stay a little longer

      Мэтт и сам до конца не понял, как именно его новый «приятель» понял, кто он, так ни разу и не сняв с него маску. По крайней мере, эта назойливая мысль сверлила какую-то часть рассудка до тех пор, пока Фрэнк сам не признался, что у него чрезвычайно хорошая память на голоса. Он всё меньше и меньше казался тупым качком с какой-то сумасшедшей целью, каким его представляли себе все местные бандиты, которые побаивались в открытую высовываться даже ночью.       Впрочем, это ошибочное мнение играло на руку самому Фрэнку — недооценить противника, особенно такого противника, как он, приравнивалось к потере конечности как минимум. Минимумом, правда, Каратель редко обходился, если поблизости не было его хвоста из красной шапочки.       В тот раз он сопроводил Мэттью прямо до двери его квартиры, обгоняя на полметра. То есть, знал, где он живёт. А значит знал и кто он такой. Мёрдок спросил, так, на всякий случай, напрашивающееся, но Фрэнк вместо ответа открыл дверь, пропуская его вперёд, посоветовав в следующий раз не забыть её закрыть.       Несмотря на желание просто рухнуть в постель и проспать так до полудня, он, как гостеприимный хозяин, предложил гостю чая, кофе, пива. Кофе на самом деле был весь давно вылакан и надо было бы купить ещё или хотя бы притащить пачку из их конторы, но Фрэнк в любом случае выбрал чай. Это не удивило — он постоянно его пил. От него пахло травяной ромашкой — такой, которую пьют без сахара, потому что с сахаром напиток станет гадким на вкус. Видимо, желал сохранять ясность в голове. Неудобно стрелять, когда взгляд плывёт от выпитого спиртного.       В первую ночь они просто разговаривали. Мэттью посчитал, что нет смысла в конспирологии и, не прерываясь на выспрашивание у нового дружка о его жизни, переоделся в обычные майку и штаны. Когда он вернулся к столу, за которым Фрэнк, тяжко вздыхая, пил холодный чай, его гость замер на пару секунд, видимо, разглядывая. Более того, Мэтт слышал, как он на мгновение задержал дыхание. Наверное, ему было непривычно видеть его таким.       Они разговаривали достаточно долго. Намного дольше, чем пили чай из чашек, которые в руках Фрэнка казались Мёрдоку почему-то игрушечными. Хотя без самой картинки сложно было сказать.       Мэтту тогда подумалось, что он давно ни с кем так долго не разговаривал. К тому же, у его гостя, который перестрелял кучу народу, был довольно приятный голос. И ему тоже хотелось с кем-нибудь поговорить. Адвокат это знал, он это чувствовал. И слушать других у него получалось достаточно хорошо.       Он был слишком вежливым без своей маски, которая была как чёрное зеркало, позволяющее быть кем-то другим, кем быть не стоит, но кем быть хочется. Поэтому, стоило зевнуть, прикрывая рот ладонью, и он, виновато улыбнувшись, тихим, извиняющимся тоном проворчал, что уже достаточно поздно. Фрэнк согласно кивнул, пообещав, что уберёт чашки и закроет дверь с той стороны. Мэттью знал, что он не врёт и этого было достаточно для него, чтобы уйти в спальню, позволив голове утонуть в подушке. Он смутно почувствовал, как его гость, поставив на место посуду, оставил что-то тяжёлое на столе рядом с кружками перед тем, как уйти, но не придал этому значения. Он слишком устал.       На следующее утро он с любопытством ощупывал оставленный на кухонной стойке армейский нож с выцарапанными, нет, даже выжженными инициалами на рукояти. Десять или двенадцать сантиметров, складной, старый, с множеством царапин и потёртостей на рукояти, но настолько острый, что Мэтт умудрился порезаться, будучи предельно осторожным. Старый, почти ненужный ввиду того, что Фрэнк предпочитал огнестрельное оружие, но всё равно заточенный. Такую вещь не забыли бы просто так.       Все вопросы отпали, когда через полчаса после наступления полуночи того же дня Каратель постучал в дверь, оправдав своё появление тем, что забыл кое-что. Мэтт пытался сдержать улыбку.       