Признание и последствия

Когда он признался мне в любви, я не приобрел ничего, кроме ответственности за него. Он сразу же стал мне обузой. Даже не замечая, я стал сопоставлять свои поступки с его предполагаемой реакцией. Я начал задумываться о качестве его жизни, о его здоровье. Пытался доказать ему, что овощи полезны, а никотин вреден. На работе я все больше оглядывался в его сторону, следил за тем, чтобы он, по обыкновению своему, не ринулся под пули, заявляя всем о своем превосходстве. Я стал переживать за него. Когда он признался мне в любви, я потерял себя. Свою свободу и чистоту мысли. Было нехорошо и некомфортно. Я выпивал больше, чем обычно, я рисковал спиться. Его признание в любви не было романтическим. Отнюдь. И после этого мы с ним не спали. Ведь он же «не какой-нибудь извращенец» и «не один из этих педиков». Кто же ты, спрашивал я про себя, и отвечал: ты трус. Ты ведешь себя как хамоватый подросток. День, когда он признался мне в любви, стал самым плохим днем в моей жизни. Теперь я отдавал ему себя, совершенно этого не желая. Конечно, изо дня в день я спорил с ним, он кричал на меня, я – на него. Все было как обычно, за исключением одного: я был должен ему. Я был должен что-то сделать, чтобы вытащить нас из этой трясины. Не уходя далеко от водных метафор, я мог бы назвать план своих действий «раскачиванием лодки». Я сильно разозлю его, решил я. Он либо откажется от меня, либо… предпримет хоть что-то, от чего я смогу отталкиваться в дальнейшем. Итак, начал я с легкого раскачивания. Весь его день рождения я провел с Энни, и лично ничего ему не подарил. Я не стал усугублять наши рабочие конфликты, это могло навредить невинным жителям Манчестера. Но я придумал лучше: я подружился с Литтоном. «Лэсли» подружиться был не против. Это ничего, что первые два дня нашего общения меня немного подташнивало от манер этого человека. Зато когда шеф впервые увидел, как Литтон зовет меня по имени, его реакция окупила мне все страдания. Я понял, что я на верном пути. Далее я перестал держать в квартире виски, я откопал фотографию ребят из Гайда, оформил ее в рамочку и поставил на свой рабочий стол. Подружился со старушкой-соседкой, имеющей обыкновение звать меня к себе на плюшки, когда шеф заявлялся ко мне выпить. Я откровенно и нагло нарывался. И я нарвался. Прислушиваясь к своему внутреннему «я», я вновь возвращаюсь к тому, с чего начал. Когда он признался мне в любви, моя задница не болела так, как сейчас. На душе моей удивительно спокойно. Может быть, я и потерял часть себя, но приобрел кое-что взамен.