерти. Это не будет лёгким для него, её идеального маленького мальчика. Это будет так сложно, встретиться лицом к лицу с пророчеством и всем миром без них. И её там не будет, на самом деле, и ей больно. Горе хуже круциатуса — Лили знала бы. Но это не про неё. И она нуждается в том, чтобы он услышал её, даже если он не запомнит. Ему нужно знать. Она собирается с силами, задыхаясь. Гарри. Мама любит тебя. Папа любит тебя. Будь в безопасности, Гарри. Будь сильным. Это сложнейшая вещь, которую она когда-либо делала. А затем дверная ручка поворачивается, и она стоит и умоляет, руки протянуты к кроватке Гарри, потому что это всё, что она может сделать. Убей меня вместо него, снова и снова, как будто это будет работать, потому что это должно сработать. Отойди в сторону, шипит он, у тебя нет нужды умирать в эту ночь. Она качает головой вслепую. Эта оболочка создания не может понять. Здесь не стоит выбор — только любовь. Она умрёт, она должна умереть тысячу раз. Миллион. И она будет молиться, чтобы это имело значение, чтобы это хоть что-то сделало, чтобы этого было достаточно для защиты её сына. Когда зелёный свет наполняет комнату, зелёный как глаза её матери и глаза Гарри, Лили думает, не Гарри. Я, Джеймс, но не Гарри, никогда мой Гарри. Этого достаточно.