Ночь

Кровать подо мной слегка скрипнула, когда я поднялся. В комнате стоял запах крепкого алкоголя и явного перегара. И духота. Ужасная духота. На не гнувшихся ногах я быстро добрался до окна и открыл его, впустив в комнату свежий воздух: в лицо ударила легкая прохлада ночной деревни. Голова гудела, а меня слегка тошнило. Проведя взглядом по пустой улице с горящими фонарями, я повернулся к окну спиной. В нос снова ударил запах алкоголя, а похмелье во мне заиграло новыми красками. Лунный свет пробился через окно и освещал часть комнаты: дальний левый угол с грудой книг и свитков, стол с зеленой старой лампой и дверь слева. Я бродил глазами по пути света, пока не споткнулся взглядом о стеклянные бутылки из-под саке. Я слегка скривился от их вида - сейчас хотелось лишь воды. Схватился за занавеску и слегка навалился на неё, заставляя отодвинуться назад и пустить больше света в комнату. Прохладный ветер сильнее ударил в голую спину, слегка развивая концы длинных волос. В комнате стало чуть светлее. Я увидел двухспальную кровать со спящей женщиной. Я любил эту женщину. Но она меня вряд ли. Её длинные светлые волосы разметались по подушке, рот слегка приоткрылся, а на щеках горел румянец. Цунаде была красива. Её большая грудь плавно поднималась и опускалась. Я усмехнулся. Ещё мальчишкой я угодил в капкан этой красоты и так и не смог выбраться оттуда. Я помню нашу первую встречу до каждый секунды, до каждого сказанного слова, до каждой мелочи. Внучка Первого хокаге появилась на первой командной тренировке с небольшим опозданием. Стройная фигура, высокий хвост, милая улыбка и приятный звонкий голос, которым она произнесла: «Сарутоби-сенсей!», — чтобы оповестить о своем прибытии. И глаза. Карие глаза с карамельным отливом, такие теплые и красивые. Мне хватило двух секунд, чтобы влюбиться и утонуть в этой любви. Незамедлительно позвал на свидание и услышал отказ, получил по морде. Спорил на колокольчики, но проиграл. Разозлился и назвал её доской (хотя сейчас назвать её так язык не повернется). Снова получил по морде. Я глубокого вздохнул, но дышать все ещё было тяжеловато. Пение сверчков начало разбивать тишину. Они до этого тоже пели или мой мозг просто отказывался их воспринимать? Проведя рукой по лбу, откинув челку назад, я сильнее прижался поясницей к подоконнику и снова посмотрел на Сенджу. Дыхание Цунады было размеренным. Но это пока. Она часто кричала во сне, кричит и, наверное, ещё будет кричать. Когда я рядом, я стараюсь всегда успокоить её. Жизнь жестоко с ней обошлась, даже не смотря на то, что мир шиноби сам по себе очень жесток. Прошлое настигало Цунаде каждую ночь, не давая никаких передышек. Она потеряла всех, кого искренне любила, но самыми тяжелыми потерями для неё были Дан и Наваки. Их смерть загнала Сенджу в собственную могилу, только вот, в отличие от них, она не могла там умереть. Она жила в ней, каждый день страдая от боли и вины. Она не смогла спасти Наваки. Младший брат, ещё совсем мальчик, погиб на войне на следующий день после своего дня рождения. Ему было 12. Взрывоопасная мина не оставила Наваки шансов на спасение. Но не только он погиб в тот день. В тот день погибла и часть Цунаде, та часть, которая ещё могла верить в светлое будущее. Она не смогла спасти Дана: он умер на её руках, истекая кровью. Лучший медик страны Огня больше не могла переносить вид крови, ведь каждый раз она переносилась в тот лес, где не стало её возлюбленного Дана Като. Третья Мировая война шиноби забрала у неё слишком много. Дан и Наваки хотели стать хокаге, и Цунаде в них верила. Верила, как ни в кого другого не верила. Она дарила им ожерелье Первого хокаге, как символ их мечты. Но оно возвращалось к ней как символ смерти. Она носила его сама, никогда не снимая. Он был для нее ошейником, камнем, тянувшим в пропасть собственных вины и несчастья. Я разглядывал зеленое ожерелье из кристалла у неё на груди. Я не знал, как ей помочь, хотя и любил сильнее всех на свете. Я не мешал её любви с Даном и не лез со своей любовью после его смерти. Но я всегда был с ней, когда это было нужно. Я всегда был на её стороне. Хотя мне было невыносимо смотреть, в какую яму она себя загоняет и как вколачивает гвозди в собственный гроб. Она пила, играла в азартные игры, проигрываясь в пух и прах, за что и заработала прозвище Великая неудачница. Она избегала Коноху и все что с ней связано. Но мы иногда встречались в провинциальных городах, как в, так и за пределами страны Огня. Мы напивались до беспамятства, спали друг с другом: я с любовью и нежностью, она с желанием избежать одиночества. Иногда разговаривали. Я был ей важен, и мне было этого достаточно. Ни одна женщина не давала мне таких эмоций, ни одна женщина не будоражила во мне таких чувств, как она. Хотя спал я со многими. Мне нравились её прикосновения ко мне, такие нежные и мягкие. Мне нравилось, как она произносит моё имя: внутри каждый раз разливалось что-то теплое при звуке её голоса. Я искал её образ в каждой женщине. Встречая её неожиданно в каком-нибудь баре, я был самым счастливым, каждый раз прощаясь с ней, я проклинал этот мир. Иногда она шутила и смеялась, когда воспоминания отходили на второй план. В такие моменты она была живая: в её глазах снова появлялся тот яркий огонь, который был в ней в самом начале. Я готов был отдать всё за её улыбку. Я улыбнулся, представив нашу семью: наших детей и внуков. Их никогда не будет. Это осознание щемилось в груди огромным комом печали. Никто из нас не обзавелся семьей. Она до сих пор любила мужчину, которого уже нет в живых. А я до сих пор любил её. Я тосковал по ней каждый день, живя от встречи до встречи. Лишь желание увидеть её вновь не давало мне повода сдаться и умереть в очередной смертельной битве. Я хотел быть с ней всю жизнь. Цунаде застонала и сжала руками одеяло. Я бросился к ней, несмотря на собственную заторможенность. Упал на кровать, обнял её. — Тише-тише, — я гладил её по волосам, прижавшись подбородком к её голове. В этот раз крик удалось предотвратить. Я коснулся губами её волос. Я любил эту женщину. Но она меня вряд ли.