Они опять разговаривали слишком долго. Пусть он ничего не сказал, но Мёрдок знал, что сидящий совсем рядом человек, пьющий в этот раз горячий, вкусный чай с ягодами, забыл свой нож на его кухонном столе именно ради этого. Чтобы иметь повод зайти ещё раз. Чтобы был повод ещё раз поговорить. Фрэнк человек простой и, на самом деле, Мэттью сомневался, что он не нашёл бы предлога посетить его ещё раз и без такого очевидного способа.       В этот раз Фрэнк улыбался чаще. И чаще смотрел в его сторону, именно на него. Мэтт не мог сказать точно, но ему казалось, что на него пялились. Если судить по тому, как были чуть прикрыты глаза бывшего военного.       В следующий раз, — он даже не заметил, где и когда бывший морпех вновь успел оставить свою вещицу, — он умудрился рассмешить Мэттью. А ещё сказал, что у него очень красивый цвет глаз. Это заставило адвоката смутиться и опустить голову. Мало кому хватало прямолинейности говорить что-то такое незрячему. Некоторые, видимо, считали, что это нетактично.       А Фрэнк просто дальше пил свой чай. Не прекращая пялиться на его губы, которые Мэтт бездумно облизывал каждые несколько минут.       Через пару дней он спросил, откуда этот нож. И почему у него вообще есть нож, если он пользуется огнестрельным оружием. Фрэнк, задумавшись, ответил, что без этого ножа он уже трижды был бы мёртв. Прозвучало зловеще и Мэттью решил больше не спрашивать.       Ещё через неделю Фрэнк признался, что ему больше нравится Мэтт, чем Красный. Хозяин квартиры на это только недовольно поморщился. У него же уже есть кличка, даже две, почему все не могут просто выбрать что-то одно. И пока он с показательно возмущённым видом пил дальше чай, Каратель пояснил, что так он выглядит безобиднее и человечнее. И, пока Фрэнк рядом с ним, ему тоже хочется так.       Кажется, Мэттью улыбнулся слишком очаровательно в ответ на это, потому что через несколько минут его уже вжимали в кровать с прохладными простынями, стянув футболку и пытаясь облапать всё тело разом. Прохлада ткани и горячие широкие ладони на неоднократно ломанных рёбрах были обескураживающе приятным контрастом. Обжигающие губы на его шее были дополнительным, но весьма приятным бонусом.       Наутро он был замотан в одеяло, сохранившее чужое тепло, пропахшее сексом и его ночным гостем. Фогги звонил несколько раз, снова обеспокоенный, всё ли в порядке. Мэтти только сонно пробубнил, что ему нехорошо, но он в норме, и это, пожалуй, было правдой. Голова почему-то приятно, но опасно кружилась, а поясница тянуще ныла. На бёдрах словно остался ожог от чужих ладоней и Мэттью знал, что вместо них там остались синяки. Жаль, что он не мог видеть их на своём теле. Как и другие последствия их с Фрэнком разговора.       Нож лежал всё так же на столе и Мэтту пришло в голову, что стоит хотя бы попросить оставлять его не на самом очевидном месте, иначе у Карен или Фогги возникнут вопросы, если они тоже решат заскочить в гости.       Почесав макушку, он повертел в руках чашку, из которой пил ещё несколько часов назад ромашковый, — да, он попросил Фогги купить ему ромашковый, — чай, и улыбнулся. Хоть Фрэнка не оказалось рядом, когда он проснулся, зато он помыл кружки. От них пахло моющим средством и, — совсем капельку, — порохом, которым пахли руки Фрэнка, сколько бы он не тёр их мылом.       Когда через несколько часов Мэттью открыл перед гостем дверь прежде, чем тот постучал, то сказал, немного нервно сжимая косяк двери, что он может уже перестать использовать свой армейский нож как предлог вернуться. Фрэнк какое-то время смотрел на него, без каких-либо движений, оставаясь неизменным даже в лице, а потом зашёл внутрь, оттесняя хозяина квартиры от входа и с искренним весельем фыркнул, громко ухмыляясь. Когда Мэтт растерянно моргнул, ожидая объяснений, тот заявил, что это подарок.       Фрэнк сказал, что хочет, чтобы нож остался у него. Вдруг он тоже однажды спасёт ему жизнь.